Записки нечаянного богача 2
Шрифт:
— На полтора метра вправо и на метр вниз вон от того края — дотянется?, — я смутно помнил что-то про квадрат какой-то гипотенузы, но решил не увлекаться расчетами. Ну не мое это. Совсем.
— Должен, — и Витек спрыгнул в пустую яму, аккуратно и бережно придерживая металлоискатель. Сделал серьезное лицо, натянул наушники, и у меня в голове снова заиграла та песня про лягушонка в шлеме: «Тыры-дыры дын-дын. Динь — динь!». На нее еще потом группа «Воровайки», предсказуемо проигнорировав нормы международного авторского права, забавную песню сочинила, про романтично настроенного сотрудника внутренних органов. Даже не спрашивайте, откуда я знаю. Вдруг эта
— Всегда, когда Витька вижу в этих дурацких наушниках — эта песня играть начинает, — на лице умницы-энтузиаста под наработанным годами, тренированным равнодушием, казалось, чуть заметно проступало смущение.
— Оригинал или кавер?, — уточнил я просто на всякий случай.
— Обе, — спокойно ответил эрудит. То есть он тоже когда-то где-то слушал «Вороваек»? Ох, чудны дела твои, Господи. За его спиной вокруг пяти ящиков, замерших на желтых надувных плотах, стояла вся группа богачей-кладоискателей, все пятеро рядом. А внутренний реалист внезапно пропел в голове: «Как награбим золотишка — впятером уедем в Рим! Динь — динь.». Я не выдержал и фыркнул.
— Тоже строчка про Рим на ум пришла? — спросил негромко тезка Достоевского. И мы засмеялись вместе. И тут сапер скинул наушники, обернулся и замер, увидев начальство.
— Есть что-то, Витя? — спросил его Федор.
— Так точно, Федор Михалыч, есть! Именно там, где Дмитрий Михалыч указал, — доложил он.
Помощник не оборачиваясь сделал какое-то движение кистью, и Витька тут же сменили два парня с лопатами. Несколько минут — и из отнорка в яме под пнем они осторожно вытянули ларец. Видимо, раньше он был укутан в какие-то промасленные тряпки и шкуры, остатки которых теперь бережно смахивали кисточками. Размером ковчежец, как назвал его ключник, был чуть меньше полуметра в длину, а шириной и высотой — сантиметров двадцать. Стенки и крышка были украшены завитками и узорами, пожалуй что серебряными, и каждый элемент был покрыт тончайшей работы чеканкой.
— Что это, Дима?, — раздался прямо за плечом голос Второва, заставив меня изрядно потрудиться, чтобы не вздрогнуть или отскочить в сторону. Не улеглись нервишки за день. Да и неудивительно.
— Тот сувенир, что Вы мне обещали, Михаил Иванович, — максимально ровно и вежливо произнес я. Старик посмотрел на меня внимательно, и в глазах его загорелись веселые искры, так похожие на те, с которыми надо мной хохотал Тёма Головин при нашей первой встрече.
— А ты хорош, Волков! Нет, ты решительно хоро-о-ош!, — с хитрой улыбкой протянул серый кардинал, шутливо грозя мне пальцем. Видимо, он тоже смотрел тот фильм с Де Ниро.
Глава 7
Мидас отдыхает. Тайны древнего ларчика
По прибытии на «Нерей» я заполучил испытание на самооценку сразу двух типов: «откуда не ждали» и «нарочно не придумаешь». За первую часть отвечала Марья Михайловна Второва собственной персоной. Да и за вторую тоже, собственноручно. Видят Боги, я, как параноик со стажем, которого не спасли ни решение квартирного вопроса, ни некоторая финансовая свобода, продолжал ждать подставы от Вселенной со всех сторон. Но чтобы от пятилетней девочки — это перебор!
Расставшись с командой Суворова, утащившей пять сундуков, на которые банкир косился алчно, но очень
И теперь оба завывающих чада висли на мне и Второве, которого я, и, пожалуй, не только я, впервые видели совершенно растерянным. Задача «папа, пришей ей руку, ты же всё можешь» повергла мощного старика в неожиданное и явно непривычное для него состояние беспомощности. Он наверняка мог бы купить всю месячную продукцию куклоизготовительного завода, как и сам завод, но чтоб пришить, да пластмассу, да ещё именно этой кукле? Я понял, что надо действовать, пока он не решил пришить кого-то другого:
— Михаил Иванович, случай, несомненно, сложный. Вы позволите ассистировать Вам, как светилу? — деликатно, но настойчиво произнес я, надеясь, что вчерашние посиделки в стиле Преображенского еще свежи в его памяти. И не ошибся.
— Непременно, доктор Волков! Зина! Тьфу ты! Федор!! В смотровую ее, мгновенно! Мне и доктору — халаты! И никого не пускать!, — я аж рот разинул. Вот это реакция. Даже какие-то нотки великолепного Евстигнеева в его голосе прозвучали.
— Папа, я хочу давать наркоз, как Аня!, — чуть не испортила всё Маша.
— Никак нельзя, солнышко! Сложнейший случай, сама слышала. Полагаю, задет нерв!, — глядя на него несколько секунд назад, в этом не было ни малейших сомнений, — Понадобится рентген, а это очень опасное, губительное излучение. Подождите исхода операции с мамами в приемной… То есть на верхней палубе. И верьте в лучшее!, — куда там с грыжей оскароносцам последних лет?! Вот она, старая школа! На последних словах он даже подбородком дёрнул, как штабс-капитан Овечкин, и устремился к медблоку. Клянусь, я на секунду как наяву увидел за его прямой спиной развевающиеся белые крылья врачебного халата. Мы с Федором, нацепив одинаковые состредоточенно-напряженные лица, рванули следом.
В операционной всё было по-прежнему: светло, чисто, каждая вещь на своем месте. Второв бережно положил на стол куклу и ее правую руку, отломанную довольно ровно почти посередине плечевой кости, или что там у них, пластмассовых? Между локтевым и плечевым суставом, короче. И хихикнул, чем поразил снова:
— А ловко придумано, Дима! Молодец! Сейчас мы тут переждем часик-другой, а в Твери нам привезут такую же куклу, — он только что руки не потирал на радостях.
— Была бы охота морочиться. Тут дел на десять минут, — ответил я с уверенностью отца, который не всегда мог рассчитывать, что купит все в ближайшем порту, поэтому вынужденно развивал смекалку.