Записки капитана флота
Шрифт:
От Итурупа пошли мы к восточному берегу Урупа, у которого для описи провели три дня, а потом хотели возвратиться к Урбитчу, но ветры не позволяли пройти проливом де Фриза, а посему и стали мы держать к югу вдоль восточного берега Итурупа для описи сего острова.
Между тем, по необходимости мы должны были усилить подозрение нашего курильского лоцмана в том, что хотим напасть на японцев. Я, с моей стороны, охотно бы старался в других случаях искоренять из него такую мысль, но в таком деле этого миновать было нельзя. Когда день был тихий, со светлой сухой погодой, мы обучали команду абордажной экзерциции с настоящей пальбой. Коль скоро курилец наш увидел всех в ружье, одно отделение с большими мушкетонами, другое – с малыми, третье – с пистолетами и пиками и проч., то при виде такого, по его понятиям, множества оружия не мог он скрыть
Впрочем, часто он сам открывал нам нечаянно такие вещи, в которых на вопросы наши запирался и приходил в замешательство. Например, он не хотел признаться, каким образом они прежде производили торговлю с японцами, когда мы его о том прямо спрашивали, а после, между посторонними разговорами и особливо за чаем, сам рассказывал, почем за какие товары японцы им платили, не помышляя нимало, что объявлял тайну, которую прежде хотел скрыть. Я был очень доволен, что мы могли, не приводя его в замешательство и не причиняя страха нашему гостю, узнать в обыкновенных разговорах все, что только нужно было и что вредить ему никак не могло, а потому я не стал его спрашивать ни о чем, кроме самых обыкновенных всеобщих вопросов, иначе как заведя сначала постороннюю речь.
Сим способом при разных случаях я от него узнал, что торг с японцами до разрыва с нами они действительно производили постоянный и правильный, так, как бы он был учрежден публичными актами двух государств, а может быть, еще и с лучшим порядком и с большей честностью. Курильцы возили к японцам на промен бобровые [19] и нерпячьи (тюленьи) кожи, орлиные крылья и хвосты, а иногда лисиц, которых, однако же, японцы покупают редко и за дешевую цену. От них же получали сарацинское пшено, бумажные материи, платье (главное – халаты), платки, табак, курительные трубки, деревянную лакированную посуду и другие мелочи. Пшено меряется у японцев мешками, большим и малым; три малых мешка составляют один большой, который, по описанию курильцев, так тяжел, что один человек с нуждою его поднимает, следственно, можно положить, пуда в четыре. Мена товаров происходила по взаимному согласию с обеих сторон без всякой обиды и притеснения. Цены вообще почти всегда постоянны и одинаковы, обыкновенно японцы давали курильцам:
19
Имеются в виду каланы. В начале XIX века за шкуру калана платили несколько десятков рублей (а в начале XX века – до тысячи рублей). (Примеч. ред.).
за одного полнорослого бобра – десять больших мешков сарацинского пшена;
за тюленью кожу – семь малых мешков;
за десять орлиных хвостов – двадцать малых мешков или шелковый халат;
за три орлиных хвоста – бумажный халат с такою же подкладкой и с ватой в средине;
за десять орлиных крыльев – папушу [связку сухих листьев] табаку, до которого курильцы великие охотники. Они вообще кладут его за губу, некоторые нюхают, а другие и курить научились у японцев из таких же трубок.
Японцы употребляют крылья и хвосты орлиные для своих стрел, почему они у них отменно ценны. Впрочем, в большом уважении и по весьма дорогим ценам продаются у них разные европейские вещи, которых курильцы не имеют. Главные из них: алое или красное и других цветов сукна, стеклянная посуда, янтарные и бусовые ожерелья, стальные вещи и прочее. Алое сукно употребляют они для знатных гостей, расстилая кусок оного в квадрате на аршин и более на том месте, где гость должен сидеть, а из других сукон шьют платье.
