Записки мертвеца
Шрифт:
– Да расслабься, – махнул рукой Лёха, – Он бы по-любому так сделал: с чего ему нас двоих с тобой опять оставлять?
– Ну да.
Мы сидели за раскладным столом, но на этот раз не играли в карты, а просто болтали о том о сём. Я рассказал Лёхе, как встретил конец света, и как обстояла моя жизнь до него, а Лёха, в свою очередь, поведал мне его историю. Лет ему было чуть больше, чем мне: на вид – где-то двадцать или около того. Конкретных вопросов о возрасте я ему не задавал, а выводы сделал из его внешности и контекста его рассказа. Он учился в местном универе уже третий год и в свободное время подрабатывал в Радуге, в отделе туристического снаряжения. Приехал он сюда издалека: из какого-то небольшого городка в соседней области. Здесь он жил в общежитии, где-то в получасе езды от нашего района. Тридцатого июля, на второй день апокалипсиса, он как обычно вышел на работу, и смена его слегка затянулась. Тогда – вечером того же дня – он встал перед выбором: ехать в общагу через весь город или не рисковать и остаться на ночь в подсобке магазина. Он выбрал второе, поскольку в общагу его особенно ничего не влекло. Затем он остался ещё на ночь.
– А что владелец магазина? Выходил на связь? – спросил я.
– Не. Он и до этого всего появлялся где-то раз в месяц. А сейчас не знаю, что с ним вообще. Я ему и не писал, если честно. Пофиг как-то.
– А родители у тебя как? Ну, в городе-то этом твоём.
Лёха тяжело вздохнул.
– Да не знаю, нормально вроде. Дома сидят. Раньше телевизор круглыми сутками смотрели, а теперь не знаю, что делают. Говорят, нормально у них всё. Старые они уже. Но там брат у меня с ними, неподалёку живёт. Короче, есть, кому присмотреть.
– А с Тохой вы не родственники случайно?
– Х-ха-ха! Нет конечно, с чего ты взял?
– Не знаю. Просто сходство какое-то есть.
– Х-ха! Не, мы даже, на самом деле, знакомы не были до этого всего. Он тут просто чё-то тоже как-то оказался, вот и закорешились.
– Вы, кстати, вчера про что-то такое говорили, я всё хотел спросить при случае… Не помню только, про что.
– Ну, я-то уж тем более не помню. Что говорили? На тему?
– Да не помню. Что-то про полицейского, про магазины… А! Вспомнил! Про каких-то типов вы заговорили, которые, мол, пришли сюда и всё разнюхивали. Что-то такое.
– А-а, это. Ну, тебе Тоха, конечно, правильно ответил: меньше знаешь – крепче спишь. Но, если любопытно, то расскажу.
– Я если не узнаю теперь – точно спать не смогу.
– Ну короче. Пришли как-то типы, дня так, может, за три до того, как вы появились. Трое их было. Лет, наверное, столько же, сколько мне и Тохе – плюс-минус. С виду вроде вежливые такие, знаешь, но что-то такое за ними чувствовалось. Не знаю, как объяснить… Вот как разводилы какие-нибудь, которые на улицах к бабулькам пристают: все такие дружелюбные, улыбаются там, то-сё. А чуть надави на него или нервничать заставь – так сразу, как из прыща, польётся всякая гадость, которая всю суть его и составляет. Вот и эти пришли такие, мол, простите-извините, нам бы в магазин, прикупить всякого по мелочи. На вопрос, кто такие и откуда, сказали, что пересиживают в картинг-клубе Восход, который дальше по дороге, кварталах в трёх отсюда, и что провизии у них там ну совсем нет, а жить как-то надо. Мент пустил их, они походили где-то там по супермаркету, а потом говорят, мол, можно у вас остаться ненадолго – на ночь буквально. Мент им расписал схему: так же, как и вам вчера или позавчера. Они сказали, что да, мол, конечно, всё понимаем. Что до завтра они подумают и, если решат остаться, то будут рады во всём помогать. В итоге, остались они и начали как-то активно во всё включаться. Всё ходили, расспрашивали, смотрели, где что есть. Мне как-то даже со стороны показалось, что один ходил и буквально людей по головам считал. Мы с Тохой тогда смену делили ещё: он день стоял, я – ночь. Мы и сейчас делим, просто не так строго: чтобы прям с точностью до часа. Один устал – другой его сменяет, а тот, который устал, прям на крыше и отдыхает, в палатке. Так меньше с общей суетой внизу контактируешь и не рискуешь какую-нибудь задачу левую схватить ненароком, пока по коридору прогуливаешься. Ну, это не суть. В общем, стою я ночью, на звёзды залипаю, иногда по сторонам поглядываю. Вдруг, слышу – движения внизу какие-то. Сначала приглушённые голоса такие, а потом будто дверь внизу открылась, и уже в полную громкость заговорили. Был там мент и эти трое. Мент на них орал чё-то, мол, пошли вон отсюда, и всё такое прочее. А те ему, мол, да ты чёрт, псина там, мусор, мы тебя порешаем, жди, падла. Я так понял, мент кого-то из них поймал на чём-то: то ли кто-то у него ствол спереть попытался, то ли ключи, то ли они просто в магазине лишнего взяли. В общем, жёстко они там поцапались внизу. Мент даже на них пистолет наставил, когда выгонял. Вот такие дела. А ушли они как раз куда-то в сторону этого самого Восхода, так что про это, наверное, не соврали.
