Записки матроса с «Адмирала Фокина» (сборник)
Шрифт:
– Хлеборез, эй, хлеборез! – взывал он ко мне вслед, прильнув к ржавой решётке камеры.
Я не обернулся.
В тот вечер у нас на кухне случилось ЧП. Карась, который дежурил со мной вместе по кухне, по ошибке запустил зелёную пидорскую кружку в общий бак с мыльной водой.
Лицо годка пошло красными пятнами. Он знал, что ему за это будет от зеков.
– Ты, чё, сука, сделал!!! – он с треском залепил карасю здоровенную оплеуху. Карась даже не думал защищаться или оправдываться, это тебе не мяса зекам не доложить, это серьезно – закон зоны.
Надо было думать, что делать. Мы покумекали и всё-таки нашли
– Короче, – полушёпотом протянул годок, – пидорская кружка была зелёная, мы выберем ему новую зелёную кружку, но с этой минуты зекам будем наливать только в белые. Секете?
Мы секли.
– Мы, трое, тоже, естественно, будем пить только из белых, – продолжал годок.
Этого он мог и не говорить.
– И последнее: то, что здесь произошло, останется между нами, никому ни слова.
Об этом нам тоже можно было не напоминать.
Я просидел на киче две недели, ровно в два раза больше, чем средний закоренелый пролетчик. Дополнительные семь суток мне добавил Полупидор за то, что при досмотре у меня в кармане нашли сигарету. По возвращении с кичи на корабль меня, карася, с уважением сажали в круг годков и расспрашивали, как там и что. Слушали с раскрытыми ртами все, что я имел сказать. Я рассказывал всё, как было на самом деле. Не упоминал только про упущенную пидорскую кружку и о том, что дополнительную неделю на киче я получил по моей же собственной просьбе. Я сам упросил старшину кичи сказать Полупидору, что он, как будто бы, нашел у меня при досмотре в кармане сигарету. Упросил, потому что жизнь на киче, если сравнивать с жизнью карася на корабле, просто лафа. На киче я мог спать. Спать ночью семь часов, без перерыва и побоев. А чего ещё надо! Жалко только, что к концу второй недели за еще одну «случайно найденную» сигарету, Полупидор суток мне уже не добавил. Заподозрил неладное, скотина.
Палата
Корабельный медик разламывает таблетку аспирина на две части и протягивает обе половинки матросу:
Это от головы, а это от жопы. Смотри не перепутай!
(Фольклор)
Коля Кондрашов сидел на пайолах в электростанции и, засучив штанину, с интересом изучал леопардовую шкуру из гнойников, пятнами рассыпанных по его ноге.
– Ух ты, пол пальца проваливается! – несколько удивленно произнёс Коля, вытаскивая палец из гнойной дыры, зиявшей у него на голени.
– Может, тебе к медику? – посоветовал я, принюхиваясь к сладковатому запаху исходившему от Колиной ноги, хотя и сам не верил в целесообразность своего предложения.
– Да ну его на хрен, Шура. Мазь Вишневского даст. От него толку, сам знаешь… У тебя самого вон пальцы не гнутся…
Я присел рядом с Колей, поставил перед собой кандейку с горячей водой. Попробовал пальцем температуру и с наслаждением опустил в неё воспалённые обсыпанные мелкими гнойниками руки:
– Кайф!
– Отмачиваешь? – усмехнулся Колян.
– Чилима. Здесь каждая царапина месяцами заживает.
– А что ты хочешь: без витаминов, на перловке и укропной эссенции. Ладно, еще не отваливаются. Тебя медик от камбуза освободил? Тебе же в наряд надо? – спросил Коля, терпеливо возясь с корочкой очередной язвы.
– Я ещё не ходил. Без толку.
– Попробуй. Хрен его знает, может получится. С твоими руками тебе на камбузе делать нечего.
Корабельный медик Головко, или «Головка», как мы его звали между собой, если что и знал по медицине, то ловко это скрывал. От всех болезней у него было два лекарства: аспирин и мазь Вишневского. Иногда создавалось впечатление, что других лекарств ему по какой-то причине их просто не завезли. В медкаюту к нему шли только тогда, когда уж совсем припрёт.
Когда я подошел к медкаюте, меня буквально на шаг опередил наш крысолов-любитель, хохол Прокопенко.
– Разрешите, товарищ лейтенант? – Прокопенко приоткрыл дверь медкаюты и просунул в щель свою стриженую голову.
– Ну, чего тебе? – раздался голос начмеда.
– Хвосты принёс. Запишите?
Головка поморщился. После приказа об отпуске за пойманных крыс, на него, как на крайнего, повесили вести учёт свежеотрубленных крысиных хвостов. Его утонченная натура бунтовала, но приказы не обсуждаются. И с отвращением высыпав покрытые редкой шерстью задубелые хвосты на кусок газеты, Головка стал брезгливо пересчитывать серую топорщащуюся во все стороны кучку, вороша ее палочкой для осмотра горла.
– Один, три… шесть… Шесть.
– Там семь было! – запротестовал хохол, подглядывая из-за плеча медика за его махинациями.
Лейтенант скривился.
– Хвосты учёт любят, товарищ лейтенант.
Одарив хохла недобрым взглядом, Головка снова стал с омерзением ворошить хвосты деревянной палочкой.
– Шесть с половиной, – Головка язвительно покосился на хохла. – Этот мелкий какой-то, – проговорил он, присматриваясь к самому короткому:
– Ты чё! Один напополам разрезал что ли!?.
– Никак нет, тащ лейтенант. Я крысёнка поймал! – захлопал глазами хохол.
– Ты кому заливаешь, Прокопэнко. Крысёнка! Вот сейчас всю партию забракую и…
– Что вы, товарищ лейтенант, – перепугался хохол, – я не специально. Может, один случайно надрезался?
– Случайно. В следующий раз все повычеркиваю. Усёк?
– Так точно тащ-лейтенант! Случайно надрезался.
– Всё. Свободен. Шесть записываю. – медик раздраженно сделал соответствующую отметку в учётной книге.
Головка брезгливо приподнял двумя пальцами согнутую вдвое газету с крысиными хвостами и, открыв иллюминатор, с облегчением вышвырнул и газету, и содержимое в далеко не лазурные воды бухты Золотого Рога.
– Товарищ лейтенант! – Прокопенко всё ещё топтался около двери медкаюты.
– Что ещё?
– Вот, грибок на ноге: дайте чего-нибудь!
– Где грибок?
– Да вот… – скинув правый прогар, хохол, с трудом стянул с ноги липкий носок.
Головка отдернул руку и отшатнулся. В нос шибануло приторно-кислым запахом.
– Это грибок!? У тебя же пол-ноги нет! Ты что, ноги-то вообще не моешь?!
– Я мою… Понемногу началось…. Дайте чего-нибудь, тащ– лейтенант!
Морща нос от заполнившего медкаюту запаха, медик принялся рыться в своём лекарственном шкафчике.