Записки рецидивиста
Шрифт:
Нас повели на работу. Из монастыря выводили через подземный туннель. Как объяснил мне Юзик, чтобы нас — полосатиков — меньше видели те, кто на свободе. Поэтому и туннель сделали, только зеки переименовали его в «метро». Вечером с работы мы также шли через «метро», только уже сквозь станок, как в аэропортах. Если есть в карманах что железное, то загорается красная лампочка и подается звуковой сигнал — гудит.
Но это все напрасно. В зоне такие уркачи сидят, что угодно пронести смогут. Раз в месяц в камерах шмон проводят, так по полмешка оружия выносят. И откуда только что берется, одному Богу
Когда после работы шли по коридору второго этажа, увидели Яшу Шакала. Он бежал и кричал:
— Пономарев! Бери матрац и иди в двадцать четвертую камеру.
— Знаю, Яша, знаю, что тебе жалко стало вампиров. Не трону я их.
В тридцать четвертой я забрал матрац, и меня отвели в двадцать четвертую камеру. Камера была большая, с высокими узкими окнами-бойницами. В ней проживало человек шестьдесят-семьдесят зеков. Были знакомые уголовники по Певеку и Анадырю. Был Володя по кличке Сибиряк, сидели с ним вместе в Дудинке и в зоне Ванино. Он был вор в законе. Сам родом из Кадиевки. Когда освободился, женился. Жена была карманница; на одной выездке-«гастролях» она «погорела», и молодой парень ее зарезал. Володя узнал кто, разыскал парня и кончил того. Сам сел, дали особый режим. Так он попал в монастырь. На свободе осталась дочка, живет у сестры жены в Кадиевке.
Много времени прошло с тех пор, как мы сидели вместе в зоне Ванино. Кличка у Володи теперь Слепой. Более жестокого человека, пожалуй, в жизни я не встречал. Был он худой, высокий, лицо серое, горбоносое, глаза жесткие, глубоко посажены, а свирепости — на целую роту хватит.
За встречу Юзик заварил чифирю.
— Свежачку Дим Димычу, — сказал он, — «нифеля» потом заварим.
Алюминиевая кружка с ароматным чифирем пошла по кругу.
— Да вы ништяк здесь устроились, — сказал я.
— Были бы бабки, Дим Димыч, с ними везде можно жить. Раз в месяц отоваривают. Через отрядных надзирателей можно и водчонки, и «плану» достать, — сказал Юзик.
Я взял гитару и заиграл цыганочку, а Юзик стал плясать. Как он хорошо танцевал и цыганочку, и вальс, и фокстрот. В такие моменты обычно все зеки бросали свои дела, обступали нас кругом, и не было ни одного лица, на котором не светилась бы улыбка. Хотя в камере были такие угрюмые рожи, похлеще мумий из египетских гробниц, да и на них появлялась улыбка.
В преступном мире это был второй плясун. Одного виртуоза я знал по Анадырю. Звали его Юра по кличке Ворона. Могу с уверенностью сказать, что в его лице страна потеряла выдающегося танцора. Пойди его жизнь по другой колее, и на одного Махмуда Эсамбаева было бы больше.
Юзик рассказал мне, что во время войны в монастыре размещалось гестапо. В подвалах, где сейчас склад бракованной продукции, пытали советских военнопленных, а мертвых замуровывали в бетонные стены. Даже сейчас, когда спускаешься в подвал, то ощущаешь, как смердит в нем. Тюремное начальство не раз просило вышестоящие инстанции что-нибудь сделать. Потом все-таки приедет начальник управления тюрем из Хмельницка, маленький такой, толстенький генерал. Спустится с сопровождающей его свитой в подвал, постоит немного и скажет:
— Здесь, видно, трупы бетонировали в стены, — и, обращаясь к сопровождающим: — Вы чувствуете специфический запах?
—
Обращаясь к начальнику тюрьмы, генерал скажет:
— Подвал затопить, подземный ход замуровать.
Потом так и сделают.
Большинство из девятисот заключенных Изяславского монастыря работали в мастерских и на полигоне. Всего в лагере было три локальные зоны — три цеха и полигон.
Как-то раз полковник, начальник зоны, вызвал нашего бригадира Володю по кличке Шилокрут и сказал:
— Рядом с монастырем будете строить БУР, а то не хватает одиночных камер.
В одиночки обычно сажали зеков за нарушение режима, за отказ от работы, за преступления в тюрьме, за побег. Как мне сказал Юзик, на памяти зеков, давно сидящих в зоне, из нее еще никто не убежал, хотя попытки были, и не раз.
Я еще не знал, что БУР буду строить для себя и что доведется мне целый год сидеть в одиночке за неудавшийся побег. Не поверил я старым зекам, хотел доказать, что нет такой тюрьмы, из которой нельзя убежать. Главное — иметь большое желание и способности, разумеется. А пока мы копали вручную котлован под фундамент.
Вечерело, когда мы наткнулись на что-то твердое, большое. Оказался большой сундук с висячим замком. Охранников поблизости не было. Сбили замок, открыли крышку. И чуть не попадали. Словами это передать невозможно, нужно видеть. Сундук доверху был набит драгоценностями: бриллиантами, золотыми и серебряными изделиями. Чего тут только не было: кольца, серьги, перстни, кулоны, иностранная валюта, доллары, фунты, шиллинги, много каких-то бумаг.
Мы, зеки — воры-рецидивисты, бандиты, убийцы, обросшие, седые, бледные, грязные, — стояли в оцепенении. Нам, всю жизнь стремившимся к легкой наживе, и вдруг такое счастье задарма.
Когда оцепенение слетело, мы, как звери, рыча и отталкивая друг друга, кинулись хватать драгоценности. Запихивали в карманы и за пазуху кто сколько мог. Кто-то завизжал, получив лопатой по башке. За считанные секунды размели все драгоценности, а сундук по-быстрому закопали в стороне. От алчности ни у кого в мозгу не шевельнулась извилина, если таковые вообще у нас были в тот момент, никто не догадался посмотреть бумаги. Среди них оказалась опись всех драгоценностей, которые, как потом выяснилось, закопали монахи в смутные революционные годы. Да так драгоценности и остались никем не востребованными. Возможно, кто-то и остался в живых из хозяев, да никак не мог подступиться к кладу, так как находился он на территории зоны.
И вот мы, человек сорок, как в сказке превратившиеся в графов Монте-Кристо, шли с работы в камеру. Нам повезло. Котлован мы рыли со стороны санчасти. Вход в монастырь с этой стороны был без станка-пипикалки. Потом по лестнице сразу наверх, а тут коридор и камера долгожданная. Тихо так шли, настороженно, как волки, и все с добычей.
Пришли зеки и с завода, но те без добычи. После ужина стали играть в карты под интерес, на драгоценности. А что не играть, пока ты миллионер, вспомнить потом нечего будет. Азарт был небывалый. Уголовники, имеющие за плечами по пять, восемь, двенадцать судимостей и вдруг в одночасье ставшие миллионерами, играли словно последний раз в жизни.