С не меньшею откровенностью гость наш Алексей Максимович, когда кстати и обиняками заставляли его о том говорить, рассказывал нам об успехах своих промыслов, также о способах, какими они производят их, и о своем прокормлении. Он жаловался, что ныне бобров стало мало, в чем верить ему очень можно, и даже одно это показание достаточно вселить доверенность к другим его рассказам; ибо и на Алеутских островах, и на Американском берегу, занимаемом работниками промышляющей там компании, сих животных ныне не стало. Они все, испугавшись человеческого гонения
Летом, когда море бывает покойно и позволяет безопасно ездить и отдаляться от берегов на байдарах, курильцы бьют бобров стрелами, а зимою у берега стреляют их ружьями или ловят сетями, протягивая оные между каменьями, где сии животные бывают. Лисиц они промышляют как черно-бурых, сиводушек, так и красных, тремя способами: во-первых, если попадется, то стреляют винтовками; во-вторых, ловят кляпцами, как и в Камчатке, то есть ставят западню с приманкой, которую коль скоро зверь дернет, то спускается острое железо и ударяет в него; а третий способ – чайками: привязав чайку к чему-нибудь в том месте, где приметят лисьи следы, окружают ее петлями, а охотник сидит притаившись, чтобы лисица не успела, попавшись в петлю, перегрызть оную. Зверь, услышав порханье чайки, тотчас бросается на свою добычу и попадает в петлю.
Песцов на Курильских островах нет, и жители имени их не знают. Увидев у нас кожи сих животных, они называли их белыми лисицами. Сивучей и нерп они стреляют, а орлов ловят чайками, только не таким образом, как лисиц. Ставят небольшой шалаш с одним отверстием на самом верху, внутри шалаша под отверстием привязывают чайку, в которую орел, спустившись, вцепляется когтями. И пока он силится добычу свою оторвать или остается там пировать на ней, его убивают.
Орлы у них бывают только зимой, а летом, как они говорят, улетают хищные сии птицы в Камчатку, что и справедливо: их там бывает великое множество. Многие рыбой изобильные реки, текущие по сему полуострову, доставляют им обильную пищу. Бобры, сивучи, тюлени, лисицы и орлы суть единственные промыслы курильцев, производимые для торговли. Впрочем, для своего прокормления и домашних потреб они промышляют разных морских птиц, как то: гусей, уток разных родов, чирков и прочих, и рыбу, которой нам принадлежащие Курильские острова очень неизобильны; при берегах обитаемых островов тринадцатого и четырнадцатого, то есть Расшуа и Ушисира, только и есть один род рыбы, жителями называемой сирбок; она величиной с горбушу, красноватого цвета, ловят ее удами между каменьями.
Из птиц гусей и уток они промышляют редко, потому что сей промысел сопряжен с трудами и издержками пороха и свинца [20] , но ловят руками топорков, старичков и еще род птиц, на их языке называемых мавридори, в их гнездах, так что один человек в день наберет их 40–50 штук, с коих кожу с перьями сдирают и, сшивая, делают парки для жителей обоего пола. Из жиру топят сало, а мясо, выкоптив над дымом, берегут в зимний запас своей пищи, которое вместе с черемшою, сараною, разными дикими кореньями, ракушками, морскими яйцами и разными родами морского растения составляет главный и, можно сказать, единственный их запас, к которому иногда прибавляется купленное у японцев пшено.
20
Как камчадалы, так и курильцы, если им нужно убить хотя маленькую птичку, стреляют пулей из винтовки. Впрочем, у них из фунта пороху выходит около и более 100 зарядов; для сего числа на пули свинца надобно 2 фунта.
Вдобавок к сему описанию присовокупляю еще следующие подробности касательно курильцев. Наши курильцы вообще бреют бороды, хотя найденные на Итурупе были с бородами, но это делают они из подражания мохнатым, которые носят длинные бороды, а потому наш Алексей, находясь между русскими, изъявил желание выбриться, в чем его и удовлетворили, а сверх того я велел дать ему пару казенного платья, оставшегося после умерших. Жители Сумшу и Парамушира ездят на собаках подобно камчадалам, а на Расшуа и Ушисире не ездят по неумению, но некоторые держат сих животных для лисьей травли. Я выше не говорил о сем способе промышлять лисиц, потому что он не общий и употребляется только некоторыми на острове Расшуа, где есть свои лисицы, а ушисирские жители, не имея их у себя, ездят на другие острова, и потому с собаками таскаться им невозможно. Впрочем, на обоих островах собачьи кожи употребляют для зимних парок.