Записки репортера
Шрифт:
Помню глубокие и содержательные беседы по проблемам журналистского предназначения и с Отто Лацисом, и Даниилом Дондуреем, и Зоей Ерошок, и Петром Вайлем, и Леонидом Парфёновым, и Лилией Шевцовой, и Владимиром Познером, и Алексеем Симоновым и даже Егором Гайдаром. Не забыть, как в кулуарах Клуба накоротке беседовал с академиком Яковлевым. О чём беседовал? О демократии, точнее – её частых мутациях, которые в нынешнем их виде мудрый Александр Николаевич, помню, грустно предрёк словами Салтыкова-Щедрина: "За морду – и в демократию…"
Помню, как в 2004-ом торжественно вручали
У отечественной журналистики сегодня сложное время. Иной раз кажется, что её больше не существует. Хотя нет-нет она даёт о себе знать неожиданными реинкарнациями вроде последней Нобелевской премии за мир "Новой газете". Значит пресса в России всё-таки жива. Её просветительский дух, бескопромиссная позиция и честное имя. Собственно, то самое, чем вошёл в своё время в историю отечественной публицистики и наш КРЖ.
Победивший музыкой
(Памяти Александра Градского)
Если "поэт в России больше, чем поэт", то настоящий музыкант – тем паче. На рубеже веков в России было по сути две музыки, две песенные культуры, две её философии: одна называлась "Градский", другая – всё остальное. Весовые категории двух культур были примерно сопоставимы. Хотя одну из них олицетворял всего лишь единственный музыкант. Однажды взявший гитару, однажды севший за рояль и однажды открывший слушателям бесконечный космос потрясающего по красоте голоса.
Как и всё космическое голос Градского не умещался в ограниченных объёмах концертных залов и спортивных арен. Ему было всегда тесно, если только впереди не маячила перспектива унестись с земли куда-нибудь подальше, например, к звёздам. Как у Чехова, бесконечная немая степь требовала и молила певца, точно также, наверное, бессловесная вселенная вымаливала тысячелетиями и себе достойное озвучание.
Градский умел положить на музыку и спеть практически всё. Всё самое главное. Историю спеть, культуру, душу народа, его страсть, чаяния и отчаяние. Гениальными аккордами тягался с гениальными рифмами: хоть того же Маяковского, хоть того же Пастернака. И всегда побеждал, доказывая, что всё гениальное может быть положено на музыку. И – спето. Одно условие: браться за это должен тоже гений…
Гордость и предубеждение
(Этот неоднозначный русский Нобель за мир)
Первое чувство, конечо, чувство гордости: наконец-то нас вспомнили. И присудили долгожданную Нобелевскую премию. Второе чувство – досады: вспомнили-то самое мерзкое. О чем так настойчиво и с таким героизмом не устает оповещать "Новая газета".
Есть такая аксиома: если международные премии вручают журналистам, то страна, которую они представляют серьезно больна. Причём – со скрытым диагнозом. Или – скрываемым. И заслуга чествуемых
Журналистика в России не то чтобы больна. Она, вернее всего, уже почти отсутствует. И заменена пропагандистскими суррогатами. На этом фоне Нобелевский жест в сторону именно россйской журналистики смотрится весьма экстравагантно.
Да, лауреат Дмитрий Муратов – заметная личность в газетном мире. Да, возглавляемое им издание – глоток правды в море лжи. Да, немало репортеров издания пало от пуль убийц. Но вся эта война газеты, или война с газетой, всё-таки далеко не вожделенный мир, за который так ратует Нобелевский комитет и отмечает премиями. Слишком немирная перспектива у столь конфронтационнного лауреатства. Причем, даже не столько с изношенным режимом, сколько с омертвевшей журналистикой.
На Нобелевской эйфории, не ровен час, ей захочется воскреснуть. Ожить. Очиститься. И причаститься святых таин достоинства и чести. Пожалуй, нереально. Глубина профессиональной пропасти велика. Выбраться из нее – тема, видимо, другой награды. И первый русский журналистский Нобель здесь, пожалуй, не столько пролог к светлому будущему, сколько эпилог к темному прошлому.
Космос, как бесчувствие
(Надоев всем на Земле, Первый канал решил освоить теперь и околоземное пространство)
Для чего снарядилась целая киноэкспедиция на МКС – снимать полнометражный фильм. Зафрахтовали ракету. Натренировали артистку. Раздали интервью. Убедили народ в неминуемом успехе. Выкрикнули "Ключ на старт!" И стали ждать шедевр.
В последнее время на отечественном ТВ с ними, этими шедеврами, как-то не очень. Нет, фильмы снимают, деньги тратят, но определенно сказать о чем они – трудно. Поскольку трудно все это наснятое смотреть. Очевидно, неудачно выбирается точка обзора. Не тот ракурс. Не тот пейзаж…
Теперь проблему, видимо, удалось решить. Причем, самым радикальным образом – расстаться со всему неудачными земными ракурсами. Они-то, чувствуется, и портили всю картину, все сюжеты в хозяйстве Эрнста. Теперь портить перестанут. Поскольку будут заменены космическими.
История умалчивает, просился ли Тарковский для съемок своего "Соляриса" полетать на станции "Салют". Дабы, так сказать, "просолиться в теме". Уверен, что нет. Настоящий художник на то и художник, что способен летать в воображении. За письменным столом или в мосфильмовском павильоне на режиссерском стуле. Причем летать так, что позавидует любой космонавт.
Когда же с воображением не очень, с талантом – тоже, а денег и амбиций тьма, то да, за вдохновением остается разве что брать билет на Байконур. И греться в облаках пламени, Бог знает куда, стартующей ракеты.
Хороше бы, конечно, чтобы она вернулась на Землю в целости. И что-то полезное привезла с собой обратно. Пусть даже не "оскаровский" фильм. А лучше всего – чтобы вообще без фильма.
Пусть только вернет нашим людям украденное у них когда-то телевизором простое ощущение человечности. Это, пожалуй, единственное, зачем стоило посылать Первый канал так далеко с надеждой дождаться его когда-нибудь обратно.