Записки провинциальных сыщиков

Свечин Николай

Расходы не по средствам и непосильная служба заставили меня при открывшейся в местечке Никополе должности полицейского надзирателя просить губернатора о назначении меня туда. Губернатор согласился, но сожалел, что я оставляю городскую службу, и обещал мне первую, какая освободится, вакансию пристава в городе. Я отказался, имея в виду, что в городе жизнь дорога, служба непосильная и, в конце концов, сделаешься несостоятельным. Таким образом, после 10 месяцев городской службы я очутился в уездном Никополе под начальством исправника.

Вступив в должность полицейского надзирателя Никополя, я вздохнул свободно, во-первых, потому что получил содержание более чем на 300 рублей в год, а во-вторых, потому что там не было той суеты и почти ежедневных преступлений, да

и подальше я был от начальства. Служба моя в Никополе была делом удовольствия – за время около двух лет краж и серьезных преступлений не было; одна только была громадная работа с евреями, торговавшими хлебом. Во время навигации не было такого дня, чтобы крестьяне не жаловались на евреев за обвес. Судопроизводство в то время было очень затруднительно, поэтому большей частью дела эти приходилось кончать миром. Но случались более серьезные проделки, как, например, следующая: евреи устраивали под весами погреб и от доски весов проводили туда белую волосинку. В этом погребе сидел еврейчик и посредством волосинки то отдавал, то притягивал весы по стуку еврея, весившего хлеб. Такие дела передавались в суд.

Уголовное дело только одно было в бытность мою в Никополе, это – с местным судебным следователем Кречетом.

Кречет часто ездил в Екатеринослав, но всегда один за жалованьем, а также и за другими надобностями. Он был поляк-католик и знакомство вел по преимуществу с поляками. В имении великого князя Михаила Михайловича, находящемся в Херсонском уезде невдалеке от Никополя, жил врач, тоже поляк, Гарин, человек богатый и семейный. Кречет часто бывал у него. Однажды Гарин попросил следователя при поездке его в Екатеринослав получить из приказа общественного призрения 4400 рублей. Как-то я захожу к Кречету и узнаю, что он уже дня два как выехал в Екатеринослав и даже, против обыкновения, взял с собою письмоводителя. Мне говорят, что он не сегодня завтра возвратится. Спустя дня два перед светом (это было в летнее время) будят меня и говорят, что приехал верховой от следователя с заявлением, что в 7 верстах от Никополя у каменного моста разбойники связали следователя и ограбили и что он там и лежит. Я сию минуту отправился на станцию, чтобы взять лошадей и скорее отправиться на место происшествия.

На станции я уже застал запряженных лошадей в перекладную с ямщиком, которого прислал следователь, чтобы ехать за ним. Я поехал с одним десятским, который был у меня на дежурстве. Во время переезда от ямщика я узнал следующее. В экипаже Кречета отвинтилась и затерялась дорогой гайка, и почти у самого моста свалилось колесо. Поэтому, не имея возможности ехать далее, он послал ямщика в Никополь на станцию запрячь лошадей в перекладную, чтобы доставить его в Никополь и прислать других лошадей в экипаж. Следователь ехал из Екатеринослава домой. Отъехав версты четыре от предпоследней станции, он послал туда ямщика верхом за забытой там серебряной табакеркой; тот отпряг одну лошадь, съездил и привез забытую вещь, затем благополучно ехали до этого случая.

Рис. 4. Неточанка. Рисунок из «Прейскуранта экипажной фабрики С.П.Корявина». Клинцы, 1913. С. 13.

Прибыв на место происшествия, когда было уже совсем светло, я застал такую картину. Открытая неточанка [14] без одного колеса на самой почтовой дороге была опрокинута, и из нее все было выброшено. Следователь со связанными руками и ногами лежал головой на подушке, и во рту у него было несколько бумажек, совсем не мешавших, однако, говорить. Чемодан был открыт, замок в нем сломан, и из него выброшены вещи, а также три «дела» с изорванными листами. В двух-трех шагах от следователя валялся золотой хронометр с такой же цепью, довольно полновесной.

