Записки охотника Восточной Сибири
Шрифт:
Кабаны одарены превосходным зрением, слухом и обонянием. Охотника слышат они чрезвычайно далеко, и по ветру подходить к ним никогда не следует. Скорость их бега не велика, так что собаки легко догоняют. След кабанов чрезвычайно сходен со следом домашних свиней, только относительно больше. Самец шагает шире самки. Для распознания следов двух и трех лет поросят от следа самок и проч. нужно много опытности и навыка в этом деле. Старые секачи имеют круглые копыта, оттого след их на твердой земле очень сходен с изюбриным (самца). В конце зимы, когда образуется крепкий наст, кабаны держатся большею частию в солнопеках, во дворцах, где снегу не бывает, в сиверах же они им обрезают себе ноги и носы до крови. Кал кабаний очень сходен со свинячьим и потому резко отличается от испражнений других диких животных. Все это нужно знать охотнику, чтобы сразу узнать место, где живут кабаны. Самый лучший признак в этом отношении свежие кабаньи рытвины, то есть места, где они носом взрывали землю и добывали себе пищу.
Кабаны чрезвычайно крепки к ружью, и потому стрелять их нужно в самые убойные места, под лопатку, под ухо, но отнюдь не по брюшине. Прочие раны, особенно осенью, когда кабаны бывают слишком жирны и имеют под кожей более чем на ладонь сала, мало действительны
Большие секачи не боятся никаких зверей, даже медведей; для них опаснее большая сильная рысь, которая подкарауливает их на деревах и бросается им на спину и грызет затылок. Кабан шеи поворотить не может, следовательно, ему рыси не достать клыком: одно спасение — бежать скорее в чащу, в колодник и ими сдернуть с себя крепко впившуюся рысь, что и удается. На чистом же месте можно наверное сказать, что рысь, оседлавшая кабана, непременно его задавит.
В Забайкалье кабанов добывают ружьем, ямами, пастями и луками. О ружейной охоте мы поговорим после, а теперь скажем о том, как их промышляют ловушками. Ям и пастей для кабанов нарочно не делают, они случайно попадают в ямы и пасти козьи или зверовые (изюбриные и сохатые ямы). Луки же ставятся часто собственно на кабанов около их троп и вообще там, где они больше ходят. Само собою разумеется, что на кабанов ставятся луки самые крепкие и бойкие. Как приготовляют луки и как их ставят, читателю уже известно из статьи «Волк».
Что касается до ружейной охоты на кабанов, то она чрезвычайно разнообразна. Бьют их из винтовок при случайной встрече, бьют и нарочно, отправляясь за ними и, нередко, в одиночку. Эта последняя охота бывает больше на увалах и вообще там, где животные часто кормятся. Понятно, что она производится посредством подкарауливания или скрадывания зверей. Но этого мало; подкараулить зверя на тех местах, куда он приходит есть, не хитро, стоит только знать время его посещения и путь, по которому он ходит, но подкрасться к кабану так, чтобы он не слыхал охотника, — дело другое, это потруднее: тут надо знать характер зверя, его манеры, надо знать особые приемы, употребляемые здешними промышленниками, основанные на многочисленных опытах, применяясь к быту зверя. Вот об этом-то мы и поговорим. На совершенно чистом месте кабана скрасть чрезвычайно трудно, даже невозможно; он не козуля, он тотчас узнает охотника при первом брошенном им на него взгляде, но этого мало — даже опасно, потому что кабан легко может броситься на человека, а ему нельзя будет спастись на чистом луговом месте от его страшных клыков. Подходить к нему надо всегда по такому месту, где есть надежда в случае беды от него спрятаться. Конечно, подходить надо против ветра, а главное, наблюдать за движениями животного. Если кабан ест и вертит хвостом, иди смело; если же перестал есть и не машет хвостом, значит, он прислушивается, тогда стой и не шевелись, даже не моргни. Если же он и не ест, да вертит хвостом — тоже слушает, тоже надо быть статуей и не шевелиться: малейшее движение кабан тотчас заметит и убежит или же бросится на охотника. Когда же он станет опять шевелить хвостом, снова можно подходить, но после выстрела тотчас убегать с того места и прятаться, потому что раненый кабан, как и медведь, иногда тотчас же бросается на дым и ловит неосторожного стрелка.
Матку с поросятами скрасть гораздо легче: бегающие и хрюкающие около нее поросята мешают ей слушать и заглушают легкий шорох от поступи подкрадывающегося охотника.
