Записки одессита: часть вторая – послеоккупационный период
Шрифт:
– Но это не то главное, что я хотел сказать. Куда подевалась красная краска, цвета нашего флага, товарищи? Это в цехе, где работает бригадиром коммунист Фукс! Я вас спрашиваю, и скажу…
Возле самой трибуны уселся Изин друг Шмойсер, тоже опасавшийся Рабиновича в такие минуты:
– Изя, бикицер! (в смысле, скорее закругляйся).
– О!.. Бикицер тоже вор! Сейчас я про него всё расскажу!
– Изя, при чем тут я? – Лёва Бикицер возмущенно вскочил со своего места – я же ж ничего не крал, могу забожиться здоровьем товарища Сталина!
– Забожись лучше своим …, вспомни, что ты продавал
– В эту субботу я на Привозе не был, я ходил со своим папой в синагогу…
– Вот ты и попался!!! – Изины глаза заблестели.
В это время на трибуну вырвался коммунист Кац. Он с силой вытолкал Рабиновича, уже раздувшегося как пузырь:
– Подожди, я еще не все сказал про Левку Бикицера!
– Потом расскажешь – оборвал Изю Кац.
Зал облегченно вздохнул. Председатель продолжил собрание.
– Конечно, когда весь трудовой народ строит для нас коммунизм, и у нас имеются недостатки… Но почему Изя назвал фамилию нашего уважаемого бригадира Гиперштейна первой? Он, получается, первый вор нашей артели?! Если бы все воровали столько, сколько Миша, так мы давно бы уже построили коммунизм, и давно бы про него забыли… У меня все.
Подпрыгнул на своем стуле с протянутой вверх рукой коммунист Фукс. Секретарь это заметил, и дал ему слово.
– Наш уважаемый товарищ по партии назвал меня вторым по счету ворюгой. Как про меня вообще можно говорить на таком уважаемом собрании? Той красной краски было, как кот наплакал, там и красть было нечего! Посмотрите внимательно на эту зажравшуюся морду – по ее размерам можно судить, кто тормозит наше движение к коммунизму…
Вскакивает как от укола в задницу коммунист Перельштейн и кричит с места:
– Вы все только что слышали, как этот адиёт, когда смотрел на мене, сказал: «посмотрите на эти зажравшиеся морды…» Так почему он увидал только мою морду? Он не мог посмотреть на наш уважаемый президиум? – Перельштейн, не выбирая слов, стал выкрикивать нехорошие мысли в адрес руководства артели.
– Я не давал Вам слова, товарищ Перельштейн – заволновался секретарь партбюро, но остановить Мишу ему не удалось.
– Да, мы все – таки товарищи, – он еще резче повернулся лицом к Фуксу, – но ты, сука, попомни!
Секретарь быстро встал из-за стола:
– Слово предоставляется коммунисту с довоенным стажем товарищу Керцнеру!
– Товарищи коммунисты, – спокойно начал свою успокоительную речь худенький старичок – Ви усе знаете, что моя бригада пэрэдовая, которая красыт кожаные палто и куртки. Мы красть ничего не могём. Я могу толькы обсуждать усякых вокруг. Мы, скорняки, не имеем, что красть, и наоборот, за свои честно заработанные деньги покупаем качественный коньяк для обработки кожи перед выкрашиванием…. Спасибо товарищу Сталину и нашей родной партии, что у мене скопилось столько копий чеков за коньяки…
Секретарь партбюро вскочил:
– Товарищ Керцнер, это – не партийный подход! Мы все знаем, что деньги за коньяк вы винимаете из клиентов в тройном размере, и помимо квитанций!
– А Ви мене поймали за руку? – парировал, брызжа слюной, старый коммунист – Моя партийная совесть проверена многолетней работой на благо усего советского народа и нашего родного правительства, во главе с товарищем Сталиным!
Директор
– Товарищи коммунисты! Не могу передать словами оту радость, с какой я смотрел на вас. Вы-таки правильно понимаете линию нашей родной большевистской партии, намеченную лично товарищем Сталиным на искоренение воровства в нашей артели. Ваше отношение к несунам, и к тем, кто «рвет наши подметки на ходу» по пути к коммунизму – очень принципиальное. Я, наконец, понял, как переживают наши товарищи за имущество артели. Запишите в протокол собрания: «Мы отыщем эту злополучную подметку!»
Директор сердито посмотрел на Гипештейна, тот вскочил с места, и бодро отрапортовал:
– Считайте, товарищ директор, что мы ее уже нашли.
Директор изумился:
– Товарищ Гиперштейн, Вы правильно поняли политику партии. Выкупите эту злосчастную подметку всей бригадой! На этом партсобрание, посвященное борьбе с хищениями в артели «Трудпобут» объявляется закрытым!
Коммунисты развеселились в предвкушении полагающегося в таких случаях праздничного ужина. Они не сговариваясь направились в ближайшую столовую, в которой их уже встречали радостными лицами официанты. За водкой побежали молодые расторопные коммунисты и кандидаты.
За длинный стол уселись с веселыми шуточками «на свои места» Рабинович, Фукс, Гиперштейн, Перельштейн, Керцнер, Бикицер… Президиум с директором расположился отдельно. Пьянка обычно продолжалась долго, и никто уже ни на кого не сердился.
Таким мне запомнился рассказ Миши-пуговичника об его партийной жизни. Сам Миша никогда на партсобраниях не выступал. Воровать ему было действительно нечего, поэтому он просто слушал выступающих ораторов и голосовал, когда требовалось.
Художники мастерской, в которой работал учеником Толик, обладали одесским пьяным юмором, и применяли его ежеминутно, весело отчитывая ученика, если тот не справлялся со своими обязанностями. Утром, изобразив разгневанного большого начальника, бригадир художников, строго оглядывая подчиненного поверх роговой оправы, басил на Толика Тита:
– И…, и…, – уже девять часов, а я не вижу своего портвейна! Другой на моем месте заматерил бы тебя до потери пульса, а я – так нет! Потому что добрый сильно…
– Не поступала еще такая команда, не поступали и деньги на нужды трудящихся – оправдывался Толик.
Деньги на столике бригадира появлялись мгновенно, как в цирке у фокусников.
– Не говори мне о любви – высокопарно изъясняясь, протягивал 25 рублей Изя. Откуда он их брал, всегда было загадкой. Деньги просто прилипали к его рукам. Талант.
– Гей цин бене момон – ласково посылал бригадир ученика за вином, одновременно направляя его к какой-то маме.
Толик в мгновенье ока доставлял две бутылки крепленого вина из гастронома на Тираспольской площади. Художники весело усмехались, разворачивая завтраки, принесенные из дома и предчувствуя конец страданий. Первую рюмку наливали ученику за его исполнительность.
– Знай мою доброту, и пей за мое здоровье – назидательно басил Изя – Сдачи не надо.
Иногда в такой торжественный момент появлялся заказчик. Художники любили клиентов и из Большой Долины, и из Малой. Обычно они представлялись начальниками колхозных виноделок: