Записки об Анне Ахматовой. 1952-1962
Шрифт:
Назад, ужинать, мы шли тем же порядком: Анна Андреевна опиралась на меня и Деда, а сзади Наташа с чемоданчиком. Анна Андреевна шла трудно, одышливо, и мне казалось, что ее ничто не радует вокруг: ни деревья, ни цветы, ни птицы, а мы – мы только мешаем… Да, в «Пиво-Водах» она показала нам свой новый портрет, сделанный за границей по памяти Анненковым; ей он не нравится, мне тоже. Я люблю тот, 1921 года270.
После ужина Дед показывал Анне Андреевне новообретенные им фотографии Бориса Леонидовича; затем «Чукоккалу»: портрет Глебовой-Судейкиной и записи Блока271. Анна Андреевна смотрела и слушала с видимым интересом, задавала вопросы, но когда Дед и Наташа ушли ненадолго пройтись, сказала мне:
– Я так рада побыть с вами наедине.
Я спросила, чем она угнетена.
Оказалось: по случаю ремонта дома на ул. Красной Конницы – ее, вместе с Луниными, после долгих хамств, временно перевели в писательский дом. Но эту временную квартиру из-за какой-то неисправности залило водой.
– Все мои книги, вещи, платья, – все утоплено, –
398
Впоследствии выяснилось, что размер бедствия, причиненного лопнувшей трубой, оказался не так уж велик. Кроме того, в писательском доме в Ленинграде – ул. Ленина, д. № 34, кв. 23 – Анне Андреевне предоставили квартиру не временно, а навсегда.
Жила она с Аней в Комарове, но в городе заболела Ира, и Аня уехала к ней. Быть одна в Комарове Анна Андреевна не в силах, и Лева привез ее в Москву к Ардовым. У Ардовых же сейчас жить нельзя, ибо домашняя работница в отпуске и хаос полный. Завтра Анна Андреевна переезжает к Шенгели.
Она больна и измучена. Бездомная старость. А ведь ничего так не нужно в старости, как дом.
Но я предупреждаю вас,Что я живу в последний раз, —нет, нет, никакие предупреждения не помогут. Бездомность еще один способ судьбы сживать ее со свету.
– Лева не понимает, как я больна, – говорит Анна Андреевна.
В Ленинграде одно время она жила у Адмони [399] .
И Дед, и я стали просить ее пожить у нас на даче. Ведь своей зимней комнатой на даче я летом все равно не пользуюсь. До холодов живу у себя в Пиво-Водах. Комната в доме пустует. Отличная комната: два окна в сад, нижний этаж. Домашняя работница, сторожиха, шофер. (Не говорю уже о Кларе Израилевне272.) Дом вполне благоустроен. Анна Андреевна сердечно поблагодарила и отказалась, сославшись на какие-то неотступные дела в Москве. Я не могу угадать, что кроется за ее упорными отказами от Дедова гостеприимства. Думаю: то, что я на даче не всегда, часто уезжаю в город, а чужих шоферов и домработниц она боится. Затем очень уж разный образ жизни у Деда и у нее: Дед человек ранний, она поздний. И гости у нее поздние. Быть может, я и ошибаюсь, но не могу ничего придумать. С Дедом у нее отношения не то чтобы задушевно-дружеские, но во всяком случае приятельские и стародавние. И она знает, как он любит ее стихи.
399
«А. А. поселилась у нас – пишет мне Владимир Григорьевич, – когда получила квартиру на улице Ленина. Мы с Тамарой Исааковной были у нее в Будке и помогали ей подготовиться к переезду в Ленинград, в новое жилье. А. А. ждала машину. И машина приехала, но из нее вышел незнакомый человек и передал от Ирины Николаевны, что комнату Анны Андреевны затопило и ей некуда ехать. Тогда мы взяли Анну Андреевну к себе, на улицу Плеханова 8/10, кв. 49. (В этой квартире прежде жил Тынянов, а когда-то это была половина квартиры Глазунова.) Здесь А. А. прожила у нас недели две». – Из письма ко мне от 1 октября 1977 г.
Об этом эпизоде см. также «Воспоминания», с. 343–344.
Да, когда мы с ней еще сидели одни, она прочитала мне новую строфу в «Поэме» и новое страшное – о «кровавой кукле палача» [400] . Она показала мне записочку, полученную ею из Парижа – от «Современницы», от «Тени»: от Саломеи Андрониковой273.
При всех мы заговорили о Самойлове. Я спросила у нее, читала ли она чудесные его стихи в «Новом мире»274.
– Самойлов вчера был у меня, возил в своей машине в сберкассу. И стихи у него хороши, и сам он хорош. Сказал, что в своей машине готов возить меня в двух направлениях: «куда глаза глядят» и «на край света».
400
Какую именно новую строфу в «Поэме» прочитала мне А. А. – не помню и с полной точностью установить пока не могу. Полагаю, что это строфа из четвертой главы первой части: «Кто-то с ней «без лица и названья…»». Место ее между строфами «Он за полночь под окнами бродит» и «На площадке пахнет духами». «Новое страшное» – это стихотворение «Так не зря мы вместе бедовали», № 93', см. также «Памяти А. А.», с. 28 и сб. «Узнают…», с. 279.
