Записки психиатра
Шрифт:
— Как вы себя чувствуете? — спросила я ее однажды на обходе.
— Очень плохо, — жалобно простонала больная.
— Многое зависит от вас…
— Если бы я могла, то освободилась бы от болезни без ваших врачебных рассуждений, — заметила больная, и я почувствовала, что она меня ненавидит, как только можно ненавидеть мучителя и тирана.
— Почему вы не ходите? — спросила я.
— У меня болят ноги.
— Давайте, я вас посмотрю…
— Нет, сегодня я не в состоянии.
— Хорошо… Когда вы почувствуете себя лучше, я вас посмотрю.
На следующий день больная с помощью санитарок пришла ко мне в кабинет. Я попросила снять чулки.
— Пожалуйста, помогите, доктор, — и больная протянула
— Пожалуйста, сделайте это сами, — ответила я.
— Санитарка! — позвала больная.
— Не надо! — предупредила я. — Все необходимое для себя вы должны делать сами.
— Это правило для здоровых, а не для больных. Меня всегда одевали и раздевали.
— Ваши руки совершенно здоровы, и вы с успехом можете это сделать сами. Попробуйте.
Охая, больная, наконец, стянула чулок, а я увидела холеную небольшую, слегка отечную ногу.
Выслушав сердце, я убедилась, что оно работает хорошо.
— Ваши отеки пройдут, как только вы начнете ходить.
— Прогноз приятный. Но все-таки я ходить не могу…
— Ваши ноги здоровы, и вы с настоящего момента должны ходить без посторонней помощи.
— Вы смеетесь, доктор!
— Совсем нет.
Эта изломанная женщина, истязающая себя, мужа, близких, всех, кто с ней соприкасался, изленившаяся, эгоистичная, была мне глубоко антипатична. Каюсь, я забывала, что передо мной пациент с укоренившейся нервной болезнью, и видела только никчемного человека. Но надо было сделать усилие, и я его сделала.
— Поймите, — сказала я, — надо выздороветь. Многое зависит от вас. Такая болезнь развивается обычно незаметно и постепенно.
— Очень прошу, расскажите! — патетически воскликнула больная.
— Представьте себе ребенка или взрослого человека со слабой, очень чувствительной нервной системой.
— А я, доктор, с детства безвольна и чувствительна.
— Предположим, что человек с таким слабым типом нервной системы попадает в строгую, трудную для него обстановку… Долго себя сдерживает. Однажды под влиянием чрезвычайно страшного или тяжелого для него случая он срывается и тогда наступает разряд, нервный срыв, аффект в форме тяжелых нервных симптомов или припадков.
— Вы как в воду смотрите… — перебила меня она.
— Сначала больная как бы защищается от ситуации припадками, а затем и сама уже не может с ними справиться — они стали болезнью. В представлении больной это несчастье, навязавшееся извне, против которого воля ее бессильна, а в действительности она не смогла по-настоящему со своей болезнью справиться. Нечто подобное, вероятно, происходит и с вами.
— Доктор, все это удивительная правда! Разрешите рассказать вам, как я росла и какое у меня было детство. Вы, наверное, пожалели бы меня, право.
— Я и сейчас жалею вас, поверьте, и охотно выслушаю. И мы вместе найдем причину вашей болезни и возможность от нее излечиться.
Больная, усевшись поудобнее, просто и доверчиво рассказала мне о своей жизни.
— Как сейчас помню мрачную, сводчатую церковь, темные лики святых. Бывало, зажгут много свечей. Они тонкие, потрескивают, гнутся от жары, а я часами смотрю на них, прищурив глаза, и огоньки мне кажутся игрушечными звездами, как на елке.
Меня воспитывала тетка — сестра матери. Была она религиозна фанатически. Рассказывала мне о святых, об их мученическом конце и от меня, маленькой девочки, требовала великого терпения. И что удивительно, доктор, я искренне стремилась к подвижничеству, мечтала о спасении души. Как взрослая, я постилась весь великий пост; не ела в сочельник до первой звезды; выстаивала в страстной четверг все «великое стояние» во время чтения «двенадцати евангелий». Бывало, свинцом наливаются ноги, тошнит, в голове туман, но терплю изо всех сил…
Больная как будто с сожалением
— Я тогда была куда выносливее, чем теперь! Иногда становилось невмочь, но тетка взглянет, нахмурится, и я вскакиваю, начинаю креститься, класть земные поклоны — замаливаю свой грех.
