Записки кинооператора Серафино Губбьо
Шрифт:
— Детка, я же говорил тебе! Он в ад пойдет, если она прикажет!
— Только бы он не свалился к нам сюда как снег на голову, — ответил я.
Но его отъезд — уже достижение. До сих пор в голове звучат его слова: «Я могу быть животным по отношению к человеку, но как человек по отношению к животному я — ничто!»
Тем не менее, зная, что он «ничто», он из упрямства не отступился, не отказался противостоять животному. А столкнувшись с другим мужчиной, бежал. Его отъезд на следующий день по прибытии Нути был похож на бегство.
Не отрицаю, Варя Несторофф имеет над ним такую власть, что заставляет
Это, без сомнения, сговор. Тут кроется какая-то интрига. Мадам Несторофф не смогла бы убедить Карло Ферро уехать, если бы сказала, что боится потерять его, оставив здесь в ожидании приезда человека, который прибывает с явной целью покончить с ним, с Ферро. Опасаясь, что так все и будет, он бы не уехал. Если бы только она не отправилась с ним. Но раз уж она осталась тут, а он уехал, предоставив Нути свободу действий, это значит — они сговорились и сети натянуты так туго, что он сумел обуздать свою ревность и подавить ее. Несторофф не прибегала к угрозам, это точно, но, достигнув соглашения с Ферро, наверняка потребовала от него доказательства того, что он доверяет ей и позволяет остаться тут один на один с Нути. В самом деле, после отъезда Карло Ферро она ежедневно приходила на «Космограф», готовая встретиться с Нути. Ради чего-то другого приходить она не могла, поскольку сейчас она не занята ни в одном фильме.Когда же она узнала, что Нути болен, ее визиты на «Космограф» прекратились.
Но сейчас она может явиться с минуты на минуту.
Что будет?
Полак снова как на иголках. Не отпускает от себя Нути ни на шаг; если ему случается на короткое время расстаться с Нути, он бросает на Кавалену выразительный взгляд. Сам Нути, как правило, спокоен, хотя время от времени взрывается из-за пустяка, так прорывается наружу жестоко подавленное раздражение; исчезла мрачность, которая была ему свойственна в первые дни после болезни; он позволяет Полаку и Кавалене руководить собой, интересуется миром кинематографа, с должным вниманием и с видом сурового инспектора он посетил оба наших цеха.
Полак, дабы отвлечь его, дважды предлагал ему сыграть какую-нибудь роль, но Нути отверг предложение, говоря, что сперва хочет попривыкнуть и увидеть, как это делают другие.
— Это же невыносимая пытка, — бросил он мне вчера, понаблюдав за подготовкой очередной сцены для съемки, — и, должно быть, актерам приходится делать над собой усилие, которое, в отсутствие слов, меняет до неузнаваемости, искажает и делает неестественными жесты и мимику; ведь когда мы говорим, жест рождается непроизвольно; но так, без слов…
— Слова внутри тебя, — ответила ему с замечательной серьезностью малышка Згрелли (Згреллина, как ее у нас тут называют [19] ). — Чтобы жест не был
— Ну да, — произнес Нути, словно его опередили в том, что он собирался сказать.
Тогда Згреллина приставила палец ко лбу и обвела всех наигранным взглядом дурочки, которая с милой и лукавой иронией спрашивала: «Разве я не умна? так да или нет?»
19
Уменьшительно-ласкательная форма имени.
Все рассмеялись, в том числе Нути. Полак чуть ее не расцеловал. Возможно, он рассчитывает, что раз Нути появился тут после ухода Джиджетто Флеччи, она сочтет, что он должен заменить его и в роли любовника, и вот тут-то произойдет чудо — Нути отстанет от Вари Несторофф. Питая эти надежды, Полак представил его всем молодым актрисам четырех художественных трупп, но Нути, хотя и был очень любезен, не выказывал намерения развлечься. Впрочем, все актрисы, даже те, которые еще не обзавелись ухажерами, остерегались отбивать поклонника у Згреллины. Что до самой Згреллины — готов держать пари, она уже поняла, что уведет кавалера из-под носа у некоей молодой барышни, которая вот уже три дня кряду является на «Космограф» в компании Нути и Мотора.
Кто этого не замечает? Один только Нути. Но я думаю, он тоже заметил. Странно то — и я хотел бы дать это понять Луизетте, — что, заметив зародившееся в ней чувство, он отреагировал совершенно не так, как она надеялась: это отдаляет его от Луизетты и, напротив, с еще большей силой толкает к Варе Несторофф. Сейчас Нути наверняка припомнил, что в бреду узрел в ней Дуччеллу, и поскольку он знает, что Дуччелла не желает и не может его любить, то и любовь Луизетты должна казаться ему наигранной. Это уже не исполненная сострадания любовь; по прошествии бреда это любовь, исполненная, напротив, жестокости: обжигающее воспоминание, которое только воспаляет не зажившую до конца рану.
Невозможно все это донести до Луизетты.
Жертва любви, Нути прикипел к двум разным женщинам, отвергающим его, и слеп к очарованию Луизетты; в ней он видит только обман, ненастоящую Дуччеллу, на минуту явившуюся ему в бреду; но бред миновал, и то, что было мучительно прекрасным наваждением, превратилось в тягостное воспоминание, Нути видит в ней призрак этого наваждения.
Вот так, вместо того чтобы привлечь его к себе, Луизетта, которую неотступно преследует тень Дуччеллы, заставляет его бежать прочь, толкает навстречу Варе Несторофф.
Прежде всего, ради нее, Луизетты, потом — ради него и, наконец (а почему бы и нет?), ради себя я намерен предпринять отчаянную попытку съездить в Сорренто, другого пути нет, заявиться спустя долгие годы на старую бабушкину виллу, пробудить в Дуччелле воспоминания о первой любви и по возможности сдвинуть ее с места, заставить ее наделить плотью ту тень, которая вместо нее сопровождает другую, ту, что исполнена жалости и любви.
II
Записка от Вари, доставленная сегодня утром в восемь (неожиданное и загадочное приглашение навестить ее с синьориной Луизеттой перед поездкой на «Космограф»), вынудила меня отложить отъезд.