Записки об Анне Ахматовой. 1952-1962
Шрифт:
– Постановление 46-го года не будет больше проходиться в школе;
– Полковник Ковалев сказал Эмме Григорьевне, что Левино дело рассматривается «душевно»… [121] О, Господи, хоть бы конец!
Узнав, что в Ленинграде я побывала у Зощенко, Анна Андреевна потребовала полного отчета об этом посещении [122] . Я торопилась, но не могла отказать ей. Она выспрашивала все подробности: какая комната? как он выглядит? как и что говорит?59
121
Полковник Ковалев – заведующий приемной Военной Прокуратуры СССР.
122
У Зощенко я побывала 30 июля; Корней Иванович поручил мне передать Михаилу Михайловичу деньги и пригласить его провести лето в Переделкине.
Я
123
Мария Борисовна Чуковская скончалась 21 февраля 1955 года от второго инсульта.
Тут Анна Андреевна перебила меня: – Бедный Мишенька! Он потерял рассудок. Он не выдержал второго тура60.
Я продолжала: был он со мною доверчив, внимателен, ласков (хотя мы и не виделись лет 20), расспрашивал о Люше. О себе сказал: «Самое унизительное в моем положении – что не дают работы. Остальное мне уже все равно».
Прочитал телеграмму от Вениамина Александровича Каверина: «Правление Союза постановило добиваться обеспечения тебя работой».
Пожаловался, что ничего не ест, что даже с помощью психотехники не может заставить себя есть.
– Он боится, его отравят. Мне говорили, – сказала Анна Андреевна. – Вот в этом все дело.
Михаил Михайлович поделился со мною своими предположениями «о причине причин» и о том, почему в 1946 году были сопоставлены такие, в сущности, далекие имена: он и Ахматова.
Обе версии Анна Андреевна нашла вполне вероятными [124] . Провожая меня в переднюю, она снова повторила:
– Человека убили. Не выдержал второго тура.
Я обещала придти вечером опять.
124
Ни той, ни другой версии я вовремя не записала, но первую помню ясно.
В одной из новелл Зощенко о Ленине рассказано, как часовой, молодой красногвардеец Лобанов, никогда не видавший Владимира Ильича в лицо, отказался однажды пропустить его в Смольный потому, что Ленин, в задумчивости, не сразу нашел в кармане пропуск. Какой-то человек с усами и бородкой грубо крикнул Лобанову: «Извольте немедленно пропустить! Это же Ленин!» Однако Владимир Ильич остановил грубияна и поблагодарил красногвардейца «за отличную службу». Пропуск нашелся, и все кончилось хорошо.
Но не для Зощенко. Первоначально рассказ этот был напечатан в журнале «Звезда» (1940, № 7). Редактор посоветовал Михаилу Михайловичу лишить человека, который грубо кричит на красногвардейца – бородки, а то с усами и бородой он похож на Калинина. М. М. согласился: вычеркнул бородку. Тогда остались усы и грубость. Сталин вообразил, что это о нем.
И участь Зощенко была решена… (А в последующих изданиях человек с усиками был заменен «одним каким-то человеком, должно быть из служащих», и притом безусым и безбородым.)
Только что вернулась от Анны Андреевны. Давно я не видела ее такой встревоженной и раздраженной. При мне какой-то мужской голос позвонил ей из Ленинграда с требованием срочно ехать в Комарово, а то Литфонд недоволен. По телефону она говорила спокойно, но мне, положив трубку, сказала:
– Клинический случай идиотизма.
Потом легла и попросила дать ей валидол. Лежала несколько минут с закрытыми глазами. Попробовала рассказать что-то о книге сына Лескова, которую сейчас читает, но на полуслове умолкла.
– Это все пустяки, – сказала она, помолчав. – Комарово, дача… Это все не то. Сейчас мне предстоят очень тяжелые испытания. Нет, нет, вы ничего про это не знаете. Это совсем другая область. Новая.
И ничего не объяснила. И после долгого и глубокого молчания снова стала расспрашивать о Зощенко.
– Скажите правду, – попросила она. – Он на меня в обиде?
Мне не хотелось, но я ответила:
– Некоторый оттенок обиды был в его расспросах о вас… Но всего лишь оттенок. И быстро притушенный.
10 августа 55 Вчера я была у Анны Андреевны. Сегодня она едет в Питер
Узнаю «вязальщиц»! Значит, они и всюду одинаковы, всюду водятся – и в Комарове, как в Ташкенте [125] .
