Записки о большевистской революции
Шрифт:
Таким образом, речь идет о простом предложении с условием. По сути, ничего не изменилось в положении де-юре. И я вынуждаю моих собеседников признать, что русская армия, по общему мнению, с августа 1917 г. не способна ни на какие военные действия и что официальная приостановка русско-германских военных действий никак существенно не изменит на Восточном фронте сложившегося положения — не лучшего, но понятного и лишь временно не поддающегося улучшению.
Троцкий все это подтверждает. Он говорит мне, — и я это знал, — что ситуация со снабжением армий чудовищная. У многих из них нет больше хлеба, и только перемирие может поддержать и накормить людей благодаря возвращению многих в тыл. Он
Он готов к тому, что Германия постарается «облапошить» их правительство, но большевики примут перемирие лишь после того, как Германия признает условия для переговоров, предложенные русской революцией.
Процедура будет следующей: Троцкий и Ленин будут ждать ответов союзных правительств и правительств неприятельских стран.
После получения ответов от Центральных империй, если такое произойдет, они их опубликуют (открытая дипломатия), известят о них союзников и совместно с ними, если союзники будут чем-то неудовлетворены, подготовят новую ноту Германии.
Если придет второй ответ, последует вторая публикация, второе извещение союзникам и т. д. до того дня, пока революционное правительство не сочтет гарантии, данные германским правительством, достаточными. После того перемирие, которое будет строго ограничено рамками военных действий, будет подписано, начнутся мирные переговоры и, по мнению Троцкого, военные действия, вероятно, прекратятся, настолько решающий эффект произведут переговоры на армии воюющих сторон.
Троцкий хотел бы, чтобы союзники согласились на всеобщее перемирие. С точки зрения снабжения и блокады ситуация не изменится. Вместе с тем исключительно военное перемирие благоприятно для союзников: Италии оно даст передышку, Америке — позволит продвинуться в организации своей армии, России — смягчить у себя анархию.
Во всяком случае, полагая, что его заявления, которые официальные круги считают лживыми, искренни; процедура, предваряющая перемирие, позволяет не торопиться.
Нет надобности говорить, что это предложение перемирия, без сомнения, укрепит большевистское правительство и будет поддержано теми, кто придет им на смену, если такое случится, поскольку народные массы, буржуазия, вся Россия по-прежнему единодушны в необходимости немедленного мира. Реакционная и умеренная буржуазия проявляет себя бесконечно более капитулянтской и прогерманской, более вероломной и враждебной по отношению к союзникам, чем народ.
За последние две недели я не раз встречался с представителями разных кругов буржуазии и составил о них определенное мнение.
Троцкий думает начать публикацию дипломатических документов с завтрашнего дня. Так как все архивы до 1914 г. исчезли, большевики пока не нашли следов переговоров, которые якобы велись Россией и Германией в Потсдаме и других местах. Я говорю ему, что исключительно антисоюзническая направленность публикации может укрепить мнение, будто он служит Германии.
Он обещает добавить в предисловии, которое он пишет, несколько слов, объясняющих, почему не удалось найти документов, доказывающих двурушничество Германии, и посоветовать немецким рабочим захватить, как это сделали русские, силой тайники, в которых имперская дипломатия хранит свои подлости.
Людовик Нодо и Клод Анэ{58} просили меня добиться для них интервью. В конце концов, Троцкому пришлось пообещать, что он примет журналистов через несколько дней. Он ответит только на переданные через меня письменные вопросы.
Почта уходит завтра. В своем последнем докладе я буду умолять кого следует не верить слепо официальным рапортам, в которых ситуация
Непрекращающаяся бездумная враждебность по отношению к правящим партиям и в особенности открытый разрыв с нынешним правительством будет иметь для судеб России и для наших судеб самые катастрофические последствия. Каким бы трудным ни было наше нынешнее положение, мне кажется, что мы должны держаться за Россию и не бросать ее, чего бы это ни стоило.
Дорогой друг,
День за днем все больше чувствуются неотвратимые и гибельные последствия проводимой здесь союзниками — если можно это так назвать — деятельности.
Эта деятельность, бесконечно примитивная и задуманная без всякого напряжения ума, состоит главным образом:
— в том, чтобы непоколебимо поддерживать позицию, занятую в отношении большевистских лидеров, особенно Ленина и Троцкого. Указанные люди — иностранные агенты. Честь союзников не позволяет им вести с этими людьми диалог, который к тому же не имеет смысла, ибо Ленин и Троцкий, как предатели, осуществляющие план, разработанный Германией, будут руководствоваться этим самым планом;
— в том, чтобы утверждать вопреки очевидному, что большевистская авантюра с часу на час провалится, что ее с трудом терпят народные массы, которые скоро ее проклянут; что поэтому достаточно терпеливо подождать еще несколько дней — и новое правительство продолжит политику Керенского и Терещенко{59}. Стоит ли отмечать всю глупую наивность и опасность таких расчетов?
Абсолютная неприязнь, демонстрируемая зарубежными странами по отношению к Ленину, Троцкому и их товарищам, похоже, вызывает среди русских рабочих и крестьян — и это психологически естественно — эффект, противоположный ожидавшемуся. Каждый русский демократ, — я отметил это и у самых умеренных, — с присущей русским восприимчивостью, чувствует себя оскорбленным теми унизительными обвинениями, которые расточают большевикам пресса и союзнические власти; в результате же каждый из нас ощущает на себе все более растущую антипатию. Что же касается Троцкого и Ленина, то какими бы стоиками они ни были, какая обида собирается у них на сердце!
«Как, — часто говорят они мне, — вы не понимаете, что вам никогда не удастся отделить нас от русской демократии, что в тот недалекий день, когда вы будете вынуждены признать наше правительство, личные отношения с людьми, клеветавшими на нас самым гнусным образом, будут невозможными, по крайней мере нелегкими, и не смогут носить доверительный характер, необходимый в отношениях между союзниками?»
А разве не может быть и так, что та радость, с которой они поспешно публикуют дипломатические документы (а вернее, документы, которые демонстрируют недобросовестность и неприязнь правительств по отношению друг к другу), отчасти содержит в себе и удовлетворение от личной мести, и желание поставить в неловкое положение и замарать тех, кто их очернял?
Наряду с презрением к людям царит полное игнорирование фактов.
Что бы там ни думали наши дипломаты, на самом же деле большевизм сегодня, как никогда, силен. Ленин и Троцкий могут исчезнуть, но вместе с ними исчезла бы и мощная боевая сила, то есть, вопреки всему, организация и порядок, иначе говоря, та сила, которую могли бы использовать союзники. Но после них их преемники, кем бы они ни были — кадетами или социалистами, — в течение неопределенного периода обязательно будут придерживаться их платформы по вопросу о перемирии и о мире, о земле и о рабочем контроле. Сразу никому не удавалось дать задний ход.