Часов в девять наши гости уехали. Я нарезала им жасмин. Анна Андреевна просила меня, когда я вернусь в город, позвонить ей к Шенгели.
23 июня 61 Нет, она не у Шенгели, – у Ардовых. Была у нее вчера вечером. В столовой молодежь и Нина Антоновна играют в карты. Анна Андреевна у себя с Эммой. Подарила мне свою книжку – тоже белую, а не зеленую (зеленую прозвала «лягушкой»). Надпись сделала небрежно и каким-то будто не своим почерком [401] . Сначала была тяжелая, раздражительная, недобрая, потом
401
«Милой Лидии Корнеевне Чуковской за ее необычное и глубокое отношение к этим стихам. Дружески – Анна Ахматова. 22 июня 1961».
402
См. ОП, с. 136.
403
«Мелхола» – № 92. «Софокл» – «Смерть Софокла» – БВ, Седьмая книга; № 94. Строфа в «Поэму» и страшное о войне —?
404
«Кусок о Слепневе» – это отрывок из автобиографической прозы Ахматовой: «Слепнево» – см. «Двухтомник, 1990», т. 2, с. 276–277. Привожу несколько строк:
«Один раз я была в Слепневе зимой. Это было великолепно. Все как-то сдвинулось в девятнадцатый век, чуть не в пушкинское время. Сани, валенки, медвежьи полости, огромные полушубки, звенящая тишина, сугробы, алмазные снега… А в Петербурге был уже убитый Распутин и ждали революцию…».
405
«Запись о “Поэме”» – это отрывок из «Прозы о Поэме». Какой именно – не помню
Эммочка ушла. Анна Андреевна показала мне два шарфа, подарок от Саломеи Андрониковой, оба – ослепительной красы. Даже и представить себе невозможно, что где-то простые смертные носят такие вещи. Один пестроватый, другой лиловый.
– Я уже подарила оба, – сказала Анна Андреевна. – Мне не надо.
– Ну почему же, Анна Андреевна! Вам лиловое особенно к лицу.
– Нет. Не надо. Вы помните? Испанской королеве прислали однажды из Голландии в подарок сундук с дивными чулками. Ее министр не принял их: «У королевы испанской нет ног».
26 июня 61 Вчера она меня вызвала и с большой настойчивостью просила благодарить Корнея Ивановича (на дачу не дозвонилась) за поздравительную телеграмму. «Я буду ее показывать всем молодым людям – да, да, так и передайте! пусть учатся, как надлежит поздравлять дам! покажу всем по очереди: Мише, Боре, Алеше» [406] .
Разговор об Эдике Бабаеве. Анна Андреевна всегда относилась к нему сердечно. Познакомилась она с ним, как и я, в Ташкенте. Там, в Ташкенте, и она, и Надежда Яковлевна очень его любили, хвалили стихи и пр. Там он еще мальчиком был. Но и в Москве дружба продолжалась.
406
Привожу текст телеграммы, посланной Корнеем Ивановичем 24 июня 61 г.:
«Москва В-89, Большая Ордынка 17, кв. 13 Ахматовой
Когда Вы уехали, я долго твердил: В ней что-то чудотворное горит, и вся она немыслимо лучится. От души поздравляю и Вас и себя – Чуковский». (ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, Отдел рукописей, фонд А. А. Ахматовой, № 1073. [Знаки проставлены мною. – Л. Ч.])
Я осведомилась, как подвигается работа над «Александриной». Она произнесла эпиграф. Что-то вроде:
«Клевета очень похожа на правду. Не похожа на правду одна лишь правда»*.
Затем Анна Андреевна прочла мне новое стихотворение, предупредив, что оконченными полагает две первые и две последние строчки. «Остальное – сумбур».
Начинается:
Из-под каких развалин говорю!Из-под какого я кричу обвала!Затем, в «сумбуре», нечто волшебное о зиме, потом заключение:
И все-таки узнают голос мой.И все-таки ему опять поверят.Я запомнила еще одну строчку:
Как в негашеной извести горю…Запомнила бы и все, но Анна Андреевна, читая, мешала мне комментариями: «нельзя же рифмовать «обвала – подвала»!», и не уверена в зиме, и не уверена: «узнают голос мой» или «услышат» [407] .
О, Господи! Если услышат, то узнают, а если узнают, то поверят. Один-единственный голос в мире способен жаловаться, даже молить о пощаде – властно.
407
«Александрина» впервые была опубликована Э. Г. Герштейн в 1973 году («Звезда», № 2). Черновые варианты статьи показывают, что А. А. намеревалась предпослать ей
эпиграф:
«Из подслушанных разговоров: Первый. – Как клевета похожа на правду. – Второй. – Да, на правду не похожа только сама правда. – Подслушала Ахматова». (См. также ОП, с. 341.)