Какими страшными вещами набита была моя голова! По вечерам тетка рассказывала мне о сатане, о его царстве, о всяких его соблазнах, которыми он совращает людей. Я слушала ее с волнением и страхом. И мне так ясно, отчетливо представлялось, как сплетники, подвешенные за языки; обжоры с вырезанной глоткой, неверующие извиваются, горят на медленном огне. Видела я самого сатану, черного, с кровавыми глазами, который протягивает к грешникам когтистые пальцы и хохочет над их мучениями. Или, закрыв глаза, представляла, как ночью по кладбищу бродят самоубийцы, которых не принимает без покаяния земля. И до того мне делалось страшно, что, бывало, и тетя уснет, а я никак не могу спать. Все всматриваюсь в темные углы комнаты, прислушиваюсь ко всякому шороху. Заскребет мышь под полом, ветер распахнет форточку — я глубоко зарываюсь в пуховые подушки. У нас их было много. Дядя был купцом и любил плотно покушать и поспать.
Однажды стою в церкви, смотрю на строгий лик святого. Свечи горят перед ним. Куда ни повернешь глаза, он все смотрит. Шла обедня, пели певчие. Вдруг тетка толкнула меня и сказала: «Клади земной поклон. Выносят святые таинства…»
И вдруг страшно, раздирающим душу голосом закричала какая-то женщина. Я прижалась к теткиному платью. «Молчи, молчи, крести рот… Закрещивай! Это кричит дьявол во чреве кликуши», — сказала тетка. Воющая женщина упала передо мной и заколотилась о каменный пол церкви. Я видела ее перекошенный рот и пену на посиневших губах. Потом тетка мне объяснила: «Каждый может стать кликушей, если согрешит. Дьявол вселяется в грешное чрево; только он не может вытерпеть, когда выносят дары христовы… Тут ему тошно делается, он воет, кричит и об землю бьется. Видела?» В эту ночь мне не спалось. Я, доктор, была очень пытливая, но боялась тетки и никогда ни о чем ее не спрашивала…
Как-то в праздник крещения тетка велела мне принести из церкви «иорданской воды». И надо же было случиться, что я заигралась с девочками по дороге, потом спохватилась, побежала, но обедня уже отошла, — было поздно. Знала, что тетка меня жестоко накажет. Шла домой, а ноги подкашивались. Готова была сделать, что угодно, только бы не встретиться с теткой. Боялась ее страшно. Плелась, сама не зная, куда иду. Вижу — колонка. Люди воду берут. Тут и придумала: быстро наполнила бутылку водой и побежала к дому. Но не вышла моя хитрость. Тетка меня слишком хорошо знала, чтобы не заметить моего волнения. Помню, у меня дрожали ноги, пропал голос и я осипла. На тринадцатом году я солгала в первый раз.
«Покажи воду», — подозрительно сказала тетка и протянула руку за бутылкой. Я не выдержала, расплакалась и сама все рассказала. Представьте, тетка на этот раз меня не побила. Видно, ради праздника. Она только пронзительно поглядела мне в глаза и сказала:
«Согрешила? В великий святой день согрешила обманом и ложью. Дьявол тебе явится!»
Ночью, холодная от страха, я с головой завернулась в одеяло. «Дьявол тебе явится!» — неотвязно звучало у меня в ушах, и я ждала с ужасом, с напряжением ждала — он явится… И вдруг он появился. Черный, с огненными глазами, он плыл по воздуху ко мне. Я крикнула и забилась в судорогах. Потом долго болела. Приходили какие-то старухи, шептали надо мной, крестили меня, отливали водой. Я горела, металась. Мне было все равно, я знала, что дьявол возьмет меня к себе.