Записки об Анне Ахматовой. 1938-1941
Шрифт:
Пришла женщина из Ленинграда, дура, нарассказала ужасов. Держалась любезно, но почему-то оставила в нас обеих очень тяжелое чувство. Оторвавшись от грустнейших соображений о В. Г., NN занялась причиной этого чувства и предположила, что оно происходит от презрения дамы к «убежавшим» Ленинградцам, которыми ни NN, ни 3., ни Ш. не являются [399] . Я сказала, что презрение несправедливо, но понятно, закономерно и к нему нужно быть готовым. NN посердилась на меня за эту мысль.
399
З. и Ш. – может быть, Зоя Задунайская и Шура Любарская, ленинградские друзья Л. К.
У NN сильно болел затылок.
Она рассказала мне о тосте Толстого «за первого русского поэта» в Союзе.
Позвонила Л. И. [Людм. Ил. Толстая], пригласила NN
Потом она пошла меня провожать. – «Пойдемте по моей любимой». (Это – Сталинско-Хорезмская.) Мы шли. Она жаловалась на ссоры и склоки Беньяш и О. Р. и Радзинской. Совсем придворные дамы, как я погляжу!
«Капитан, я не могу с вами сегодня расстаться, посидим в сквере».
Посидели. Упоительное небо, сухо, пыльно, черные тени. Но еще не жарко.
Вечером она зашла за мной, и мы вместе отправились к Толстому.
Левик читал Ленору и Ронсара. Толстой – сказку о Синеглазке [400] . Очень глупый композитор Половинкин исполнял музыку на стихи Уткина, предварительно исполняемые автором [401] . NN читала поэму; Алексей Николаевич заставил ее прочесть поэму дважды, ссылаясь на все ту же знаменитую трудность и непонятность. По моему, он и после двух раз не понял. Говорил об общности с символизмом – неверно. Помянул «Было то в темных Карпатах» – некстати [402] . Одно он сказал верно, что эта поэма будет иметь большую историю.
400
Сказка о Синеглазке – «Сказка о молодильных яблоках и живой воде». Героиня этой русской народной сказки, печатавшейся в обработке А. Н. Толстого – «сильная, могучая богатырка девица-Синеглазка, племянница Бабы-яги».
401
Леонид Алексеевич Половинкин (1894–1949), композитор и дирижер.
402
«Было то в темных Карпатах» – стихотворение Блока.
Я вслушивалась в ее произношение:
«Питербургская кукла…»
Затем:
«И была для меня та тема» очень большое ударение на та.
Вместо «ую» в творительном падеже прилагательных всюду «аю».
Обратно мы шли ночью, при яркой луне: я, она и Левик. Она была весела и остроумна.
28/II 4 2 Вчера – фантастический вечер у NN. Я зашла ненадолго, рассчитывая, что NN пойдет к Булгаковой – как она собиралась – а я к Зеленой. Но она к Булгаковой не пошла, и я осталась. Ждали Левика, который позвонил [телефон в коридоре], что придет читать переводы, и не пришел. Почему-то купили две бутылки вина и выпили их – NN, я и О. Р. О. Р. говорила массу женских пошлостей, рассказывала о своих романах и учила NN уму-разуму – объясняясь в то же время ей в любви. Потом она ушла. NN выпила вторую пиалу вина, и я впервые увидела ее почти пьяной. Она говорила очень много, перескакивая с предмета на предмет, много смеялась, никого не дослушивала. Вдруг зазвала к себе Тараховскую, заставила ее читать стихи. Среди них есть хорошие, но сама Елизавета Яковлевна какая-то туповатая, и часто кажется, что она не понимает слов, обращенных к ней. «Не доходит» [403] . NN вдруг заставила меня тоже читать – чего никогда раньше при других не делала – и все повторяла Тараховской: «Мы напечатаем ваши стихи. Правда, Л. К.? Мы попросим Тишеньку… мы его позовем и прочтем ему… И вам, Л. К., пора печататься». Прочла «ребенка», хотя знает, что мне это тяжело. Я сидела без ног, не понимая, как достигну дома. Тараховская ушла, NN не отпускала меня. Говорила без умолку, перебивая свои слова неизвестными мне гениальными четверостишиями. Перечла неоконченное и уже слышанное мною однажды
403
Елизавета Яковлевна Тараховская (1895–1968), писательница.
– «Я теперь уверена, что В. Г. погиб. Убит или от голода умер….Не уговаривайте меня: ведь Тарасенкова получает от мужа регулярно письма… [405] А В. Г. меня никогда не бросил бы. До самой смерти… Если он умер, это хорошо: это для меня освобождение».
