Записки рецидивиста
Шрифт:
Зашел, и прямо к директору.
— Возьми, — говорю, — начальник, на работу. Хоть грузчиком возьми, парень я здоровый. За всю жизнь бюллетеня в руках не держал, даже в глаза не видел.
— Документы.
Я протянул директору документы. Он бегло просмотрел их и сказал:
— Возьми документы и иди отсюда.
— Начальник, — взмолился я, — возьми хоть ящики сколачивать. Денег совсем нет на пропитание. Возьми. Честно буду работать. Хотя бы на время возьми, мне только перехватиться. Не побираться же идти с такой мордой.
Тут директор стал кричать:
—
— Не уйду, начальник, пока не возьмешь на работу, — сказал я и сел на стул.
— Ах так? — Директор потянулся к телефону. — Сейчас вызову милицию, и ты поедешь туда, откуда приехал.
«Не шутит, сволочь», — подумал я, поднялся со стула и пошел к двери. Уже на пороге обернулся и сказал:
— Сегодня вечером, начальник, приеду к тебе домой в гости. Жди, мне все равно ни жрать, ни терять нечего.
— Давай канай, канай отсюда! Видали мы таких.
Со злостью я захлопнул дверь и подумал: «Нет, начальник, таких ты еще не видал. Ты еще меня не знаешь. Узнаешь — будет поздно. Посмотрю я еще на выражение твоей жирной рожи».
Этим же вечером я обещание свое сдержал.
Зашел в пивную. На последнюю мелочь купил две кружки пива. Сел за столик, пью понемногу, присматриваюсь к публике. В основном бичи, алкаши, фуфло разное. Зашла компания, села за столик в углу. Взяли пива, закуску, достали из сумки водку. По «фене» понял — «свои». Подошел к столику, представился: кто и откуда, из каких «командировок». Придвинули еще стул, пригласили сесть, налили водки. Выпили. Пошел разговор.
В компании выделялись двое ребят: крепкие, спокойные. Братья — Павлик и Валентин. Я им прямо сказал:
— Есть дело, ребята. Беру обоих. Если «сгорим», все беру на себя. Ваша задача — подстраховать меня. Ломать хозяина буду сам.
Ребята подписались. Провел инструктаж. Предварительно, когда еще шел в пивную, запасся в справочном бюро адресочком Михаила Моисеевича. Так звали директора меховой фабрики, прочитал на дверях его кабинета.
Вечером подошли к дому. Не дом, а маленький дворец. Позвонили. Открыла пожилая женщина и спросила через цепочку:
— Что вам надо, ребята?
— Совсем немного от того, что у вас есть, — улыбнулся я, — Михаил Моисеевич пригласил нас в гости сегодня, сказал, что вы хорошо готовите. А мы как раз есть хотим. Мы с ним коллеги в некотором роде. Он жулик, мы тоже, но работаем в разных кооперативах.
Веселый и шутливый тон, видимо, старуху не очень насторожил, а меня словно прорвало.
— Так что, мамаша, принимайте гостей. Если уж таким гостям вы будете не рады, то не знаю, каких вам еще надо. Разве что из ОБХСС. Да вы не волнуйтесь, они тоже придут, только позже, скорей всего — завтра.
Послышался женский голос из глубины квартиры:
— Мама, кто там?
— Да с работы к Мишане пришли.
— Скажите: начальник цеха готовой продукции с замом и бухгалтером, — шепнул я старухе.
Но говорить ей уже ничего не пришлось. Валентин плечом саданул дверь так, что цепь брызгами разлетелась в разные стороны. Подхватив старуху под руки, ребята потащили
— Чтобы не мешал своими звонками, пока мы будем ужинать.
Перепуганная женщина стояла с раскрытым ртом посередине комнаты. На шум из кабинета вышел Михаил Моисеевич в полосатой пижаме. Челюсть у него отвисла. Я подумал про себя: «А ведь полосатая тюремная роба ой как будет ему к лицу. Может, когда-нибудь и встретимся с ним в полосатых костюмах».
В одной из комнат захныкал ребенок:
— Мамочка, ну где ты пропала, иди дочитай сказку.
— Вот, Михаил Моисеевич, и я, как обещал. А вы, по всему чувствуется, никак не ожидали. Нехорошо. Я предупреждал. «Пассажир» я такой: слов на ветер не бросаю.
Тем временем ребята стащили в одну комнату и старуху, и жену директора, и их сынка лет шести.
Михаил Моисеевич опустился на диван, чтобы легче справиться с потрясением, я сел в кресло напротив.
— Не вижу особой радости и гостеприимства, Михаил Моисеевич. Ты, я вижу, человек состоятельный. Поделись своими нетрудовыми. Даже в Библии сказано: «Поделись с ближним своим».
Лицо Михаила Моисеевича осунулось, посерело, взгляд был как у затравленного волка. Он, видимо, что-то соображал, думал. У меня тоже выдалась передышка, чтобы осмотреться. Наверное, мы напоминали боксеров в перерыве между раундами.
У меня было ощущение, что нахожусь я не в квартире советского служащего, а в музее или в комиссионном магазине. Ковры, импортная мебель, картины в золоченых рамах, хрусталь, мраморная скульптура какой-то голой бабы в натуральную величину. А люстра — я такую видел как-то в театре, только там была чуть-чуть поменьше размерами.
Пауза затягивалась. Разведка была закончена, пора было переходить к решительным действиям. Я первым сделал выпад:
— Михаил Моисеевич, я глубоко сожалею, что приходится подавать дурной пример подрастающему поколению. Но что делать? Вы сами виноваты. Я лично, видит Бог, не хотел этого. Кстати, я что-то действительно проголодался, и не дадите ли вы указаний своей теще собрать на стол. Выпустите старуху, — крикнул я ребятам.
Старуха вошла в комнату, спросила:
— Может, сынок, вина выпьешь?
— Тащи, мать, — ответил я.
Она затрусила на кухню.
— Вот что, молодой человек, завтра приходите на фабрику, я вас приму на работу. А пока у меня есть в пиджаке пара сотен, я дам вам аванс.
Меня разобрал смех:
— Ты что, начальник, очумел? Неужели ты ничего не понял? Разве не видишь, что идет экспроприация награбленного у трудового народа и государства? Или ты думаешь, мы шутки пришли шутить? А за милость твою величайшую — спасибо. На работу он меня возьмет. Смехота, ребята. Я один раз уже приходил. Два раза я на одной карте не играю. А может быть, ты принимаешь нас за каких-нибудь слабоумных? Ну ты артист, Михаил Моисеевич.