Записки писателя
Шрифт:
На Мамина, как человека северного, Крым не произвел чарующего впечатления, и он в этой книге автографов написал:
«Ехал в Ялту с радостью, уезжаю из Ялты с удовольствием». Помню, как Синани был изумлен такой оценкой Ялты и всем знакомым показывал эту страницу и говорил:
— Вот Мамин-Сибиряк — большой писатель, а про нашу Ялту такое написал, что даже верить не хочется.
Конечно, заметку Мамина можно понять двояко; ехал с радостью и получил от Ялты большое удовольствие, которое и увозит с собой в Петербург. Но крымский патриот Синани почувствовал здесь иной смысл, и, кажется, более верный.
Мамин не сделался приверженцем юга: слишком много было в нем Урала и слишком глубоко сидел в нем Урал, говорил Елпатьевский; ему недоставало уральской елочки, белой березки, того, что ему милее было и пальм, и каштанов, и великолепных магнолий.
Родился Мамин в 1852 году и умер в 1912; стало быть, прожил шестьдесят лет на свете. Не вспомню,
Похоронили его рядом с И. А. Гончаровым. Над раскрытой могилой стояли седовласые «братья-писатели», глядя на которых вспоминались вещие слова Некрасова, что в судьбе наших «братьев-писателей что-то лежит роковое…»
Много было среди обступившей толпы молодых девушек-курсисток, много студентов, много разных неведомых людей всяких возрастов. Стояли с непокрытыми головами среди серого петербургского осеннего дня и слушали похвальные речи, слишком запоздавшие признания и подводили отсталые итоги. Один только поэт Коринфский бросил слово в будущее и, глядя на молодежь, закончил свое стихотворение с пафосом:
В грядущих поколеньях Ты будешь жить, уральский самоцвет!Портной Белоусов и профессор Грузинский
Иван Алексеевич Белоусов и Алексей Евгеньевич Грузинский были близкими друзьями.
Их связывала не только искренняя дружба, но и взаимное уважение в течение тридцати лет. Люди различных кругов и по рождению, и по воспитанию, и по образованию, они сходились тем не менее в очень многом, а главное — в самой, настоящей, в самой действительной любви к литературе, а также в доброжелательном и даже ласковом отношении к людям: оба они любили, чувствовали и понимали природу, и оба были, несомненно, поэтами.
Грузинский был старше Белоусова на пять лет. В ранней юности, когда одному человеку двадцать, а другому пятнадцать, эта разница значительна и существенна, но чем дальше, нем глубже входят люди в жизнь, эта разница стирается, становится ничтожной и совершенно не ощущается. Так было и здесь, тем более что друзья наши впервые встретились в возрасте уже зрелом. Но когда они еще не знавали один другого, разница между ними была не только возрастная: Грузинский был уже филологом, окончившим Московский университет, а Белоусов в это время был ремесленником — простым портным из Зарядья, прошедшим лишь курс городского училища. Перед одним открывалась широкая дорога ученого, перед другим — серая жизнь мастерской, на верстаке, или «катке», с иглой, наперстком и утюгом, среди будничных забот и мелких интересов, в затхлой мещанской обстановке одного из московских переулков, лежащих между бывшей Варваркой (ныне улица Разина) и Москвой-рекой. Вся эта местность была заселена сплошь мастеровым людом — сапожниками, скорняками, портными да мелкими лавочниками и разносчиками, обслуживавшими близлежащие торговые ряды. И отец Белоусова был портной-ремесленник, полуграмотный человек. В доме его, где рос будущий поэт, никогда не было ни одной книги, иметь которые считалось более чем излишним, а сочинять их — крайне предосудительным и неприличным, да никому и в голову не могло прийти, чтобы мог среди них оказаться такой отступник. В доме получались лишь «Полицейские ведомости» — газета, состоявшая только из приказов, городских уличных происшествий и объявлений; подписка была вынужденной и обязательной, и, чтоб не пропадали даром деньги, газета читалась «от доски до доски». В доме никто, конечно, не подозревал, что Иван Алексеевич любит книги, много читает и много вычитывает из них существенного для жизни — не портного Белоусова, но Белоусова-поэта, каковым он родился и каковым был всю свою жизнь до конца, и это призвание свое считал самым лучшим для человека, самым славным, самым радостным, как бы оно ни было иногда тяжело. По словам его любимого поэта Сурикова:
Мы душой в борьбе не пали: В темной чаще испытаний Наши песни мы слагали.И юноша Белоусов, отработав день в качестве портного, по ночам, когда в доме все засыпали, писал свои песни, свои думы, свои стихи. И не только писал, но вскоре начал мало-помалу и печатать их в мелких газетах и журналах под разными псевдонимами, тщательно скрывая свое настоящее имя, чтобы не нажить суровой семейной беды.
