Записки рецидивиста

Пономарев Виктор

— Год, Дим Димыч, будешь в БУРе сидеть. Срок тебе решили не добавлять. Как такового, побега из зоны не было, была попытка. А попытка — не пытка. Только ты, Пономарев, мог до такого додуматься: бежать через канализацию. За шестьдесят лет зоны такого здесь не было. А я как предчувствовал, почему и приказал приварить к трубе решетку. Я еще раньше заметил, ты часто к люку нездоровый интерес проявлял, крутился вокруг да около. Ну не помои же и объедки тебя интересовали? От греха подальше я и решил решетку поставить. А что ты большой любитель бегать, это я из твоего личного дела узнал. Ведь нет ни одной колонии, ни одной тюрьмы, из которых ты бы не бежал или

не пытался бежать. С малолетства бегаешь. Не зря же мы на твоей личной карточке красную полосу вмандячили, а за твою склонность к побегам. Вот посидишь годик под землей в каменном мешке, подумаешь как следует. Здесь мозги выправляются в лучшую сторону, никаких извилин потом не остается для дурных поступков, одни прямые линии, да и тех всего две: одна — пожрать, другая — для стока мочи, поссать, одним словом.

После такой воспитательной беседы я сказал Шарову:

— Не знаю, гражданин начальник, что мне делать теперь: то ли «лаять» (ругать) вас, то ли благодарить?

— Ты лучше, Пономарев, Бога благодари, что живой остался, да ребят из охраны, что оперативно сработали.

5

Об этом и многом другом вспоминал я в последние ночи перед освобождением. Лежал с открытыми глазами и думал, думал. Это и товарищ мой по нарам заметил, эстонец Хари из Таллина. А Володя Слепой «откинулся звонком» (освободился) из зоны, когда я в БУРе еще сидел. Уехал к дочке своей. Мне ксиву через братву передал, звал к себе, когда «откинусь».

— Дим Димыч, — говорил мне Хари, — как ни встану ночью поссать, а ты лежишь в потолок смотришь. Не спится, что ли?

— Да, Хари, не спится мне перед оконцовкой срока. Пятнадцатого октября, сказал мне Шаров, готовиться на выход с вещами. У тебя ведь тоже «катушка на размотке»?

— Два месяца осталось.

— А как дальше на свободе жить — не знаю. Собственно, я на ней и не жил толком, все больше в тюрьмах, зонах да в бегах. А в бегах что за жизнь, только и знаешь, что «ходить по бритве», чтобы не «затяпаться» ментам. Смогу ли прижиться на свободе, не знаю. Свобода для меня всегда была как свет незакатный, все где-то на горизонте маячила. А как натурально «солнце засветило», тут я и забуксовал. Это у Ивана Бунина стихотворение есть. Оно так и называется «Свет незакатный». Я как вспоминаю его, у меня ощущение такое, будто этот мужик прямо в душу заглянул. Вот, Хари, послушай:

Там, в полях, на погосте, В роще старых берез, Не могилы, не кости — Царство радостных грез. Летний ветер мотает Зелень длинных ветвей — И ко мне долетает Свет улыбки твоей. Не плита, не распятье — Предо мной до сих пор. Институтское платье И сияющий взор. Разве ты одинока? Разве ты не со мной В нашем прошлом далеком, Где и я был иной? В мире круга земного, Настоящего дня, Молодого, былого Нет давно и меня!

— Чуешь теперь, Хари, — продолжал я разговор с товарищем, — как мужик красиво базар держит? Ладно, Хари, спи,

отдыхай. Что-то в оконцовке меня сильно на сантименты потянуло. Старею, однако.

Глава 2

НА СВОБОДУ С ЧИСТОЙ СОВЕСТЬЮ

1

Вот и кончил я «сидя лакать» (отбывать срок лишения свободы) и вышел за лагерные ворота в очередной раз. За спиной остался Изяславский монастырь — зона особо строгого режима, одна из самых страшных зон, в которых мне доводилось бывать. Не зря эту зону называют «Долиной смерти». В ней и дня не проходило, чтобы кого-то не тащили на «участок номер три», а то и троих-четверых. В «Долине смерти» я оставил пять лет своей жизни.

Казалось, радости моей предела не должно было быть. А на деле что-то не так, какая-то щемящая тоска давила на грудь. Человек, оно понятно, ко всему привыкает. Но к тюрьме привыкнуть невозможно. Просто там, за решетками и колючей проволокой остались годы жизни, остались товарищи, с которыми ты делил крохи радости и горы печали. Кто-то из них выйдет на волю, а кому-то не суждено, навечно останутся на лагерном кладбище.

Так что же я имею в конечном счете, чего достиг в свои сорок три года? Двадцать шесть лет тюрем и лагерей — вот и весь мой багаж. Одним словом, «мои года — мое богатство», как поет Вахтанг Кикабидзе. Люблю я этого певца за душевное исполнение песен.

Последние дни в заключении я много думал, как дальше жить. Пришел к простой истине: все, пора «уходить в шурш» (прекращать преступную деятельность) и начинать новую жизнь. Хоть немного пожить человеком на воле. Думаю, мои товарищи поймут меня и не осудят. Я всегда «жил положняком» (пользовался авторитетом среди осужденных). И никому я ничего не должен. Я отсидел за всех, за все и про все. Ну да посмотрим, куда кривая вывезет, куда меня новая жизнь приведет. Пути-то Господни неисповедимы.

2

В Херсонской области на берегу Днепра есть город Берислав, очень красивый небольшой городок. В него я приехал после освобождения из «Долины смерти». Стоял на берегу Днепра, смотрел на пробегающие по нему «Ракеты» и не мог налюбоваться. «На берегу пустынных волн стоял я, дум великих полн, и вдаль глядел…»

Перво-наперво я решил устроиться на работу. Когда освобождался, получил расчет. Братву нашу в зоне «подогрел», на общак отстегнул, но кой-какие бабки еще оставались у меня. Надолго ли их хватит?

Первую ночь на воле я провел на вокзале, а утром посунулся к автобусным остановкам. На остановке обратил внимание на одного мужчину лет тридцати пяти — сорока, ростом выше среднего. Подошел к нему и поинтересовался:

— Слушай, братан, ты, случайно, не знаешь, где тут на работу можно устроиться?

— А ты что, только приехал?

— Да. Вот, освободился только.

— О, так я сам червонец «хозяину» оставил. Тоже думаю на работу устроиться.

— Так мы с тобой родственные души, чуть не братья, — пошутил я. — Свояк свояка видит издалека.

Тут же познакомились, мужика звали Володей. У него уже была наводка (информация).

— Ты знаешь, Демьян, я вчера ездил тут в винсовхоз «Красный маяк». У них прямо в совхозе большой винзавод и общежитие есть. Давай туда поедем, может, возьмут на работу кем-нибудь?

— Давай. Только в дегустаторы проситься будем, — пошутил я. — Ты знаешь, сколько я в жизни не допил, пока по зонам «чалился»?

— А я? Если мы серьезно возьмемся за эту работу, то плакал их винзавод, — в тон мне ответил Володя.