125
«Вязальщицы» – или, иначе, «фурии гильотины» – прозвище женщин-фанатичек, возникшее в годы Великой Французской Революции. Их изобразил Диккенс в романе «Повесть о двух городах». Накануне казней они рассаживались перед гильотиной в первых рядах «на стульях, расставленных, как на увеселительном зрелище», и «деловито перебирали спицами». Не прерывая работу, «вязальщицы» подсчитывали отрезанные головы.
Ахматова в эвакуации насмешливо называла общежитие на ул. Карла Маркса, 7 – «Вороньей слободкой», а некоторых своих соседок, в минуты гнева, – «вязальщицами». Это было прозвище, которое она полувшутку-полувсерьез дала злоязычным сплетницам, тем, кто завидовал ей и клеветал на нее.
– ««Вязальщицы» полагают…», – говорила она иронически, а иногда и с подлинным гневом. И далее цитировала какую-нибудь очередную грубость или пошлость.
В эвакуации, как и всюду, Ахматова была окружена почетом, восхищением и уважением. Но, разумеется, далеко не всеобщим. Находились среди ее соседей (преимущественно писательских жен) такие, которых раздражало в ней все: и ее беспомощность, и ее властность, и ее болезнь, и ее слава, и ее независимость, и то, что сама она не таскает ведра с водой и с углем, а делают это за нее с большой охотой – другие. «Вязальщиц» раздражал ореол величия, которым была окружена Ахматова. Неудовольствие, вперемежку со сплетнями, доходило до ушей Анны Андреевны и, чаще всего, вызывало в ответ с ее стороны одни лишь остроты и насмешки. Но порою – гнев. И даже пророческий. К «вязальщицам» всех мастей Ахматова обратила стихотворение «Какая есть. Желаю вам другую…», одно из самых своих негодующих. (Оно продолжает тему, издавна звучавшую в поэзии Ахматовой; см. например стихотворение 1921 года «Клевета»; № 63.) Тут та же тема: поэт, клевета, смерть. Ташкентское стихотворение напечатано по-разному: см. ББП, с. 291; «Сочинения», т. 2, с. 142; сб.: Tale without a Hero and Twenty-Two Poems by Anna Axmatova / Essays by Jeanne Van der Eng-Liedmeier, Kees Verheul. The Hague; Paris: Mouton, 1973, p. 52 (Dutch Studies in Russian Literature / 3); а также в сб. «Узнают…», с. 268. Я предлагаю читателю текст, на мой взгляд, более точный. Работа над стихотворением не окончена – в нем не хватает трех строк. № 57.
14 августа 55 Анна Андреевна на днях уехала в Ленинград.
27 сентября 55 Была у Анны Андреевны. Она сказала, что переводит Чаренца [126] . Очень нервна. При мне совещалась с Эммой Григорьевной о следующем ходе по Левиному делу. Эмма Григорьевна от нее отправилась за очередной справкой в прокуратуру. Надежды растут. У Анны Андреевны какое-то новое выражение глаз – тревога, доведенная до физической боли. Что-то похожее на август 39-го года, хотя тогда был канун разлуки, а сейчас, может быть, канун свидания.
126
См. примеч. на с. 197–198.
Говорили все о том же, о том же. Анна Андреевна, сидя на своей постели и обеими руками оттягивая вниз шаль на груди, говорит:
– Словно у Пушкина, сон Татьяны. Помните?
…Вот мельница вприсядку пляшет……Здесь ведьма с козьей бородой,Тут остов чопорный и гордый……Тут карла с хвостиком, а вотПолужуравль и полукот……Лай, хохот, пенье, свист и хлоп…С нами все это случилось не во сне. Наяву слышали и видели: и лай, и пенье, и мельницу вприсядку, и рака «верхом на пауке»… И всего пуще – «длинный нож», с которого каплет кровь.
2 октября 55 30-го вечером я была у Анны Андреевны. Там множество поздравительных звонков: невестка Нины Антоновны родила ей внучку.
Анна Андреевна послала Борю за ветчиной; пришла Эмма Григорьевна с новыми сообщениями о ходе дела; мы пили чай в столовой – потом Эмма дала Анне Андреевне подписать какую-то очередную бумагу и ушла.
Анна Андреевна вспомнила свое свидание с Шолоховым, насколько я поняла, уже довольно давнишнее. По поводу Левы [127] .
127
См. «Мемуары и факты», с. 59.