Записки мелкотравчатого
Шрифт:
Через несколько минут мы были уже одеты и сели на лошадей. Мороз был препорядочный; на сучьях дерев и на земле, облитой вчерашним дождем, блестела ледяная корка. Человек шесть охотников и мы с графом выехали в поле без собак, с одними арапниками. На озимях сидело небольшое стадо дроф; разделясь по двое, охотники справа и слева поскакали в заезд стороной, и вскоре дрофы были окружены. Видя это круговое нападение, птицы разбежались врозь и норовили скрыться, но лошади были резвее их, и каждый из седоков, избрав для себя жертву, тотчас догонял ее. Причина такого успеха заключалась вот в чем: у дроф, ночевавших посреди поля, размокшие крылья так сковало морозом, что они не могли их разнять для того, чтоб улететь от нас. Мы очень легко догоняли их на бегу, но справлялись с ними не без труда. Тут, как водится, не обходилось без смеха: старый дудак чуть не заклевал у нас охотника: конец арапника, которым тот стегнул птицу, туго обвился кругом и захлестнулся у нее на шее; охотник полез с лошади с тем, чтоб овладеть птицей, но рассвирепевший дудак перешел из оборонительного
Глядя на колоть [299] , охотники наши призадумались: надо было хорошенько поразмыслить, на что следовало решиться: идти ли дальше, в надежде на «оттеплину», или вернуться к домам? Последнее решение было принято почти единогласно, потому что слишком поздняя осень не подавала надежды на возможность дальнейшей езды по чернотропу, а стоять на месте без дела и ждать порош было бы безрассудно; не всякая ведь зима бывает богата порошами. Иной год выдается для охотника такой несчастливый, что ему во всю зиму придется взять две-три пороши слепых и тем забастовать. Сверх того, к порошам мы могли не спеша поспеть к домам, где было припасено довольно огляженного [300] уже зверя. Итак, усадив собак и разместившись сами как удобнее, мы тронулись наконец в обратный путь.
299
Колоть — мерзлая грязь по дороге.
300
Огляженный — подозренный, выслеженный зверь.
На пятые сутки мы прибыли в Бокино и, оставив обоз и охотников на постоялом дворе, сами поспешили к вашим радушным знакомцам. Нежданное появление наше привело обоих братьев в восторг. По маршруту нам следовало пройти левее Бокина, но мы согласились сделать маленький крюк, чтоб доказать тем наше общее желание свидеться с ними. Нужно ли пояснять, с каким радушием мы были встречены! Расспросы и повествование о кочевой жизни длилось до позднего вечера, после чего условлено было, пользуясь завтрашней стоянкой в Бокине, сделать для охотников обеих охот прощальный пир; в этой затее и на мою долю была частица в общей стачке, которую, однако ж. постарались до времени от меня скрыть.
На другой день мы отправились к охотникам, где уже все было подготовлено к тому, чтоб попировать на славу; для нас тоже был приготовлен завтрак на отдельном столе, где, перед одним из приборов лежали в виде украшения охотничий нож, рог и свора. В силу общей стачки все разместились за столом так, что мне пришлось сесть прямо против этих атрибутов, положенных, как видно было, не без цели. Охотники весело и непринужденно уселись за длинными столами в двух просторных избах и пошли пир пировать; вначале у них шло все тихо и степенно, потом, когда стала, как говорится, у каждого летать муха перед носом, говор и смех усилились в одну непрерывно рокочущую ноту.
Под конец завтрака, когда мы чокнулись чуть ли не по четвертому разу стаканами, явился хор и запел какую-то поздравительную песню, которой содержания теперь не припомню, но удержался навсегда в памяти ее припев. Каждый куплет запевало, обращаясь ко мне, заканчивал так:
Будь товарищ закадычный,Будь охотник ты лихой!По окончании пения все объяснилось: соседи мои, граф и Бацов, чокнулись со мной и предложили вопрос, желаю ли я быть записным охотником и всем им товарищем? За согласием, конечно, ходить было недалеко, и вслед за тем началось при звуке рогов торжественное посвящение меня в звание псового охотника: Атукаев препоясал меня кинжалом, а Бацов, навешивая рог на плечи, горячо обнимал меня и приговаривал: «Нет, ты, брат, не шути этим! Это дело важное; теперь ты сам — человек настоящий…» — и прочее, Алексей Николаевич подвел на приплод пару породистых собак. Вслед за тем пошли тосты поздравительные, благодарственные и всякие иные. Таким образом, при торжественном звуке рогов и восторженных криках охотников мне суждено было принять на себя почетный титул мелкотравчатого, каким имел я честь предстать пред вас, мой читатель, еще в начале этих беглых очерков.
На другой день мы разъехались из Бокина в разные стороны.
