Записки Русалочки
Шрифт:
Однако Иво и здесь проявил чудеса предупредительности. Перед ужином он сообщил мне, что мы заедем еще в «одно место», и привез меня в магазин с громким названием «Парадиз».
— Выбирай себе, что хочешь, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — И не вздумай переживать из-за цены… Я понимаю, что ты чувствуешь себя неловко. Но мне хочется сделать тебе подарок, и я его сделаю… Ты же не хочешь, чтобы я сам выбирал тебе платье?
Мне оставалось только подчиниться. Несмотря на кажущуюся мягкость, Иво умел быть решительным. Густые брови, сдвинутые на переносице, тяжелый карий взгляд, жестко сомкнутые губы — все это действовало на меня, как дудочка на змею. Мне даже становилось немного страшно, когда он смотрел так.
Так что я не смогла возразить и послушно направилась в «Парадиз», магазин одежды, в котором одевались сливки дуврского общества…
Кажется, Иво здесь неплохо знали, потому что карточка на его имя сделала свое дело. Вместо холодного приема, которого вправе была ожидать девушка в поношенной юбке и старомодной кофточке, меня встретили улыбками и повышенным вниманием. Его-то, правда, мне хотелось меньше всего…
Выбирала я недолго. Буквально влюбившись в платье, которое висело на одном из манекенов, я тут же его примерила. Синий бархат нежно ласкал тело, и, еще не заглянув в зеркало, я уже почувствовала себя настоящей красавицей. И без ложной скромности скажу, что не ошиблась. Оно сидело на мне как влитое. Верх платья вплотную прилегал к телу, а юбка расходилась клиньями, расшитыми перламутровым бисером и украшенными стразами. Грудь была, к счастью, закрыта, а спина открыта, но открыта элегантно, не вызывающе. Бархатные рукава платья достигали локтя, а дальше продолжались легкими лепестками синей органзы, которая тоже была расшита бисером и стразами.
В этом восхитительном платье я казалась себе уже не Русалочкой, а принцессой, отправляющейся на бал. Но, конечно, я по-прежнему чувствовала неловкость — за это платье Иво придется выложить кучу денег… Утешало одно: денег у него, по всей видимости, куры не клюют.
Помимо платья меня ожидал еще один сюрприз. Иво, вдохновленный моим новым образом, решил, что мне не хватает украшений, и взял напрокат серьги с сапфирами и роскошное колье. Теперь я была настоящей принцессой, вот только, к сожалению, немой.
Иво сразу же почувствовал перемену в моем настроении и понял, почему мои глаза подернулись дымкой грусти.
— Не грусти. То, что ты молчишь, совсем не так страшно. Твоя красота — и внешняя, и внутренняя — говорит ярче всяких слов…
Я даже зарделась от такого комплимента. Не думала, что Иво может говорить такие вещи, а уж тем более мне. И все же мне было приятно. Душа согрелась и раскрылась, как весенний цветок, и я почти перестала переживать из-за ужина у Иллиана Отиса. Правда, откуда Иво знает о моей «внутренней» красоте? И вообще, есть ли она? Откуда ей взяться у замкнутого, эгоистичного человека…
Иллиан принял нас по-разному. Иво — с показным радушием, меня — с язвительной холодностью. Конечно, возмутилась я про себя, можно позволить себе отпускать колкости, когда предмет твоих насмешек молчит как рыба… Но все остальные вели себя достаточно тактично и были весьма любезны, ничем не выказывая своего пренебрежения моей персоне.
Нас усадили за стол и подали первое, но я так переволновалась, что кусок не лез мне в горло. Во-первых, сидела я не очень-то удачно, с одной стороны, и очень удачно — с другой. По правую руку от меня сидел Иво, по левую — его друг, Эрни Дженкинс, с которым я недавно познакомилась. Это соседство, естественно, относилось к разряду приятных. Но было и неприятное: напротив меня сидели Иллиан и один из его друзей, человек, который произвел на меня неизгладимое впечатление…
Вначале все было неплохо. Иво слушал пафосную болтовню Иллиана об элитных лошадях, я слушала довольно интересные рассуждения Эрни Дженкинса о росте преступности в Англии. Эрни был известным адвокатом и, к моему счастью, прекрасным рассказчиком. Не углубляясь в профессиональные термины, он мог просто и доступно объяснить те вещи, которые раньше казались мне далекими
Однако наше безоблачное общение было прервано бесцеремонным вмешательством друга Иллиана — Боркью, который вдруг завел речь о том, как он презирает людей, которым нечем оплатить не только услуги адвоката, но и свою «никчемную» жизнь.