Выслушав Лёхин рассказ, в голове у меня всё сразу сложилось. Если уж всяческие лихие личности, уличив момент паралича власти и атрофию органов правопорядка, захватывали окрестные магазинчики и мародёрили, вынося подчистую ювелирные лавки и тому подобное, то совершенно ясно, что в какой-то момент все эти лихие личности, насытившись малым и набив руку, начнут объединяться и обязательно обратят взор на Радугу как на самый лакомый кусок во всём районе. Круче Радуги и ей подобных торговых центров сейчас, наверное, были только заправки на трассе, с которых тоже можно было неплохо заработать. И кто первый приберёт такое место к своим рукам – к ногам того падёт вся округа. А если вдруг весь этот кошмар с мертвецами когда-то закончится, то тот, кто на всём протяжении хаоса и неразберихи владел Радугой и использовал её для извлечения прибыли, выйдет из игры с внушительным плюсом в части материального благополучия. Проще говоря, Радуге была уготована участь поля битвы в борьбе отморозков со всего района за контроль над ней. А тех, кто останется жить-поживать в переходящем от группировки к группировке торговом центре, ждёт малопонятная и, скорее всего, малоприятная участь.
– А ты как вообще, не думал уйти отсюда? –
– Да нет. Куда мне идти-то теперь? В общагу далеко, меня десять раз сожрут, пока доберусь. А больше куда?
– Слушай, а ещё скажи: кто-то знает про эту историю, кроме тебя?
– Какую?
– Которую ты только что рассказал. Про типов этих, про то, как их полицейский выгнал – про всё вообще.
– А-а. Нет, ну про самих-то типов конечно все знают: они ж средь бела дня приходили и, по-моему, со всеми плюс-минус пообщаться успели, пока свои игры шпионские вели тут. А про то, что их мент выгнал жёстко, и про то, за что он их выгнал – нет вроде, про это только мы с Тохой более-менее в курсе. Да и я-то всего не знаю: за что их выставили, например. А мент сам ничего не рассказывал.
– А ты спрашивал?
– Нет, – Лёха пожал плечами и посмотрел на меня сначала растерянно и непонимающе, а потом – вопросительно.
– Я это к чему всё, – ответил я на его немой вопрос, – Надо всё это разузнать. А то неспокойно как-то.
Так я и получил всё, чего хотел, когда впервые заявил Ангелине с Аркадием о том, что пойду в Радугу с ними. Движухи мне хотелось. Чувствовать себя в потоке. Узнать о том, что происходит на улицах не из интернета, а самому, вживую. Узнал. И хотя сейчас всё уже позади, от этого почему-то не легче. Лучше б ничего вообще не было: ни позади, ни впереди – нигде. Ну да ладно. В любом случае, к рассказу обо всём, что было после, придётся вернуться завтра: сегодня уже стемнело, а выворачивать глаза наизнанку, пытаясь написать что-то при тусклом свете свечи, как делали всякие романисты, поэты и мыслители палеозойской эры, желания нет. Зрение берегу вот, как предки завещали! За компьютером не сижу, по ночам в тиши не пишу стихи, сплю много. Зрение на том свете – ох, какая полезная штука, поэтому никаких свечей и никаких дневников в полумраке! Н-да. Наверное, в глубине души я всё ещё на что-то надеюсь, полагая, что всё это – все оставшиеся несколько дней или максимум недель – ещё не конец, и что когда-нибудь я смогу написать в точно таком же дневнике о том, как я вышел из квартиры и прошёл через океан мертвецов, пробивая себе путь к… К чему? Куда? А самое главное – ради чего? Всё это просто бессмысленно.