В заключение мне бы следовало, по долгу пишущего, сказать свое мнение о пользе или бесполезности по преимуществу псовой охоты, так как о ней, собственно, шла здесь речь, но об этом предмете и я, и вы, мой читатель, наслушались и начитались столько суждений, что мне пришлось бы повторять чужие мысли и слова. От себя добавлю только то, что правильная и серьезная псовая, как и всякая другая, охота есть своего рода наука, к которой, заключу словами ловчего Феопена: «Надо подступать умеючи»!
Примечания
Первая глава «Записок мелкотравчатого» [301]
301
Мелкотравчатыми, на охотничьем языке, называются те охотники, которые держат не более десяти собак и охотятся с ними без гончих — на хлопки. (Эта сноска и подстрочные примечания в тексте принадлежат автору, кроме переводов с французского, сделанных В.М. Гуминским.)
Судя по письмам к Дружинину, Дриянский значительно расширил первоначальный план: «Псовая охота» — так он хотел назвать свой охотничий эпос — должна была включать наряду с «Мелкотравчатыми» и другие произведения на ту же тему (впоследствии некоторые из них были опубликованы с подзаголовком «Из записок мелкотравчатого»). «Псовую охоту» автор мечтал издать с новотипажами, а пока печатание «Записок» в «Библиотеке» оборвалось на VI главе.
В 1859 г. в письме от 3 марта Островский известил Дриянского, что Г.А. Кушелев-Безбородко желает приобрести «Мелкотравчатых» для своего журнала. «Собрав печатный текст (то есть публикацию в «Библиотеке». — В.Г.) и приложа к нему рукопись, служившую ему продолжением и окончанием», Дриянский выезжает в Петербург, где 8 марта в присутствии свидетелей (А.Н. Островского, П.М. Боклевского и И.И. Рюмина) заключает с редактором «Русского слова» следующий договор: а) Редакция «Русского слова» отпечатывает «Записки мелкотравчатого» отдельною книгою для выдачи подписчикам журнала в виде приложения… б) Редакция отпечатывает в пользу автора один завод в количестве 1200 экземпляров и пересылает их переплетенными на место жительства автора, в г. Москву, через контору Базунова (А. Ф. — известный издатель и книгопродавец. — В.Г.). Автор, с своей стороны, в видах интересов журнала, обязывается не пускать книг в продажу ранее 1 января будущего 1860 года (то есть до тех пор, пока главы VII-IX «Мелкотравчатых» не будут окончены печатанием в самом журнале. — В.Г.)».
В июле Дриянского известили, что напечатание «Записок» окончено, и, «обнадеженный таким положительным известием», он прибыл в Петербург, чтобы, «не затрудняя контору излишнею пересылкою, распорядиться лично продажею книги». Но здесь писатель нашел следуемые ему экземпляры в «таком неестественном виде, что из них нельзя было сделать никакого употребления». «Мелкотравчатые» были отпечатаны крайне неряшливо, неправильно сброшюрованы, встречались пробелы, шрифт был выбран неудачный.
Дриянский экземпляров не принял и стал просить, чтобы книга была перепечатана «надлежащим образом». Два раза приезжал он с этой просьбой к Кушелеву, «но, к сожалению, оба раза граф изволил почивать». «Наконец, — вспоминал он впоследствии, — прожив в Петербурге двадцать два дня, без копейки в кармане, я… уехал обратно, заплатив за лестное знакомство с графом Кушелевым-Безбородко из собственных трудовых денег сто пятьдесят рублей». 3 января 1860 г. Дриянский отправил Кушелеву письмо, в котором описывал свое бедственное положение и, взывая к благородству редактора «Русского слова», просил разрешить свое дело. Ответа не последовало — граф отбыл за границу. Более того, вскоре выяснилось, «что книги по распоряжению графа распродаются и что контора считает их своею собственностью». Таким образом, была разрушена предпринятая Дриянским попытка издать отдельно «Мелкотравчатых» в другом месте — у книгоиздателя Н.А. Основского.
На этот раз Дриянский решает не оставлять «неудавшегося мецената» без «судьбища». 22 февраля 1860 г. с помощью Островского он составляет обширное заявление на имя министра просвещения Е.П. Ковалевского, где подробно излагает все обстоятельства дела и в заключение просит: «Вести тяжебное дело с графом судебным порядком я не имею ни времени, ни средств, а потому, по силе узаконений, касающихся «прав собственности сочинителей, переводчиков и издателей» (речь идет о статье 3095, X тома Свода Законов Российской империи. — В.Г.), покорнейше прошу ваше высокопревосходительство не отказать мне в назначении третейского суда из числа находящихся в Петербурге господ ученых и литераторов, а графа Кушелева-Безбородко, за отсутствием его, обязать уполномочить от себя доверенное лицо для разъяснения причин его намеренного или ненамеренного захвата чужой собственности».