Записки Мелового периода
Шрифт:
— Ни фига себе! Это ж птеродактиль! — сказал кто-то у меня за спиной. Действительно "ни фига себе" — руку могу дать на отсечение, еще ни один охотничий трофей в мире не рассматривался с таким ужасом и любопытством.
Я слышала возбужденные голоса окружающих, как сквозь сон, и постепенно, медленно, но отчетливо, у меня сформировалась одна единственная мысль — если допустить, что это действительно птеродактиль, то есть, летающий ящер, то вряд ли он здесь жил один… Значит, где-то неподалеку должны быть и другие? Я посмотрела на озадаченные лица Славки, Семенова, Ильи — похоже всем им в голову
Майя с тяжелым вздохом отодвинула от себя тетрадь с записями, потерла лицо ладонями. То ли голова болит, то ли плакать хочется, не поймешь. А, может быть, это у нее акклиматизация началась? Или приступ аллергии на летающих ящериц?
— Чего сидишь, вздыхаешь?
Девушка вздрогнула и обернулась. В дверях ее комнаты стояла Варвара Петровна.
— Давай пошли, пора ужин готовить! — как всегда напористо начала бывшая вахтерша. — Вставай, вставай. Сидеть некогда. Тем более что нам последние крохи собирать придется.
— Баб Варь, а можно я не пойду? А? Что-то мне нехорошо. Голова болит…
— Голова — это не беда. Голова пройдет. А если совсем худо — сходи к Алексею Федоровичу — он тебе клизму сделает, разом полегчает.
— Какую клизму? Вы чего, баб Варь?
— А такую, разве не знала, что клизма от начальства повышает рабочую активность? Вот знай! Нечего тут сидеть и киснуть. Пошли на кухню, я тебя чаем напою, попьешь горяченького — отпустит!
* * *
— Эх, думаешь у меня, старой, ничего не болит? — Варвара Петровна шла впереди, время от времени оглядываясь, проверяя плетется ли за ней Майя. — У меня и сердце, и печенки-селезенки и вообще весь ливер изнылся! И за всех наших, и за тех, кто остался там… — она махнула неопределенно рукой, но Майя поняла, что женщина имеет в виду «прошлый» мир. — Это у меня ни детей, ни внуков, деда своего прошлой осенью схоронила… Знаешь, как говорят? Одна голова не бывает бедна! А у людей, семьи там остались! Только если бы я так вот легла, и лежала, как Антонина Михайловна лежит…
— Какая Антонина Михайловна?
— Как, какая? Да кондукторша ж с автобуса… я к ней заходила, лежит, аж губы синие. Ни с кем не разговаривает. Боюсь, что и помрет скоро! Так вот, если бы я рядом легла, да вот Алексей Федорович рядком… а у него, между прочим, жена да две дочки там остались… да еще кто-нибудь под бок привалился — мы бы так считай, все и померли. И ящериц никаких не нужно! Только вот что я тебе скажу, девочка моя, до тех пор, пока шевелишься, хоть шажок да делаешь, значит, ты живешь. Как только лег — значит, считай, что помер! А ты еще молодая, это мне тут век доживать, а вы, может, и выскочите!
— Что вы такое говорите? — возмутилась Майя. — Какой век! Неужели вы думаете, что нам обратно не выбраться!
— Да что тут думать-то? Думай, не думай… Не своей волей мы сюда попали, и никто нас не спросит, сколько мы хотим тут сидеть! Может, еще сверху смотрят, да в кулак хихикают!.. Жить нам здесь, обживаться нужно. Ни на кого не оглядываясь!
Они, наконец, добрались до буфета. Там у плиты уже возилась Наталья, одна из институтских, женщина лет сорока пяти.
— Ну вот! — заявила Варвара Петровна. — Давай девочка, мой руки, повязывай фартук…
— А чай? — кисло осведомилась Майя.
— Сейчас
* * *
За возней и стряпней настроение действительно поднялось. Да и с выпечкой Майя всегда любила возиться.
Постепенно в буфете собрались почти все женщины. И независимая Анна и лентяйки Светка с Маринкой и неприступная Альбина и даже охающая Фатима со своей распухшей ногой приковыляла. Что ни говори, а вместе не так страшно и тоскливо в огромном пустом здании. Варвара Петровна всех привечала, всем находила дело, всем придумывала занятие.
Первая партия пирогов была готова. Их разложили на большом противне и уже собирались сунуть в духовку — когда дверь в столовую неожиданно распахнулась и на пороге появилась Татьяна. Едва взглянув на нее, все поняли, что стряслось что-то очень неладное — волосы всклокочены, глаза заплаканы, подбородок дрожал, а саму колотило так, что пришлось опереться о дверной косяк двери, чтобы не упасть.
— Таня, что стряслось? На тебе лица нет! — кинулась к ней Варвара Петровна.
— Мальчики… я нигде не могу их найти… — она начала сползать вниз по косяку. Ее подхватили, усадили на стул, дали глотнуть воды.
— Говори толком, что случилось? — побросав дела, женщины столпились вокруг нее.
— Да я им… — Татьяна всхлипнула, — я же им… я запретила не то, что на улицу выходить, а и в окна высовываться… мало же какая нечисть залетит… они вроде бы послушались, только притихли как-то так. Я и в голову не взяла… Усадила их книжки смотреть, да пошла по делам… меня попросили разобрать там, на складе…
— Ты про «разобрать» потом расскажешь, ты про мальчиков…
— Ну вот!.. Через час прихожу — нету! Я уже все комнаты вокруг обежала… нигде нет! Ну, куда они могли деться? — она обводила окруживших ее женщин, затравленным тоскливым взглядом, словно требовала ответа на свой вопрос.
— Ты у Ильи спрашивала? Он же все время у входа торчит…
Татьяна подняла на Анюту полные слез глаза.
— Спрашивала… не видел он.
— Вот же бесенята, прости меня, Господи! — Варвара Петровна хлопнула себя ладонями по могучим бедрам. — Где ж они делись? Может, где по институту лазят? Из института-то им не выйти…
— Ага, — вмешалась Наталья, — держи карман шире… не выйти… Любое окно на первом этаже откроют и вылезут как миленькие! Я даже знаю где! В туалете!
— Ох, девоньки!.. — запричитала Татьяна, — ой, что же делать-то?
— Может они за ангаром? Так и сидят, эту летучую тварь смотрят?
— Да нужно еще в институте поглядеть, может, влезли куда, да уснули!
— Да закрыты ж все комнаты! Куда им лезть?!
— Ой, сыночки мои родненькие! Ой, сожрут же их! Твари кругом, летучие, ползучие!
— Да что ты болтаешь? Кто сожрет? Этот птеродактиль никого тяжелее мыши не утянет!
— Стойте! — тонкий голос Майи перекрыл общий гомон. — Вспомнила! Сегодня, когда разговор был про то, что продукты кончилось… мальчишки рядом со мной стояли и шептались… вроде что-то про рыбалку… Кажется они…