Записки наводчика СУ-76. Освободители Польши
Шрифт:
Началась обычная картина, уже виденная раньше. Одни поднимали руки, другие искали пути, как незамеченными скрыться. Бой продолжался минут сорок. Наконец, мы продвинулись по территории завода, выскочили на противоположную сторону, за ограду. Там был поселочек, состоявший из одной улицы. На дороге горел бронетранспортер. У каменного забора артиллерийский расчет, неизвестно как нас обогнавший, вел беглый огонь по удиравшим немцам. Бойцы остановились и залегли по обочине дороги. Дело сделано, высота наша. Теперь предстояло закрепиться.
В центре этого небольшого поселка было трехэтажное
Командиры приняли меры, чтобы оградить наших бойцов от этого соблазна. Были выставлены часовые. Мало ли что могло произойти, а может, спирт отравлен! Такое бывало не раз. Самоходки мы рассредоточили на краю заводского двора, там, где располагались свинарники. Но животных там не было. Огневые позиции у нас были в неудобном месте. Нет, секторы обстрела были хорошие, но вокруг нас были кучи навоза и отходов от заводского производства. Вонь стояла неприятная, но более удобного места не было, и пришлось смириться.
Вдруг в нижнем свинарнике послышался поросячий визг. Ребята из стрелкового взвода, что расположились вблизи этого строения, пошли посмотреть, что там происходит. Оказалась, пока шла стрельба, свиньи молчали и не подавали признаков своего присутствия. Но когда все поутихло, а время кормления прошло и ничего им подано не было, они заявили о своем существовании.
Ребята обрадовались, что такой трофей достался. Какой-то старшина сразу же наложил табу на них и выставил охрану. Не прошло и получаса, как начались артиллерийские налеты.
Немцы, конечно, подготовили данные для стрельбы, и снаряды падали в самом центре заводской территории. Согласиться с потерей такого места, как эта высота, немцы не могли и, вероятно, старались ее вернуть или хотя бы напоминать о себе артобстрелами.
Высота была удобная – город как на ладони виден, а если с нее вести огонь по городу, то лучшего и желать не надо. Мы пришли к выводу, что спокойно нам здесь жить не дадут. Действительно, заскрипел «ишак», и мы услышали пронзительный вой приближающихся мин. Экипажи были в машинах. Только наш командир вышел и направился было к пехотному начальнику, но, услыхав вой, бросился назад, вскочил в машину, чтобы переждать.
Разрывы пришлись впереди нас возле свинарников, один снаряд угодил в крышу. Благо там никого не было: ребята, которые кормили поросят в нижнем сарае, выскочили и залегли за кучей навоза. Мне было хорошо видно, как их накрыло этим дерьмом. Вскочив на ноги, они побежали к свинарнику, чертыхаясь на разные лады и стряхивая с себя навоз. Наши артиллеристы засекли огневые позиции, откуда прилетели к нам «гостинцы», и открыли ответный огонь.
Наступило относительное затишье. Но надолго ли? Мы выбрались из машины, чтобы поразмяться и получше замаскировать позиции. Примерно с час было относительно
Изрядно наевшись, захотелось отдохнуть. Ребята разошлись по своим самоходкам и стали искать способы отдохнуть. Снова начали чаще падать вражеские снаряды, становилось небезопасно. Командир приказал находиться в машине и не отлучаться. Неожиданно в промежутке между серией разрывов мы услыхали голоса. Речь была явно русская, с крепкими выражениями.
«Что бы это могло быть?» – сказал Николай Иванович и пошел в направлении громкого «разговора». Вскоре он явился в сопровождении Семена, который стоял и потирал щеку, однако оправдываться не пытался.
Командир сказал, что еще легко отделался, могли и кокнуть. А произошло вот что. Когда мы окончили завтрак, ему захотелось посмотреть на окружающую местность с крыши трехэтажного здания. Забравшись на третий этаж, заглянул в одну из комнат и увидел на вешалке шинель и фуражку немецкого офицера, оставшуюся от бывших хозяев. Семен был парень долговязый и к тому же очень любопытный. Осмотрев вещи, он захотел их еще и примерить. Шинель пришлась ему по росту. Надел и фуражку. И только хотел посмотреться в зеркало, как был застигнут нашими пехотинцами. Те, конечно, посчитали его за немца. Продолжая играть, он только навредил делу.
«Ах ты, фашистская сволочь!» – закричал один солдат и набросился на него. Семен понял, что дело получает совсем не тот оборот, на который он рассчитывал. Начал объяснять им, что он свой, русский, а те только еще сильней угощали его тумаками, приговаривая: «А, да ты еще и по-русски говорить умеешь! Мы тебе покажем! Свой! Нашелся родственничек!» Схватили и поволокли по лестничной клетке, а тот орет, как может. Он вырывается, но не на таких напал – ребята попались крепкие, так до первого этажа и волокли, пока не подоспел Николай Иванович: «И чего ты эту грязь на себя напялил? Мало всыпали, я бы еще тебе дал, чтоб проучить как должно».
Семен стоял и молчал, понимал, что виноват по самые уши. Этот урок был ему кстати. Он и раньше надевал на себя разные жилетки, а когда пыжевали пушки, всякий раз снимал и наматывал на пыж, ведь не всегда под рукой находилась нужная тряпка. До этого случая это ему сходило с рук. Старший лейтенант Тимаков не делал ему раньше замечаний за то, что он нарушал форму одежды. То наденет поверх гимнастерки жилетку, а затем комбинезон. Конечно, заметно теплее. Когда сидишь за рычагами машины, то в люк сильно тянет встречный воздух и становится холодновато, вот он и искал способ утепления. Но этот случай стал ему хорошим уроком, и он больше никогда не пытался даже и жилетки надевать.