Записки лётчика-истребителя
Шрифт:
В автомашине оказались солдаты Войска Польского, которые ехали к Висле. Оказалось, что они то путь держали на Варшаву, а мне нужно было до Люблина. Что запомнилось: спрашиваю у одного солдата — из какой он местности, ибо они болтали между собой, мешая польские и русские слова. А он мне тихонько так говорит с характерным акцентом:
— Я одесский Жорик.
Мне сразу стало интереснее, вспомнили мы с ним Одессу. Воспоминания для обоих были приятны — для меня, поскольку там прошла моя юность, там я окончил авиаучилище в 1939 году.
Добрался более менее нормально до авиаполка,
Вступил снова в привычную фронтовую жизнь, в то время заключавшуюся в нахождении на аэродроме с рассвета до наступления темноты.
Фактически летать на боевые задания в осенне-зимний период 1944 года приходилось мало из-за плохих метеоусловий, притом не было активных боевых действий наших наземных войск.
В январе 1945 г. наши наземные войска перешли в наступление на Сандомирском плацдарме. Накануне наступления все наши авиаполки получили свои задачи, в том числе и наш 129 гв. иап. Мы должны были обеспечить наступление наших наземных войск непрерывным прикрытием с воздуха поля боя согласно графика боевых вылетов, смена групп должна была производиться строго по времени в районе барражирования.
Но осуществить свои задачи в утро начала наступления авиации 2-й воздушной армии не пришлось, так как с рассветом все аэродромы были закрыты туманом, и наши наземные войска прорывали линии обороны немецких войск без помощи с воздуха штурмовой авиации, без поддержки бомбардировщиков и истребителей.
Повторилось то же, что было под Сталинградом в первый день наступления все аэродромы были закрыты туманом.
Командование 1-го Украинского фронта требовало данных воздушной разведки, особенно нажимали на дивизию Покрышкина, но из-за погоды не мог взлететь ни один самолет.
Все авиаторы горели желанием подняться в воздух и помочь нашим наземным войскам, многие просились на вылет.
В середине дня над нашим аэродромом появились проблески голубого неба, границы аэродрома стали видны, и было принято решение, с согласия лейтенанта Глотова и его ведомого Яковлева, выпустить эту знаменитую пару в воздух для разведки поля боя на Сандомирском плацдарме.
В то время, как правило, в наземных войсках были авиаторы-офицеры наведения с радиостанциями, и когда пара Николая Глотова появилась в районе боев, офицер наведения дал команду разведать определенный район и передать, что делает противник: отходит или укрепляется на запасных линиях обороны. Лейтенант Глотов передал, что драпают на запад беспорядочно. Это было дополнительным основанием для решения командующего 1-м Украинским фронтом маршалу Конева — любыми путями прорвать 2-ю линию обороны, в прорыв ввести резерв — танковые и механизированные армии.
2-я линия обороны немецких войск была прорвана, в прорыв, как и было задумано, устремились танковые и механизированные части и начали так стремительно наступать на запад, что мы, авиаторы, еле их догнали.
К 6 января погода начала восстанавливаться, но 2 ВА не могла активно действовать, так как ее командование не знало, на какой рубеж вышли наши
Мы начали выполнять боевые задачи по разведке и прикрытию наших наземных войск в определенных районах — под Властувом, Логувом, Стопнищем.
16 января 1945 года я получил задание разведать аэродром Стале-Дешно (в районе Енджеюва) и если там нет немцев, произвести посадку, убедиться, что аэродром наш, после чего дать команду произвести посадку ведомому.
Вылетели в паре на разведку, нашли аэродром, самолетов противника там не оказалось, кругом аэродрома бесконечными колоннами на запад двигались войска.
Я приземлился и, определив, что аэродром в наших руках, дал команду произвести посадку ведомому.
С командованием полка заранее было условлено, что если мы оба не вернемся с разведки, то это будет сигнал, что все в порядке и весь полк может перелетать. Так оно и получилось, к вечеру все наши ребята перелетели на этот аэродром в район Енджеюва. Это было, конечно, рискованно, но оригинально и быстро была решена задача по приближению истребительной авиации к полю боя наших наземных войск.
17 января на аэродром Стале-Дешно прибыл комдив Л. И. Горегляд и лично мне поставил задачу: вылететь в паре на прикрытие наших войск в район Ченстохова, предупредив, что где-то там неподалеку есть неприятельский аэродром и можно встретить охотников. Подлетая к заданной зоне, на высоте 3000 метров, увидел снизу впереди справа два ФВ-190, разворачивающихся на запад, перешел в атаку сзади сверху, сблизившись до дистанции 80 — 100 метров, поймал в прицел и открыл огонь, самолет задымил и ушел к земле. Я погнался было за ведущим, но тот снизился до бреющего полета и над самым городом Ченстоховым я потерял его. Бросил преследование, с разворотом вправо развернулся на северную окраину города и выскочил на аэродром с бетонированной взлетно-посадочной полосой. Никаких немецких самолетов на ней не было видно. Также как ни в самом городе Ченстохове, ни в его окрестностях не было видно каких-либо войск.
Вернувшись на свой аэродром, доложил, что город Ченстохов занят нашими войсками, ибо обстановка на земле абсолютно спокойная.
20 января я получил задание разведать уже знакомый мне аэродром Костелец под Ченстоховом, посмотреть, что твориться в самом Ченстохове, западнее города, но особо обратить внимание на аэродром, проверить, не вернулась ли немецкая авиация.
В результате разведки я определил, что наши войска уже далеко ушли на запад от этого города и вспоминаю, что внизу, очень далеко, видел два самолета Me-109 в левом развороте.
На аэродроме никакого движения, ни людей, ни техники.
В тот же день получил команду с 1-й аэ перелететь на аэродром Костелец. Решил сесть первым и, убедившись, что аэродром пуст, дал команду по радио садиться остальным летчикам. Спустя час — полтора перелетели 2-я и 3-я авиаэскадрильи.
Вскоре оказалось, что аэродром не так уж и пуст, здесь была передовая команда какого-то бао, который обслуживал самолеты-штурмовики Ил-2. Нас они вообще сильно испугались и попрятались, летали-то мы на американских самолетах, которые они и в глаза никогда не видели, хоть на них и были красные звезды.