– «Козлоногой
Еще при О. Р., говоря о Рине, она сказала: «Какая остроумная, умная женщина, прямо бесенок. Она мне очень нравится, но у нее есть один непоправимый недостаток: она страшно льстит мне».
404
Впоследствии стало: «Больше нет ни измен, ни предательств» – строка из первого стихотворения в цикле «Разрыв» – БВ, Тростник
405
Тарасенкова – Мария Иосифовна Белкина (р. 1912), писательница, жена критика Анатолия Кузьмича Тарасенкова (1909–1956). В своей книге «Скрещение судеб» о последних годах жизни Марины Цветаевой М. Белкина рисует быт Ташкента в 1941/42 году и вспоминает Ахматову в Ташкенте (М.: Благовест; Рудомино, 1992, с. 345–348, 258–261).
406
Изображение О. А. Глебовой-Судейкиной в костюме «Козлоногой» см. в сб.: Анна Ахматова. Фотобиография. М.: Изд-во МПИ, 1989, с. 43.
– Почему же льстит? – сказала я. – Она, наверное, и в самом деле любит вас и ваши стихи.
– «Последнему я никогда не верю».
Мы с О. Р. возмутились. Почему? А как же вы объясняете постоянное восхищение людей вашими стихами? Все лгут?
– «Я сама понимаю, что это дурно, но я не верю и никогда не верила. А объясняла похвалы тем, что люди хотят доставить мне удовольствие. Еще Коля смеялся над этим. Он говорил: «Когда какой-нибудь журнал просит твоих стихов, ты тоже воображаешь, что это – для твоего удовольствия. А на самом деле редакторы имеют ввиду коммерческую выгоду»».
Я сказала, что как я ни люблю NN, но стихи ее люблю больше, чем ее.
Последовало бурное возмущение.
– Я же говорила, что Л. К. холодный человек, – сказала О. Р.
Я протестовала. – Разве я не люблю людей? Тех, кого люблю?
– «Да, в вас конечно существует высокий культ дружбы, – сказала NN. – Когда я одна очутилась в Москве, я изо всего Союза выехала к вам в Чистополь. И вы меня не обманули».
Я говорила о своей одержимости стихами с детства.
Разговор перешел на Пушкина. NN возмущалась очень горячо словами Толстого за столом о «ясности Пушкина».
– «Самый непонятный поэт! Многозначащее слово, пласт на пласте. Покажите мне человека, который понимает «Медного Всадника». Или «Евгения Онегина». Чего только нет в этих вещах… «Руслан и Людмила» понятны, «Кавказский Пленник» – тоже, а «Медный Всадник» и «Евгений Онегин» – это чудовищно сложно. Терпеть не могу обывательских разговоров о поэзии. Я понимаю, когда Томашевский или Гинзбург [407] говорят о стихах – они только что от книг, от рукописей, они сообщают свою последнюю мысль, результат огромной работы»…
407
Лидия Яковлевна.
Когда мы остались одни, она вдруг сказала мне:
– «Только бы вы не погибли. Как сделать, чтобы вы не погибли». – И потом, переведя разговор на грабежи в Ташкенте: – «Только бы вас не убили».
Идя в два часа по пустым и страшным улицам, я начала писать стихи, которые сегодня кончила:
Живу, хранимая стихамиТвоими и твоей мольбойНе умереть, остаться с вами,Не уходить, побыть с тобой.Сказала: – Только не погибни.О, выживи! И вот ужеБессильно солнце, тщетны ливниИ нету на меня ножей.6/III 42 Вчера – вечер у Пешковых. Рина, уезжая, захотела показать свое искусство NN. Мы с NN шли через черный туман, заблудились. После Рины пили, ели, попросили NN читать. Публика была самая разная. NN все спрашивала меня «что читать» через стол, а я, как всегда, не знала. Прочла «Путем», «Подвал», «Pro domo теа», «Наступление», «Мужество» [408] . Толстой сказал:
– Хотите вы или нет, знаете об этом или нет, но вы сейчас двигаете вперед русскую поэзию, вот этими двумя вещами – «Поэмой» и «Путем». Они совершенно новы и пр.
408
Список этот расшифровывается так: «Путем всея земли», «Подвал памяти». Pro domo mea – «о своих делах» (лam.) – так тогда назывались стихи «Один идет прямым путем»; «Наступление» – «Славно начато славное дело» – БВ, Седьмая книга.