Дело в том, что Эрни зачастую имел дело с не очень состоятельными, а то и вовсе бедными клиентами, которым без помощи хорошего адвоката пришлось бы туго. Это было одной из причин его известности. Еще бы: адвокат, который может заработать своей речью огромное количество денег, защищает плебеев! Это вместо того, чтобы иметь дела с аристократами, которые заслуживают хорошей защиты…
Боркью Лорксон, по всей видимости, недолюбливал Эрни. Типичный сноб, такой же, как и Иллиан, — скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты, — он чванливо выставлял на показ свой аристократизм и всячески пытался намекнуть на «низкое» происхождение Эрни. Боркью явно пытался «выглядеть» в моих глазах, потому что я с самого начала почувствовала, как его масляный, отнюдь не аристократический взгляд скользил по моему телу, покрытому синим бархатом платья… От этого взгляда по моей коже запрыгали мурашки, слишком уж сильно напоминал он взгляд того человека, с которым когда-то свела меня судьба… А в промежутке между сальными взглядами противный Боркью осыпал язвительными насмешками Эрни, который, надо сказать, держался с большим достоинством…
— Не понимаю, как можно защищать людей без происхождения, без образования, и, самое главное, без мозгов в голове, — надменно вещал Боркью. — Этот сброд не заслуживает внимания, и его место — в тюрьме. От своей несостоятельности и нищеты они готовы на любое преступление. И мне совершенно не ясно, почему вы, мистер Дженкинс, считаете, что они нуждаются в вашей помощи…
— Во первых, — холодно начал Эрни, — этот, как вы выразились, сброд частенько рождает таких людей, которым многие аристократы и в подметки не годятся. Взять хотя бы Роберта Бернса. Вы-то, Боркью, наверняка его читали, обучаясь в… Кембридже, если я не ошибаюсь? — Он вопросительно и немного снисходительно посмотрел на Боркью, который, по всей видимости, слышал о Бернсе, но так и не удосужился прочесть его стихи. — Так вот, — продолжил он. — История Роберта Бернса, обычного бедняка, который стал гордостью не только Шотландии, но и Англии… Если вы помните, у поэта была возлюбленная. И не просто возлюбленная, а возлюбленная с происхождением… — Эрни произнес это слово с некоторым ехидством. — Родители этой возлюбленной, увы, не помню, как ее звали, относились к этой связи весьма негативно. А теперь… Теперь Роберта Бернса знает даже младенец в пеленках, а вот фамилию этих заносчивых богачей никто не помнит… А во-вторых, дорогой мой Боркью, образование и ум — отнюдь не тождественные понятия. Вы можете трижды отучиться в Кембридже, Виндзоре или еще где-нибудь, но, если вы человек пустой и бесчувственный, ума вам это не прибавит. Культуры, а я имею в виду внутреннюю культуру, тоже… И в-третьих. В тюрьме должны сидеть преступники, а не те люди, которые из-за своей бедности не могут иметь достойного защитника на суде…
Я была настолько поражена этой красивой и достойной отповедью, что не смогла удержаться и зааплодировала Эрни. Боркью бросил на меня уничижающий взгляд, мол, все с тобой понятно, ты ведь и сама из той же среды… Но, честно говоря, мне было совершенно наплевать на этот знак презрения. Когда рядом с тобой сидит такой защитник, как Эрни, волей-неволей чувствуешь себя гораздо увереннее.
— Ну с вами, мистер Дженкинс, мне все было ясно с самого начала. Но вот молодая леди, которая сидит рядом… Кто она? — ехидно улыбнулся Боркью…