Записки провинциальных сыщиков

Свечин Николай

Пригласив понятых, я приступил к осмотру дома и нашел, что в окне было вынуто стекло; значит, преступники проникли в дом через отворенное снаружи окно. Дом Саржевой состоял из двух комнат и кладовой. Первые были отделены от кладовой сквозными сенями. Все двери были отворены; несколько ключей, связанных ленточкой, лежали посреди комнаты на полу; сундук, комоды и ящики были открыты и пусты: все в них находящееся было забрано. Всего денег, платья и белья – взято было больше чем на 800 рублей. У Саржевой на шее вокруг горла видна была сильная опухоль, и голос

у нее хрипел. Никаких вещественных доказательств, уличающих преступников, в доме не найдено. При осмотре двора была найдена у порога медная солдатская пуговица, Саржева заявила, что таковой пуговки между ее вещами не могло быть.

При расспросах соседей и Саржевой о том, не посещал ли ее кто-нибудь и не видели ли соседи вблизи дома Саржевых кого-либо, узнать ничего не удалось, потому что никто и ничего не видел. Мне известно было, [что] во многих открытых в Верхнеднепровске кражах в известной степени часто бывал замешан богатый крестьянин Чабан, живущий против дома Саржевой, хотя улик против него никогда не было. На этот раз я тотчас же обратился к нему и произвел строжайший обыск как в доме, так и во дворе и в саду, но ничего не нашел. Тогда я отправился в кабаки, находящиеся вблизи места происшествия, и в одном из них узнал, что дня за два перед этой ночью заходил какой-то солдат в шинели и крестьянин Чабан. Первый из них заплатил за свои заложенные месяц тому назад сапоги 2 рубля. Затем они взяли полкварты водки и ушли; в шинке водки не пили. После такого показания еврея-шинкаря я опять возвратился к Чабану и допросил его о том, был ли он в шинке и с каким солдатом? Он решительно отрицал это, уверяя, что никогда ничего подобного не было. Не доверяя Чабану, я его арестовал и опять зашел к Саржевой, вновь осмотрел дом, двор и сад и в саду на берегу высохшей речки нашел кусок холста двадцати пяти аршин, который Саржева признала за свой. Тогда я перешел реку и начал осматривать стоявшие тут копны хлеба. В них я нашел все ограбленные вещи, за исключением немногих, а именно: не было куска холста и теплого пальто ее мужа. Несмотря на отрицания крестьянина Чабана и придавая серьезное значение рассказу шинкаря, я решился отправиться к командиру Феодосийского полка, расположенного в Верхнеднепровске, с просьбой дать мне сведения о штрафованных солдатах и командировать со мной офицера для производства у них обыска и отыскания того солдата, который выкупил в шинке сапоги и который был подробно описан шинкарем. На другой день утром ко мне явился офицер со сведениями о штрафованных солдатах. Так как вторая рота расположена была невдалеке от дома Саржевой, то, взяв еще фельдфебеля 2-й роты, который знал квартиры всех солдат, мы отправились в расположение 2-й роты. Штрафованных в ней было три человека, и мы начали с них обыски и допросы о том, где они находились в ночь происшествия. У первых двух, совершенно неподходящих к описанным приметам, мы нигде ничего не отыскали, и они доказали, что в ночь происшествия были в другом месте. Третьего, живущего ближе всего к месту происшествия, мы не застали дома: он был

по назначению на службе. По описанию хозяина дома приметы этого солдата были схожи с приметами, переданными шинкарем, вследствие чего я сделал более тщательный обыск в его квартире и в саду. Здесь, за погребом, я заметил свеженарушенную землю, велел раскопать ее и в небольшой яме, заложенной дощечками, нашел завернутое в кусок полотна пальто, медные и серебряные деньги и 10-рублевую кредитку, всего денег там было 37 рублей. В то же время послан был фельдфебель за этим солдатом, который скоро и доставил его на квартиру. Оказалось, что он совершенно подходил к описанным приметам; притом у него как раз не доставало одной пуговицы [на шинели]. Солдат этот, по фамилии Синеруков, был допрошен, но в преступлении не сознавался и был отправлен офицером на военную гауптвахту. Там объявили ему, что Чабан во всем сознался, вещи и деньги все найдены. Тогда Синеруков повинился и объявил, что подговорен на это преступление Чабаном и что все деньги и вещи последний взял себе, а ему досталось лишь только то, что найдено у него. Кроме их двух, никого не было, он все время держал старуху, а Чабан укладывал и выносил вещи, а уж последний узел он нес сам и в это время, вероятно, оборвал пуговицу. Чабан все-таки не сознался, но оба были преданы суду и сосланы в каторжные работы.

Кража в почтовом отделении

Во время службы моей приставом 2-го стана Верхнеднепровского уезда я постоянно вызывался для раскрытия преступлений по распоряжению исправника и прокуратуры в 1-й и 3-й станы того же уезда. Почти всегда, за малыми лишь исключениями, расследования мои оканчивались успехом.

Помню, однажды я получил с нарочным предписание исправника немедленно прибыть в Верхнеднепровск и явиться к товарищу прокурора Лoшадкину, а для чего – не было сказано. Я сейчас же собрался, поехал и узнал от Лошадкина, что в почтовом отделении в Куцеволовке обворован сундук, в котором находилось денег на сумму более 5 тысяч рублей.

Так как следователь в то время был болен и на место происшествия поехать не мог, то товарищ прокурора просил меня поехать в Куцеволовку вместе с верхнеднепровским почтмейстером и расследовать это преступление. Он обратил мое внимание на то, что если не будут отысканы деньги, то пострадают многие почтовые чиновники.

Как ни устал я от разных поездок по своему стану и производства дела в 3-м стане, но нечего было делать, пришлось поехать. Пообедавши у почтмейстера, мы вместе отправились в Куцеволовку – я в качестве следователя, а он – депутата от почтового ведомства. По приезде туда мы застали на месте начальника почтового отделения, еще молодого и неженатого человека, в страшно угнетенном состоянии.

Также и еврей, служивший приказчиком почтовой станции, был этим происшествием сконфужен и перепуган, – все повторял, что теперь он пропал, потому что начальник почтового отделения его подозревает. Этот еврей был, по-видимому, чистосердечен.

Конец ознакомительного фрагмента.