Записки разумного авантюриста. Зазеркалье спецслужб
Шрифт:
У-Пу пропустил удар головней мимо себя, ногой выбил горящую палку из рук Меченого и сделал несколько кувырков в сторону. Но когда У-Пу встал на ноги, Меченый метнул в него свой нож, целясь в грудь. Расстояние было невелико, но многолетняя кропотливая тренировка спасла У-Пу. Его ладони мгновенно соединились, их основания намертво зафиксировали лезвие ножа у самой рукоятки. Меченый, не ожидавший такого исхода событий, на мгновение замер, не веря тому, что произошло.
В следующую секунду какая-то неведомая сила бросила его на землю. Он перевернулся через голову и бросился бежать к оврагу, стремясь быстрее укрыться за спасительными стволами деревьев. Но, не добежав до спасительного склона всего несколько шагов, Меченый почувствовал
Все поплыло у него перед глазами: быстро сменились сцены казни Хуа-То, засада у дороги, его унижение перед лицом главы Небесного совета, дорогой пояс с серебряной пряжкой, зарытый клад… Все это пронеслось за несколько мгновений у него перед глазами. Меченый постарался удержать равновесие и от ужаса приближения чего-то неотвратимого, липкого и бездонного, хотел закричать. Закричать громко, чтобы его услышали и во дворце Цао-Цао, и в палатах главы Небесного совета, и на площадях всех городов. Но Меченый только широко открыл рот, сдавленно захрипел, горлом хлынула алая горячая кровь. Он отшатнулся, схватился руками за грудь, оступился на краю склона и покатился на дно оврага, оставляя за собой кровавый след.
У-Пу подошел к краю оврага и увидел на его дне тело того, кто все последние дни и месяцы преследовал его. Пытался заставить отказаться от правды и поверить в ложь. Пытался перерезать пути поиска истины и повернуть на путь слепой веры в догматы сильных мира сего. Этот человек со шрамом на щеке пытался убить идеи Хуа-То, не дать развиться свободной человеческой мысли. Он служил тем силам, которые всегда готовы во имя сомнительной выгоды черное выдать за белое, зло назвать жизненной необходимостью, правду окрестить ложью и сплетнями. Ради дорогого пояса с серебряной пряжкой, связки монет и пары золотых слитков они готовы продать и предать своих друзей, родных, детей, свои вчерашние идеалы.
У-Пу словно очнулся от забытья и бросился к Лю-Ань. От всего пережитого и увиденного та была чуть жива. У-Пу развязал Лю-Ань, она прижалась к его груди, и ее плечи задрожали под его сильными и нежными руками. С большим трудом У-Пу удалось успокоить девушку.
Пока Лю-Ань переодевалась в целое платье, У-Пу достал из ларца полынь, прижег у себя на руках точки выше того места, где веревка разрезала кожу. Затем он достал небольшую емкость с винным уксусом, налил немного остро пахнущей жидкости на тряпицу и тщательно протер раны на обеих руках и ссадину на голове. После чего он достал чистую длинную полосу ткани, скатанную в рулон, и начал перевязывать рану, но в этот момент мягкие женские ладони Лю-Ань легли на его сильные руки. Девушка взяла из рук У-Пу полоску материи и сделала две аккуратные повязки на ранах.
У-Пу взял маленькие ладони Лю-Ань в свои и молча взглянул в глаза девушки. На ее лице появилось легкое удивление, но во взгляде У-Пу девушка прочла столько нежности и душевной теплоты, что, невольно смутившись, она залилась румянцем и опустила глаза, чуть прикрыв их красивыми ресницами. Казалось, все окружающее исчезло, а время остановило свой бег. Они не замечали того, что ветер, играя верхушками деревьев, ведет разговор с их ветвями и листьями. А те отвечают ему легким шуршанием, как бы боясь помешать тому, что сейчас происходило в сердцах и душах двух
Ко дню рождения новой луны Лю-Ань привела У-Пу в свое родное селение. Дом, в котором Лю-Ань появилась на свет, сохранился, хотя заметно обветшал. С помощью соседей и дальних родственников его отремонтировали, и после совершения свадебного обряда У-Пу и Лю-Ань поселились в собственном доме, который на долгие десятилетия стал для них родным. От весны до лета и от осени до зимы…
Рядом с кувшином вина на низком столике красовались две маленькие изящные чашечки, на дне которых лежали лепестки хризантем. Лето уже начало уступать свои права осени, но она еще не проявила себя в всей красе. Дед и внук сидели в саду, наслаждаясь беседой, ощущая слияние с природой. Вокруг царила тишина, теплый ветерок поигрывал полами одежды, тихонько ворошил серебристо-белые пряди на голове деда и пытался разметать черные, как смоль, густые волосы внука.
Старик посмотрел на изящный узор чашек, а внук, поняв желание деда, осторожно взял кувшин в руки. Питье искрилось, янтарная струя медленно наполняла чашу. Старик вращал чашу в ладонях, давая возможность влаге впитать в себя то, что содержали в себе лепестки хризантемы. Он знал, что вино приобретает терпковатый, но не раздражающий поднёбенье привкус. Этот привкус напоминал старику о том, что его жизнь давно миновала лето и осень и зима уже вступает в свои права. В его мыслях не было горечи, перед ним сидел его внук – продолжатель его дел и мыслей. Нет, остальных детей, внуков и правнуков он любил не меньше, но У-Шунь был его посвященным учеником – тем, кому надлежало продолжить дело жизни.
Старика все давно звали У-Цзы [12] , и уже почти не было людей, которые бы помнили его настоящее, далекое имя – У-Пу.
Ему давно перевалило за девяносто, но разум его был ясен, а тело подвластно любому порыву мысли. Когда добрые глаза, окруженные ореолом морщинок, искрились смехом, его молчаливые губы расплывались в улыбке и обнажались крепкие, здоровые зубы. За свою долгую жизнь он ни разу не изменил своим привычкам, и все многочисленные невзгоды и потрясения, которые почти век обрушивались на него, так и не смогли согнуть его спину и плечи, подавить волю и поколебать принципы.
12
Цзы – уважительная приставка к имени, означает «учитель, мудрый, старший».
Старик улыбнулся своим мыслям, глядя на старую чашечку, не потерявшую своей привлекательности за многие десятилетия: краски, нанесенные умелой рукой мастера, прошедшие закалку огнем, выстояли, не потеряли первоначально задуманной целостности рисунка. Внук, глядя на старика, понял ход его мыслей и спросил:
– Позвать бабушку?
Старик улыбнулся и отрицательно покачал головой:
– Не надо. Пускай немного отдохнет. У нее сегодня был удачный, а значит, трудный день.
Лю-Ань, которой было далеко за восемьдесят, была единственной, кто называл мужа У-Пу, но чаще она звала его мой У. Маленькая, с сеточкой добрых морщинок на лице, она не потеряла своей былой живости и расторопности. Обучая дочерей, внучек и правнучек искусству ведения домашнего хозяйства, приготовления блюд, вышивания, она превращалась в молодую и веселую Лю-Ань.
Долгая совместная жизнь во взаимной любви и согласии приучила их понимать друг друга почти без слов, по жестам, взглядам, отдельным, как бы случайно сказанным словам. Большой опыт и достижения У-Цзы вряд ли были бы такими успешными, если бы рядом с ним не было его маленькой Лю.