Приблизительно в этот период я и познакомился
В день похорон Ивана Алексеевича у только что выросшего могильного холма один из его многочисленных товарищей высказал мысль о том, что мещанская среда со всеми ее устоями и традициями не повлияла на свободную душу поэта: Белоусов рос и начинал свою литературную жизнь в Зарядье среди лавочников, портных и мелких верноподданных мещан восьмидесятых годов, в разгар реакции, когда бея Россия была под пятой абсолютизма, когда не только страхом, но и черносотенным пафосом заставляли людей проникаться красотой самодержавных принципов, величием торжественных молебнов с ревом протодьяконов. В это самое время юноша-портной, совершенно одинокий в своих стремлениях и порывах, начинает почему-то любить гонимого украинского поэта Тараса Шевченко. Он изучает его язык, тоже гонимый в то время, начинает переводить его стихи сам и собирать их в переводах других писателей. Всякое насилие, тем более торжествующее насилие, было с ранней юности чуждо его ласковой душе и ненавистно его редкостно чистому сердцу. Просто по натуре своей он должен был «идти к обиженным, идти к униженным, быть первым там». И никакой реакционный пафос не мог его захватить даже среди мещанского окружения его юности: он и в одиночестве был верен тому, что составляло впоследствии, в зрелом возрасте, его общественное лицо, его сущность.
С Белоусовым мы сошлись как-то сразу и весьма прочно. Нередко он приходил ко мне и читал свои стихи, очень простые, очень ласковые; рассказывал много о «Кобзаре» и о жизни Тараса Шевченко и мечтал об издании полного «Кобзаря» в переводе известных поэтов. Рассказывал он иногда и про молодого писателя Чехова, с которым он был тогда уже знаком, но Чехов еще не был в то время известен как Чехов, а знали его только как веселого рассказчика — Антошу Чехонте. Белоусов шил ему пиджаки и все прочее и, принося мерить, разговаривал с ним о литературе и литераторах и однажды решил признаться ему в писании стихов, которые Чехов прочитал и одобрил.
В качестве портного Белоусов долгое время одевал многих литераторов и журналистов. Шили у него братья Чеховы, Тихомиров, Златовратский, Сергей Глаголь (Голоушев), шили Грузинский, Тимковский. Да и кому из литературной братии в свое время не шил он простые будничные костюмы, куртки, шубы, штаны! А время он переживал тогда трудное, даже тяжелое. Вскоре после женитьбы он разошелся с отцом, перебрался в Фуркасовский переулок и открыл свою портновскую мастерскую. Как сейчас вижу я над воротами дома скромную вывеску: «Портной Белоусов». А за этим «портным» уже числилось несколько книг стихотворений, многочисленные переводы из «Кобзаря», из Ады Негри, из Бернса и длинный ряд рассказов для детей.
В эту тяжелую для него пору свалил его на много месяцев жестокий ревматизм, осложнившийся сердечной болезнью. Помню, стоял среди комнаты опустевший верстак, пищали где-то ребятишки, а сам работник и добытчик средств лежал почти без движения в постели. Потом его перевезли на Украину, и на этом, помнится, его портновская деятельность закончилась. По возвращении в Москву он уже становится профессионалом-литератором, принимает ближайшее участие в общественной жизни, издает журнал, выпускает книжку за книжкой своих сочинений. К тому времени возникает товарищеский кружок «Среда», привлекший в свои ряды почти всех выдающихся писателей той эпохи. Ближайшим участником этого кружка становится, конечно, и Белоусов. Общество любителей российской словесности избирает Белоусова в свои члены и казначеи. Литературно-художественный кружок, имевший большое общественное значение, избирает его в состав дирекции и поручает ему ответственное дело — так называемый «Чеховский капитал» для выдачи из него пособий действительно нуждающимся писателям, артистам, художникам, и Белоусов в течение ряда лет выполняет все поручения с присущей ему любовью к делу и добросовестностью.