Записки Петра Андреевича Каратыгина. 1805-1879
Шрифт:
— Я слышал, сказал он, что она девушка честная, добрая, умная и с талантом. Оба вы молоды, трудолюбивы и Бог благословит вас.
Матушка, убежденная отцом, тоже дала согласие, хотя внутренне не слишком-то была рада: ей все мерещилась злая мачеха и она не без ужаса смотрела на будущность любимого своего внука. В тот же день я поспешил сообщить эту радостную весть Сонюшке и просил ее написать о ней своей матери, испрашивая на брак наш ее согласия и благословения. Невеста моя заплакала от радости и это были, конечно, ее первые радостные слезы! При уходе моем в тот вечер, я улучил минуту, чтобы, без свидетелей, запечатлеть уговор наш на будущее счастие чистым поцелуем жениха и невесты…
ОГлава III
Мое сватовство. — Женитьба. — Скоропостижная смерть отца. — Рождение сына. — Болезнь жены. — Штаб-лекарь Н. И. Браилов.
Вскоре было получено из Москвы письмо от матери Сонюшки, в котором она писала, что в восторге от моего предложения, зная меня по слухам с хорошей стороны, любя душою моих отца и мать; что, наконец, она шлет нам свое благословение. Мне оставалось только явиться с формальным предложением к крестной матушке-благодетельнице.
На другой же день, рано поутру (это было в начале мая) я отправился к Нимфодоре Семеновне. Сонюшка давно уже караулила меня у окошка и выбежала ко мне в сени. Голос ее перерывался, лицо пылало от ожиданья и волненья; но руки были холодны и вся она дрожала, как в лихорадке. Я поцеловал ее руку и старался успокоить сколько мог. Она же, хоть и не могла ожидать отказа со стороны Семеновой, но, запуганная ее благодеяньями, сама не в состоянии была объяснить себе своего страха, как говорила мне после. Нимфодора Семеновна приняла меня очень ласково, но при этом, заметила, что частые мои посещения давно уже обратили на себя внимание ее домашних и знакомых; что она даже от посторонних слышала, что я хочу посвататься на Сонюшке и удивлялась, что я так долго мешкал. Я, со своей стороны, отвечал, что не мог приступить к сватовству, ожидая прибавки к жалованью — (действительно, не задолго до того, я получил довольно значительную, по тогдашнему времени, прибавку). Когда же вы думаете сыграть свадьбу? — спросила Семенова. Решение этого вопроса я предоставил на ее волю…
Но вскоре слухи о приближающейся холере заставили нас отложить нашу свадьбу до осени. Со времени моего объяснения с Семеновою, я стал являться у нее в доме как жених, и мне с Сонюшкою уже не нужно было, как прежде, избегать внимания посторонних людей. Мы могли свободно разговаривать между собою и мне, как жениху, дозволено было тогда войти в ее комнату. На следующий, или на третий день, Семенова привезла мою невесту рекомендовать моим старикам. Новая тревога, новые волнения для обоих нас с невестою: как-то она им понравится? Отец и мать мои приняли ее радушно и непритворно обласкали. Тут я привел к ней моего сына: она взяла его на руки, нежно целовала, и ребенок также ласкался к ней… Только недовольная нянька искоса поглядывала на будущую молодую хозяйку и, вероятно, старалась угадать: так ли ей будет хорошо и выгодно, как теперь, у бабушки? В один из следующих дней мои старики пригласили Сонюшку к себе обедать и тут я познакомил ее с братом моим Владимиром, который тогда еще был холост и жил вместе со мною у отца. Старик мой был в восхищении от моей невесты и полюбил ее от души; матушке она тоже нравилась, но будущий титул «мачехи» набрасывал на взгляд матушки мрачную тень.
