Записки купчинского гопника
Шрифт:
Поехали, значит, к Стиву. Выходим из метро. Десять минут пешочком – и мы у цели. В просторной холостяцкой квартире, где в холодильнике стоит литровый Smirnoff, а на плите – спагетти с соусом Uncle Ben’s. Что еще нужно, чтобы спокойно завершить этот полный впечатлений день.
Пока я маленько замечтался, Леха сцепился с каким-то еврейским юношей.
– Какого, – говорит, – хрена ты тут ходишь?
– А почему я не могу здесь ходить?
– Прекрати, – говорю я Лехе. – Твой любимый Шульгин,
– Тут он погорячился, – оспорил Леха знаменитого думского депутата. – К тому же он был за черту оседлости.
Леха злобно уставился на еврейского юношу:
– А здесь тебе не черта оседлости.
– Шульгин, – говорю, – выступал за постепенную отмену черты оседлости.
– Вот именно, – сказал Леха и назидательно поднял вверх указательный палец. – За по-сте-пенную.
Юноша, конечно, ступил. Пока мы вели исторический диспут, мог бы и смыться от греха подальше. Но он почему-то стоял как вкопанный.
Леха продолжал допытываться, почему молодой человек, покинув черту оседлости, проживает в Петербурге без достаточных на то оснований.
Я отвернулся и вообще отошел в сторону. Поговорит Леха да успокоится. Драки явно не намечалось. Леха здоровый, по три раза в неделю ходит в качалку штангу тягать. А еврейский юноша – дрыщ. Соплей перешибешь. Такого ударить – позор один.
Вот и стою я, мечтаю. Вдруг кто-то кладет руку мне на плечо. Оборачиваюсь – мент.
А мерзкий еврейский юноша на меня указывает:
– Вот он.
– Ты чего, – говорю, – опух?
Смотрю по сторонам – Лехи нигде нет.
– Пройдемте со мной, – говорит мент.
– Не хочу, – отвечаю, – я с тобой идти.
И убегаю. Хорошо так побежал, легко. Правда, недалеко. Метра на три.
И получил ментовской дубинкой по физиономии. Упал. Мент меня поднял и ведет в козелок. Тут Леха появляется.
– Не ссы, – кричит, – я тебя не брошу.
И на прощанье ручкой машет.
А меня в козелок сажают. А Леха ручкой машет. Ну прямо мелодрама. Не плачь, мол, любимый, я тебя дождусь.
Привезли меня в отделение. Посадили в обезьянник. Потом отвели в кабинет.
А в кабинете сидит капитан.
– Присаживайтесь, – говорит.
– Спасибо, – говорю.
Капитан вещички перебирает, которые у меня из карманов вытащили. А вещичек-то – кот наплакал. Пачка сигарет, студенческий билет да мелочь.
– Студент, значит, – говорит капитан.
– Студент.
– Зачем же ты, студент, драку устроил?
– Никакой, – говорю, – драки не было.
– Была бы, если б я не вмешался, – говорит сержант, который меня дубинкой приложил.
– А зачем ты, студент, оказывал неповиновение сотруднику милиции?
– Испугался, – говорю. – Больше так
– Какой я тебе дяденька, придурок? – взъелся капитан. – Ишь чего захотел – отпустите. Никуда мы тебя не отпустим.
– А что со мной теперь будет?
Капитан достает из моей пачки сигарету, прикуривает и говорит:
– Судить тебя будем.
У меня аж мурашки по телу пробежали. Больно мне это слово не понравилось – будем.
Если бы он сказал: «Судить тебя будут», – тогда все понятно.
А тут – будем. То есть прямо здесь. В отделении. Сержант как раз сменил дубинку на автомат Калашникова.
И снова мне вспомнился наш приятель Романченко, у которого мужик крылья сделал. Он, кроме истфака, еще на юридическом учился. На заочном. И тоже, соответственно, экзамены сдавал. И спросил его преподаватель:
– Какие вы знаете суды?
Романченко подумал и сказал:
– Верховный. Арбитражный.
И замолчал.
– А еще?
– А еще, – говорит Романченко, – суд Линча.
И у меня этот суд Линча в голове вертится, не выходит.
Сейчас отведут за угол и дадут залп из «калаша».
А капитан, гад, чувствует мое состояние и подначивает:
– Тебя, – говорит, – сержант имел полное право пристрелить. В Америке он бы тебя и пристрелил. И ничего бы ему за это не было.
А сержант головой кивает:
– Пристрелить никогда не поздно.
То ли предлагает, то просто вслух размышляет.
Я уже, признаться, с жизнью простился, когда появился Леха. И сразу перевел разговор в деловую плоскость:
– Может, как-нибудь договоримся?
– Ты мне взятку предлагаешь? – спросил капитан.
– Не то чтобы взятку…
– Взятку я не возьму, – гордо заявил капитан. – А десять тысяч возьму.
Не помню, что такое в ту пору было 10 тысяч. Помню, на Адмиралтейство я помочился за два косаря. Но это было позже. Это были уже полноценные деноминированные рубли. Менты сначала хотели три косаря снять – как-никак, памятник архитектуры. Но сторговались на двух.
В общем, думаю, 10 тысяч – это не очень много было. По-божески. Но у нас денег совсем не осталось. Мы же хотели у Стива на халяву выпить.
– Мы сейчас сбегаем и принесем, – предложил Леха.
– Один сбегаешь, – сказал капитан. – А дружок твой пока у нас покантуется.
Леха убежал. Я остался заложником. Капитан дал мне бумагу с ручкой и велел писать объяснительную.
– Что писать?
– Что было, то и пиши.
«Я шел по улице, и меня остановил милиционер, – написал я. – Увидев милиционера, я испугался и побежал. А он меня догнал и привез в отделение».