14

Неточанка –

рессорный экипаж.

Прежде всего я освободил его рот от бумажных лоскутков, как видно, вырванных из «дел», а затем начал развязывать ему руки и ноги. Он был связан вожжами, оставленными, по его требованию, ямщиком в экипаже. Руки были связаны совсем слабо; едва дотронулись, [как] узел развязался.

Следователь это объяснил тем, что он все время старался освободить руки. Серебряная табакерка также отыскалась в десяти шагах от него. По освобождении потерпевшего от вожжей и бумажек он мне рассказал, что вез из Екатеринослава по поручению доктора Гарина 4400 рублей и что эти деньги, в отсутствие ямщика, неизвестными пятью злоумышленниками у него отняты. Деньги находились в чемодане, откуда взяты также разные золотые вещи. Злоумышленники после ограбления удалились по направлению к деревне Нечаевка в 2–3 верстах от почтовой дороги. Раньше явившемуся туда приказчику Нечаевской экономии он не позволил развязать себя для того, чтобы я мог видеть, в каком положении он находится.

Сообразив виденное мной и сообщенное ямщиком, я пришел к убеждению, что тут дело неладно. Но, чтобы не дать следователю заметить мое сомнение и подозрение, я выразил ему искренне соболезнование по поводу такого несчастья и сейчас же послал своего десятского в деревню Нечаевку с приказанием старосте оказать самое быстрое и усердное содействие розыску злоумышленников. Я распорядился, чтобы нарядили для этого верховых и в случае поимки преступников представили их в Никополь под строжайшим караулом. Потом разыскавши и собравши все вместе, мы со следователем сели на перекладную и поехали в Никополь. Дорогой я сказал Кречету, что по приезде в Никополь я только выпью чаю и сейчас же сам пойду в деревню Нечаевку, и просил описать приметы злоумышленников и платья их.

Но он мне на это ответил, что тогда сильно испугался и решительно ничего не помнит, тем более что на дворе было еще темновато, а эта катастрофа произошла очень быстро, почему он и не успел заметить злоумышленников. При этом он просил меня в тот же день послать с нарочным письмо к доктору Гарину, не особенно утруждать себя пространным дознанием по этому делу, а только составить протокол осмотра и с нарочным отправить его в суд.

Оттуда, мол, будет командирован следователь для производства следствия и, таким образом, они уже расследуют все детали этого дела с помощью его, Кречета. Я согласился с его мнением, сказав, что действительно так нужно поступить, чтобы не испортить дела, и мы по приезде в Никополь расстались.

Передав жене всю эту историю со своим мнением и напившись чаю, я поехал в деревню Нечаевку, предупредив жену, что ежели я сегодня не ворочусь, то, значит, я заеду к своей двоюродной сестре, живущей от этой деревни верстах в пятнадцати.

Приехав в деревню Нечаевку, я еще застал своего десятского, которому приказал сообщить дома, будто [я] напал на след злоумышленников, а сам поехал дальше. Между тем я полагал, что так как буду иметь дело с самим судебным следователем, то нужно на случай неудачи принять относительно себя все меры предосторожности, – по пословице: «Не суйся в воду, не спросясь броду». Я поехал прямо в Екатеринослав, явился к исправнику и обстоятельно все доложил ему, причем высказал свое подозрение, что все это устроил сам Кречет, и уверенность, что мне удастся доказать это фактически с разысканием даже денег. Исправник, выслушав все это, сейчас же, хотя уже было более девяти часов вечера, повез меня к губернатору.

Губернатор принял нас, вполне согласился с моим мнением и послал нас к прокурору для доклада об этом деле. Мне он сказал: «Вас же прошу поторопиться с производством этого дела». А так как я доложил ему об опасности быстрого командирования следователя, которое может испортить и прекратить все мои расследования, то он, обращаясь к исправнику, сказал: «Попросите прокурора не торопиться посылкой следователя, а его лично попросите завтра утром [прийти] ко мне». Мы с исправником прямо от губернатора отправились к прокурору и, на мое счастье, застали его дома.