Записки озабоченного
Шрифт:
Девушка вышла и изумилась:
– Вы еще здесь.
Что ей сказать? У нее в руках две сумки:
– Решил искупить свою вину. Давайте донесу до дому…
Она снова улыбнулась, как в самом начале сегодняшней встречи:
– Конечно, лучше поздно, чем никогда… Но спасибо, не нужно…
Пошла прочь. Я смотрел на ее прелестные ножки. Не нашел и следа от нанесенной мною раны. Потом перевел взгляд на плечи. Под тяжестью двух сумок в руках они заметно напряглись. Нет, не для таких тяжестей были
Я догнал девушку. Сунув свой пакет подмышку, взял ее сумки. Тяжелые.
Она выпустила:
– Здесь недалеко…
А я почему-то бросился оправдываться:
– Я в тот раз очень торопился. И потом, у вас была только одна сумка… Да и подумал, вдруг вы женаты. Что подумает муж, когда увидит вас с незнакомцем…
Рыжая распахнула глаза:
– А вы думаете, я за это время успела развестись?
– Нет. Просто я думаю, что вы не замужем.
– Это почему же?
– Потому что, будь у вас муж, то эти бы две сумки тащил он, а не вы, теперь я…
– Плохо вы знаете современных мужчин…
Я возмутился:
– Разве все мужчины поголовно плохие?
Она с усмешкой глянула на меня:
– Ну, конечно, бывают и исключения… Мы пришли. Давайте сумки…
Да, мы уперлись в дверь подъезда. Как-то быстро так дошли до этой многоэтажки. И я совсем не устал. И мог бы нести эти сумки хоть до конца следующего квартала. Но рыжая сказала:
– Спасибо. До свидания.
Я отдал сумки:
– До свидания.
Домой я летел, как на крыльях, держа в когтях пакет с луком. Хо-хо, ведь написал уже две части – почти половину репортажа. И ее нашел. И теперь знаю, когда она ходит в магазин. Знаю дом, в котором она живет. Знаю, подъезд. Хотя, зачем мне это, собственно, знать?
Дома повернул Мерилин к себе. Она посмотрела на меня строго: да, зачем тебе, собственно, это знать? Что ей ответить:
– А черт его знает?
Я поцеловал Мерилин и извинился:
– Я больше не буду отворачивать тебя к стене. Прости, так как-то вот получилось. Мне до этой рыжей нет никакого дела…
Но думаю-то на самом деле по-другому. Так, до следующей субботы у меня есть целая неделя. Надо успеть написать побольше. Хорошо бы успеть всю третью часть «Как хочется чего-нибудь такого».
Итак, лук – на кухню. Себя – за стол. Пишу:
«…Катя затрясла головой:
– Что ты, что ты, с моим мужем это невозможно. Мы с ним только: я – снизу, он – сверху. Предложила как-то заняться даже не анальным или оральным сексом, просто поменяться местами, так он обалдел: „Кино насмотрелась, развратничать потянуло…”. Как видишь, потянуло… Мне же интересно… А будь он со мной, как ты сегодня, я бы от него ни к кому не побежала. Он у меня замечательный человек. Только это – консерва…, консервативный…»
А
К вечеру пятницы я закончил третью часть. Поплевал виноградными косточками в голубой экран. Потом курил у окна. Смотрел сквозь двор. Завтра суббота. Мы ни о чем не договаривались с Ней. Но я знал, что мы увидимся. Почему? Зачем?
Я так и заснул с этими вопросами. И увидел до оргазма знакомый сон.
Мы вышли из кинотеатра. Прямо на Тверскую. Туда, где обитают быстрые машины. Они могут домчать нас, куда наши души и тела пожелают.
Я поднял руку, голосуя. А сам не отрывал взгляда от Мерилин. Свет фонаря освещал ее в упор, как прожектор. Ветер играл роскошными светлыми волосами, распахивал шубку, пробегая по рвущимся из-под белого платья груди и бедрам. Сердце мое билось пламенным дизелем. Я сам хотел быть этим наглым теплым весенним ветром.
Мерилин улыбнулась:
– Мы едем к тебе?
– Я не могу… Это ужасно… Ты не представляешь, что это такое – берлога одинокого мужчины…
Но Мерилин закусила губку:
– Но я хочу, хочу…
– Хорошо. «Лет ит би…» Пусть будет так…
Мы вломились в квартиру. Я опустил Мерилин на пол. Она, видимо, обезумившая от подъездных многоквартирниых запахов, тут же ринулась к окну. Распахнула его. Наглый теплый весенний ветер рванул к ней под платье. Белое одеяние вздулось, раскрылось парашютом, обнажив ее ножки и трусики.
Я не дал платью опуститься. Без всяких причудливых прелюдий схватил и бросил Мерилин в свою несвежую постель.
– Лучше поздно, чем никогда, – сказала она без акцента, закатывая глаза и выгибая спину.
Я замер и вгляделся в лицо. Черт, это была не Мерилин – Рыжая…
Я проснулся. Несмотря на то, что в комнате было темно. Мне показалось, что Мерилин смотрит на меня со стены с укором. Снова заснул.
Рыжее солнце ударило в глаза и разбудило. Встал, не глядя в сторону портрета. Умылся. Позавтракал. Аккуратно оделся. Начистил туфли. Как будто в театр собрался, а не в магазин.
И она определенно тоже готовилась к «шопингу». Пришла в то же самое время. И одета, кажется, в этот раз как-то неуловимо особенно.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте.
Опять купила кучу овощей. Позволила донести сумки до подъезда. Тяжеленные. Но, как говорит Казимир, назвался Гераклом, полезай в упряжь.
В этот раз мы шли молча. Я удивлялся себе. Вот ведь, за последние недели соприкасался с таким безумным количеством женщин, а рядом с этой – на тебе – робею. Как пацан в начальный период полового созревания.
Да: иду – молчу. И даже голову в ее сторону почему-то боюсь повернуть. Только глаза кошу. На ее лицо. На грудь. На ноги.