4-го июня, директор театров, в виде пособия моей невесте, назначил ей половинный бенефис на Малом театре. Спектакль состоял из оперы «Севильский цирюльник» (Сонюшка пела партию «Розины»), из комедии «Мальтийский кавалер» и дивертисмента. В то время петербургская публика со дня на день ожидала появления холеры; театры были пусты и бенефисный сбор, хотя и по обыкновенным ценам, был самый ничтожный. Наступило лето; граф Пушкин, со всем своим семейством переехал на дачу Циммермана (на 1-й версте Петергофской дороги). Здесь я ежедневно
В период закрытия театров, с июля по октябрь, Сонюшка готовила скудное свое приданое. Мне не из чего было роскошничать. 18 октября сыграли мы нашу скромную свадьбу в доме графа Пушкина; кроме шаферов и родных, посторонних гостей не было. Вместо родной матери невесту благословляла крестная; посаженым ее отцом был незабвенный друг наш, князь И. С. Сумбатов. После ужина мы отправились на наше новоселье, в доме Немкова, где жили мои отец и мать (ныне на его месте громадный дом барона Фитингофа). Отец по причине тяжкой болезни не мог быть на нашей свадьбе; мы зашли к нему и он благословил нас.
Что сказать о нашем новом житье-бытье? Мы искренно любили друг друга и были вполне счастливы. Замечательно, что молодая жена моя, несмотря на то, что воспитывалась в знатном доме, где об экономии никто не думал, сумела так повести наше хозяйство, что мы не вошли в долги и обходились нашим скромным жалованьем. Держась этих правил, мы так и дожили до старости, не занимая никогда ни гроша, поставляя себе за правило не допускать в нашем хозяйстве ни малейшего дефицита. В жизнь мою я не закладывал ни серебра, ни ценных вещей, ни часов, хотя в иное время и жутко бывало!
В конце 1831 года, добрый отец мой, уже более двух лет страдавший неизлечимой болезнью (окостенением аорты — как говорили доктора), скоропостижно скончался на улице. 26-го декабря, вечером, он пошел к брату моему, Василию, жившему тогда в Мошковом переулке, в доме своей тещи Колосовой — и уже не возвращался домой. Бедная матушка прождала его до двух часов ночи; наконец, послала к брату узнать и получила в ответ, что отец ушел оттуда в 10 часов вечера… Бросились его отыскивать; братья поехали к обер-полицмейстеру и тут узнали, что казаки, объезжая дозором, подняли на тротуаре, у Зимнего дворца, труп неизвестного человека и привезли в 1-ю адмиралтейскую часть… Ни часов, ни кошелька при нем не оказалось. Больших хлопот стоило нам добыть тело отца со съезжего двора, где, по городовому положению, его готовились вскрыть. В эту несчастную ночь было 20° морозу… Страшно подумать, что мог испытывать несчастный отец в свои предсмертные минуты!
Он похоронен на Смоленском кладбище, близ малой церкви св. Троицы. Тут же, рядом с ним, матушка наша откупила себе место, но, к отраде любящих ее детей, оно в течение двадцати восьми лет оставалось незанятым.
27-го июля 1832 года мы с женою обрадованы были благополучным рождением сына Петра. Воспоминание о несчастных последствиях родов первой жены моей заставило меня усугубить заботы о молодой матери. Обычный шестинедельный срок минул, жена явилась на службу; раза два играла на сцене и вдруг захворала и слегла в постель. Симптомы болезни были зловещие: кашель, изнурительная испарина и лихорадка по ночам…
Одним словом, готовилось повторение катастрофы, которая постигла меня четыре года тому назад. Лейб-медик Арендт, к совету которого я тогда обратился, объявил мне, что у жены все признаки начала чахотки и что исход может быть печальный. Я возвратился от него, как оглушенный…
Атеисты и скептики говорят, что всем на свете управляет слепой случай: спорить не стану; но в жизни моей было несколько случаев, которые привели меня к сознанию превосходного афоризма покойного графа Д. Н. Блудова — «случай — инкогнито Провидения» (le hasard est l’incognito de la Providence).