Но самая обыкновенная здесь охота на кабанов и наиболее употребительная — это охота с собаками. Кабаньи собаки здесь дорого ценятся между промышленниками, и они имеют свои особые достоинства. Многие и зверовые собаки страшно боятся кабанов. Завести хороших собак трудно, еще труднее угадать ранее, что щенок будет хорош за кабанами, но многие промышленники как-то выбирают и редко ошибаются. Надо, чтобы собаки, загнав зверя, хватали его за уши, ляжки, бока и проч.; те же, которые ловят прямо за нос, хороши для поросят, но негодны для секачей, потому что секач из таких собак как раз сделает по две из каждой. Вот почему охотники, съезжая по следу кабанов, прежде всего стараются узнать, есть или нет в стаде секач. Если есть, они никогда не пустят тех собак, которые хватают за нос, и наоборот.
Самая охота состоит в том, что промышленники, выследив кабанов зимою и узнав, что они уже близко, тотчас спускают собак, которые и гонят зверей с лаем, но добравшись до них, хватают за что попало и тем останавливают. Промышленники, заслыша знакомый лай собак, опрометью бросаются на него верхом или пешком (редко) и помогают одолеть страшных бойцов винтовками, рогатинами, топорами, а чаще простыми охотничьими ножами. Поросят обыкновенно легко давят собаки без помощи охотников, особенно те, которые ловят их за носы, или, как здесь выражаются, имают за чушку. В самом деле, они живо свертывают им еще хрящеватые носы на сторону, и бедные животные, вертясь во все стороны, падают на землю, стоит только доколоть их ножом. С маткою возни больше, она не так скоро поддается собакам и всегда требует помощи охотников, которые тотчас достреливают ее из винтовок, или же кто из зверовщиков половчее и посмелее проворно подбегает сзади, садится верхом на зверя и прикалывает под лопатку ножом. Конечно, эта штука делается только тогда, когда собаки крепко держат зверя и не дают ему хода. Некоторые смельчаки делают этот маневр и с секачами!.. Стрелять кабанов в то время, когда их облепят собаки, довольно трудно и опасно — можно как раз убить собаку, а пожалуй, и двух. Чушек (маток) прикалывают многие и винтовочными сошками, но в бою с секачами этого не бывает, там совсем другое дело, тут и собаки летят, как перестриженные рукавицы. В секача лучше всего стрелять, и стрелять как можно вернее. Все это легко пишется в кабинете, да не легко делается в лесу. Иногда охотники дня по три и по четыре ездят за кабанами и не могут не только добыть себе на завтрак, но даже и догнать их; иногда же догонят и скоро, но попадут на бойкого секача, перекроят всех собак и тогда поневоле воротятся домой измученные на присталях (изнуренных,
По-моему, кабанье мясо, особенно когда оно жирнее обыкновенного, например осенью, вкуснее свинины, потому что к известному вкусу свинины у ней прибавляется еще особенно приятный вкус дичины. Здесь кабанье мясо продают от 1 1/2 до 3 и даже более руб. сер. пуд. Зверовщики предпочитают его всякому другому мясу, и на белковье, когда они ходят промышлять по нескольку месяцев сряду, осенью, едят преимущественно кабанину; она здорова, вкусна, питательна и особенно полезна в тайге, на морозе. Недаром промышленники говорят, что «кабанина нашему брату шибко дородна — с нее не околеешь» (не прозябнешь).
Я знал одного промышленника, пограничного казака, Лукияна Мусорина, страстного охотника, который однажды позднею осенью выстрелил из винтовки по громадному секачу, но попал худо и только его легко ранил. Кабан тотчас бросился на него, но Мусорин успел вскочить на свою лошадь и пустился наутек — кабан за ним. Бегство и преследование продолжалось несколько верст. Мусорин не мог убежать от кабана, а раненый зверь не мог догнать его. Наконец конь под седоком стал утомляться; охотник видит, что дело может кончиться очень плохо; он быстро остановил коня, проворно соскочил с него и еще проворнее взобрался на небольшую березку. Конь убежал домой один, а кабан, увидев своего врага на дереве, но не имея возможности сдернуть его на землю, лег под тем самым деревом и только яростными глазами посылал месть и проклятие несчастному охотнику. Мусорин смекнул, что дело плохо, дело дрянь — кабан не отходит, видимо, дожидает его, а дострелить зверя ему нечем и спуститься на землю невозможно, значит, явно идти на верную смерть; сидеть же на дереве и дожидаться смерти кабана тоже невозможно — холодно. Он начал кричать, перекричал голос, охрип, не знал, что делать, к чему прибегнуть… На его счастье, ускакавший конь попал на других промышленников того же селения, которые белковали; те узнали коня, поймали его, догадались и, пустившись следить бежавшую лошадь, скоро добрались до несчастного Мусорина. Кабан, увидя подкрепление, бросился было и на этих охотников, но меткая пуля скоро охладила его горячее сердце, и он упал мертвым. Мусорина сняли с дерева — он отделался довольно дешево: отморозил два пальца на руках и один на ноге, продрог и чувствовал озноб, но скорая верховая езда до дому вылечила последнюю болезнь, и он выздоровел. Не пошли судьба этих охотников, Мусорин наверное бы замерз на дереве, потому что дело подходило к морозной ночи.
