Записки нечаянного богача 2
Шрифт:
— Нет. Ничего сказать я, Дима, не хочу. И ничего не скажу, будь уверен. Но теперь ты точно знаешь, почему сундуки улетели именно тем вертолетом. И находки какого масштаба и уровня там могли быть. — сухо прервал меня Второв. Я торопливо кивнул.
— Может, посмотрим, что там в твоем ларчике? Раз уж он лежал в такой душевной компании. И ведь надо же было нам на ту полянку выйти. Веришь ли, за год там излазили все вдоль и поперек, но ни поляны, ни пня на ней никто не нашел. Их и со спутников не видно, даже сейчас. Наше продвижение отслеживали мои аналитики, и метров за десять до поляны нас потеряли. Там, говорят, рельеф такой странный, небольшой участочек с неба вовсе не виден. Интересное место. Очень. И ларчик твой — не менее. Глянем?, — в его глазах начал разгораться
— Давайте глянем, — мне и самому было интересно.
— Ты не будешь возражать, если моя группа анализа подключится по видео и тоже посмотрит?, — азарт уже не просто горел, а полыхал. Но я только кивнул. Мало ли что там будет, в сундучке со сказками? А эти, думаю, сразу разберутся, раз про них дед такого высокого мнения. Михаил Иванович куда-то нажал, и из столешницы снова поднялась прозрачная панель. Потыкав в нее пальцем, он откинулся на кресле и приглашающе махнул рукой на стол рядом. Вокруг нас начали поочередно загораться полупрозрачные экраны, словно висящие в воздухе. Внизу каждого из них были сложные имена или сетевые ники, с заглавными и строчными буквами, цифрами и специальными символами, по всем правилам информационной безопасности. На части из них были люди в наушниках и гарнитурах. На некоторых — просто аватарки. Над столом ярко вспыхнула лампа, очертившая идеально ровный круг примерно метрового диаметра. Я вздохнул, подтянул на колени стоявшую возле стула сумку, вытащил из нее ковчежец и осторожно поставил на стол, ровно посередине светового пятна.
— Судя по орнаменту, конец пятнадцатого века. Серебряные детали нанесены на более твердый материал, возможно, знаменитую Чернятинскую сталь, — с небольшими искажениями и помехами выдал один из экранов, на котором была аватарка какого-то мультяшного ученого: здоровенные очки, белый халат и полный хаос в оставшейся небогатой шевелюре. А я ещё думал, чего это сундук весит столько? А он, вон, вероятно, стальной полностью.
Я осторожно развел в стороны кованые щеколды, или как они правильно называются? В общем, пластины с прорезями, из которых торчали петли для навесных замков. И было их две, никогда таких модификаций не видел. Обычно или замок, или скважина для ключа одна и по центру. Тут не так — петли помещались на коротких сторонах ящика. Отверстий никаких не было вовсе.
Внутри ларца что-то едва слышно щелкнуло, и Федор тут же очутился между столом и Второвым. Как он только умудряется двигаться так быстро и так бесшумно? Я заметил появившуюся щель между крышкой и основанием ковчежца. Совать пальцы куда ни попадя меня с раннего детства отучил замурованный в стене поросенок — электрическая розетка. Она же, видимо, навсегда отбила всю тягу к физике, а заодно и к математике. Я поднял со стола ложку, которой ел пирожные, не такие удобные, как эклеры, некультурно облизал остатки под страдальческий вздох Федора Михайловича, и осторожно поддел верхнюю часть. Проведя влево-вправо, нащупал какое-то препятствие и чуть надавил. Петли на боковых гранях втянулись внутрь, а крышка распахнулась. Да, домовенок Кузя и его старший товарищ Нафаня удавились бы за такой хитрый сундук, это как пить дать!
Внутри крышка была украшена такой же тонкой ажурной серебряной работой, как и снаружи, но погуще, побогаче. В основании, на расстоянии примерно трех сантиметров от краев, было углубление, разделенное на пять неравных частей. Пространство между отсеками, как и рамка вокруг, было отделано алым бархатом. Слева лежала маленькая, с некрупное яблоко, шкатулка, кажется, золотая, по форме напоминавшая китайскую пагоду, судя по характерной форме крыши. Насечки и тончайшие линии складывались в какое-то подобие надписей, но ни начала, ни конца фразы найти я не смог. Странные символы, нанесенные на кровлю, никак не откликались в памяти.