В следующие несколько суток постараюсь закончить свою историю: осталось написать всего-то про тринадцать дней – меньше всего того, что я уже написал. Потом будет какая-нибудь предсмертная записка в качестве эпилога – или эпилог в качестве предсмертной записки – и после этого, может, попробую как-нибудь ускорить весь этот томительный процесс бестолкового, смиренного, тихого ожидания глупой и незаметной для всего прочего мира смерти.
Запись 4
Двадцать седьмое августа. Тридцатый день с начала вымирания.
Я всё ещё могу позволить себе роскошь начинать каждое утро с кофе. Родители любили его пить и закупались упаковками молотого средней обжарки впрок. Была у них и турка для варки всего этого дела, которая нынче пришлась очень кстати. В общем, уж чего-чего, а кофейка у меня хватит ещё на месяц-другой. И это замечательно: хоть одна причина просыпаться и вставать с постели. После того как чашка бодрящего напитка оказывается пуста, приходится искать новый смысл бодрствования и вообще – существования. Здесь тоже пока всё легко: я сразу сажусь за дневник и начинаю думать над тем, как продолжить свою историю. Пишу я не сразу: сначала набрасываю план рассказа на черновиках. О чём рассказать, о ком, какие события охватить, и так далее. Это помогает сделать текст сбалансированным: одновременно лаконичным, не выглядящим как дешёвый бульварный роман в периодическом журнале прошлого века, с построчной оплатой для бедствующих авторов-словоблудов; и не слишком коротким, представляющим собой сухое изложение некой последовательности событий. Ну, это моё самокритичное мнение касательно моей же работы. Вы, уважаемые критики, вольны сделать свои умозаключения и, возможно, даже написать рецензию, разносящую мой скромный труд в пух и прах, и даже отправить эту рецензию в какой-нибудь постапокалиптический окололитературный журнал, если вы, конечно, дожили до возрождения цивилизации и всего такого прочего. Но, если нет – сочувствую. Что-то я вредным каким-то стал. Не знаю. Может быть, я злюсь на вас за то, что представляю вас сидящими себе там в тепле и какой-никакой безопасности, читающими всё это и думающими о такой ерунде как композиция текста, последовательность сюжета и глубина раскрытия персонажей. В то время, как всё это: весь этот текст с его композицией, весь этот сюжет, все эти персонажи – всё это моя жизнь. Моя жизнь! Представляю, как вы будете читать то, что я напишу ниже и… И просто переворачивать страницу за страницей, не прожив и малой толики того, что проживу я в момент, когда буду это писать – не говоря уже о том, чтобы прочувствовать всё приключившееся со мной на собственной шкуре. Оттого и не хочется вовсе делиться всем этим с вами: хочется, чтобы всё произошедшее по крайней мере оставалось реальным, а не превращалось в развлекательного характера чтиво на один вечер. Наверное, это излишние заморочки или просто бред сходящего с ума бестолкового подростка. Что ж, в таком случае, хорошо, что этот бред нашёл своё место на этих страницах. Таким вот я был, прошу любить и жаловать. А теперь – к делу.
День 15
Следующую свою смену на крыше я стоял уже с Тохой, который, в отличие от Лёхи, был не очень-то разговорчив. Наверное, злился на меня за то, что я занял их с Лёхой место. Я пытался вступить с ним в контакт и расспросить его о том, как он здесь оказался и как встретил первые дни нашествия живых мертвецов. Но он всё отмахивался или отвечал односложно: «Да. Нет. Не знаю». Словом, узнать о нём мне ничего толком не удалось, и я оставил всякие попытки найти с ним общий язык, спрашивая его далее только о чём-то, что касалось работы.