В 1856 г. в ноябре месяце в окрестностях Бальджиканского пограничного караула мне довелось быть на козьей облаве. Нас было только четверо. Двое садились, а двое гнали коз. Вот мне и досталось сидеть на карауле, уже после нескольких неудачных загонов, около большой россыпи, под утесом. День был морозный и ветреный. Долго сидел я в засаде, продрог и потому хотел выпить рюмку водки, которая у меня была в кармане, в маленькой бутылочке. Только достал я заветную склянку, откупорил и хотел потянуть через горлышко, зная, что «душа меру знает», как говорят истые любители водки, как вдруг в сиверу что-то сильно стало трещать, потом послышалось: бут, бут, бут… т. е. топот по мерзлой земле, как бы от бегущих козуль. Не сделав и глотка водки, я бросил склянку, схватил винтовку и увидал несущихся ко мне кабанов; признаться, я сначала немного струсил, потому что видел этих зверей первый раз в жизни, растерялся и не знал, что делать. У меня мелькнула мысль спрятаться в россыпи, что я и исполнил, нимало не медля, юркнув за большую плиту. Кабаны бежали прямо на россыпь и были уже близко. В это время послышались голоса погонщиков. Я оробел еще больше и машинально крикнул на приближающихся животных, которым оставалось добежать до меня не более 25 сажен. Кабаны остановились. Впереди был огромнейший секач, за ним матка, а за ней пять лонских поросят. Я не знал, что делать: стрелять или нет? И если стрелять, то кого?.. Сердце мое толкало, в голову стучала кровь… Прошло несколько секунд, секач грозно смотрел на ту плиту, за которой я поместился, потому что из-за нее вылетел мой крик. Что было делать? Я привстал, быстро прицелился в матку и выстрелил. Все кабаны бросились наутек, я заскочил на плиту, и они пронеслись мимо меня не далее как в десяти саженях. Тут я успел разглядеть, что у матки из-под лопатки каплет кровь… Скоро приехали мои товарищи, я рассказал им свою охоту и свой страх; они посмеялись, и мы все вместе отправились следить раненую самку. Собак с нами не было. Матка не пробежала и пятидесяти сажен, упала и уснула. Остальных кабанов мы догнать не могли. На первый раз довольно и этого. Разбив добычу на четыре равные части, мы разложили огонь, вытащили из сум походные котелки, наварили порядочное количество жирной кабанины и, признаюсь, преплотно поужинали. Маленький пузырек водки помог и без того хорошему аппетиту. «Ай да барин, ну, брат, молодец! — говорили промышленники, уписывая за обе щеки. — Все бы тебе кабанов стрелять, да почаще, но только секачей не трусить. Чего его бояться? Зверь так зверь и есть, человеку все хитрости даны на то, чтобы его бить. Торнул бы его хорошенько, так небось не досуг бы было глаза-то пучить, слетел бы с голком».
8. ЧИКИЧЕЙ И АРГОЛЕЙ
Говоря о забайкальской охоте, нельзя умолчать о чикичее {42} и арголее {43} , как животных, принадлежащих к фауне этого края, и хотя изредка, но попадающих под выстрелы сибирских промышленников. Чикичей — это малорослая дикая степная лошадь, а арголей — каменный баран. В настоящее время в Южном Забайкалье чикичей изредка забегают из соседних степей Китая и обыкновенно в скором же времени делаются трофеями охоты сынов степей, кочующих тунгусов, или промышленников пограничных казачьих караулов. Чикичей чрезвычайно осторожны, хитры, резвы, легки и дики до невероятности. Видеть мне их не случалось. Скажу, что слышал от промышленников.