Под шкатулкой в отдельном отсеке лежал явно древний перстень, утопленный в красный бархат точно посередине круга, вышитого золотыми нитями. Грубоватая работа, но видно, что не просто старинная, а прямо-таки эхо незапамятных времен. На перстне был изображен круг, внутри которого располагался то ли равносторонний
В отделении справа лежала серебряная коробочка, в которой на зеленой бархатной подушке в специальном углублении покоился неровный кусок темного камня с заметными красными и слабо заметными серыми прожилками. Рядом лежала шелковая лента с, кажется, арабской вязью, которая повторялась на стенках и крышке коробочки. Только на шелке была выведена пером, а на серебре — отчеканена.
Чуть выше него в своем отделении располагалось что-то вроде маленькой розетки для варенья, искусно вырезанной из какого-то красного минерала. В ней лежал еще один перстень, и тоже, видимо, золотой. На его печатке были два равносторонних треугольника, один поверх другого. В центре фигуры и по краям, на свободных от расходящихся вершин местах, были нанесены глубокие точки-звездочки, тоже, кажется, шестиконечные.
По центру, в самом большом отсеке хранилась невысокая плетеная корзиночка, похожая на те, в которых в придорожных кафе ставят на стол хлеб. Только эта была не соломенной, а золотой. Тонкость и воздушность плетения тусклых желтых нитей завораживала. Казалось, начни следовать взглядом за узором — и ты уже никогда не вернёшься в этот скучный суетливый мир. В корзиночке лежала видавшая виды, побитая и изломанная деревянная доска, вернее, кусок доски, размером с кирпич, только высотой всего сантиметра три. Выщерблены и трещины на дереве скрадывали почти весь текст, вырезанный на ней, но внизу буквы складывались в слова «Rex Iudeaorum*».
Я судорожно сглотнул и очень осторожно опустил крышку ларца, не прикасаясь ни к одной из находок. Мне и сам сундук уже трогать не хотелось, но смотреть на его содержимое не хотелось еще сильнее. Тишина за столом давила так, будто это Федор снова прижал меня к стулу. Но он стоял рядом не шевелясь, с максимально допустимым для него изумлением на лице. То есть рот чуть приоткрыт, левая бровь выше правой, глаза будто примерзли к закрытой крышке ларчика. Казалось, начнись вдруг стрельба — он не среагирует. Из-за его спины выглядывал, привстав со стула, да так и замерев, Михаил Иванович. Его удивление было нескрываемым и ни с чем несравнимым. День сюрпризов продолжался.
*Rex Iudeaorum — (лат.) царь иудейский.
Глава 8
Встреча с друзьями. Знакомство на кладбище
Клянусь, мне после встречи с медведем так страшно не было, как сейчас. Я прямо спиной чувствовал, как между лопаток собираются крупные холодные капли и вдоль позвоночника направляются туда, куда хотелось немедленно отправить все тайны и сокровища мира прямо сейчас, не стесняясь в выражениях. Я сглотнул еще раз и вытер мокрые ладони о штаны.
— Федор Михалыч, а водки нет?, — мой робкий голос прозвучал даже не тоскливо — заунывно.
— Ага. И рюмки три неси. И закусить, — Второв давал фору по скорости реакции и владению собой всем присутствующим. И подавал пример. Это понятно, с его-то опытом. А я с каждым новым приключением все сильнее сомневался в том, что мне свезет достичь его возраста.
Надо же было так влипнуть с этим чертовым ящиком. Хотя, судя по содержимому, он не чертов, а совсем даже наоборот. Призрачные экраны вокруг начинали молча гаснуть один за другим. Кроме реплики про Чернятинскую сталь от мультяшного ученого, от них не прозвучало ни слова. Но судя по тому, как бегали глаза старика по его чудо-панели — аналитики явно что-то оживленно ему писали. Он даже на вошедшего умницу и эрудита не отвлекся. Тот зашел без столика на колесах, салфеток и прочего антуража, и уже где-то нашел и надел всегдашнее собранно-равнодушное лицо профессионала. С ошалевшим лицом человека, которого разбудили выстрелом над ухом или звонким неожиданным ударом половника о пустое ведро, оставался я один. Но привести его в порядок не получилось даже вручную: потер лоб, размял шею, похлопал по щекам — ноль реакции. Брови под прической, и рот приоткрыт, как у жертвы аденоидов или несильно быстрого умом.