Записки санитара морга
Шрифт:
– Ну, сам подумай… Если б вы, парни, с кулаками на бандюков выскочили – дали б вам по роже, да и все. А если б ты с ножом полез – схлопотал бы пулю. И нож бы тебе потом в задницу засунули, в лучшем случае. А то и в печень. Но… все равно – спасибо.
– Да это ж мы искренне…
– Я и говорю – спасибо. Чтоб вы не подумали, будто я не оценил. Но зарубите себе на лбу – я сказал, вы делаете. Точно так, как я сказал. Договорились?
– Договорились, – коротко пообещал я, довольно улыбнувшись.
Остаток рабочего дня мы с Плохишом драили лифт, борясь с запахом «безродников»,
Закончив с лифтом, отправились в «двенашку», неся в себе усталость, за которой тянулся шлейф сегодняшней нервотрепки. Вовка тоже был там. Уже переодетый и с неизменной газетой в руках, он курил дорогую вишневую сигарету, наполняя комнату мягким пряным ароматом.
– Свиридов этот в крайней секции, у окна, на нижней полке, – предупредил нас Бумажкин. – Я его упаковал железобетонно, так что ничего страшного…
– Ну и денек сегодня, – устало протянул Борька. – Маркинская родня бешеная… «Безродников» отдавали-отдавали, так и не отдали до конца.
– Главное, что ампутяк вывезли, – сказал Вовка.
– Да лучше б ноги остались, чем целый Свиридов. Ноги куда-нибудь выкинуть можно, – несерьезно возразил Плохотнюк.
– Выкинуть? Был такой случай, – вспомнил я. – Петя, санитар из морга 59-й городской, где я работать начинал, так и сделал… Алкаш безумный.
– Да ну? Прям выкинул? – удивился Плохотнюк.
– Ага, клянусь. На заре перестройки дело было, мне заведующая рассказывала. Он только ампутяк отдал, и тут ему из хирургии свежую конечность принесли. Не знаю, что на него нашло, не иначе в дым пьяный был. В общем, взял он эту ногу, чуть выше стопы ампутированную, в старые газеты завернул и на ближайшую помойку выкинул.
– Смелое решение, – хохотнул Плохиш. – А мы тут машины заказываем…
– Так это только начало. На следующий день, ранним летним утром, молодая мамаша с ребенком маленьким шла куда-то по улице Достоевского, где дом-музей Федора Михалыча. Солнышко, птички поют – красота. И навстречу ей по тротуару бежит большая дворняга. А в зубах у нее – человеческая нога.
– Ни хрена себе картинка! – сказал Борька.
– Прям как в фильмах Куросавы, – заметил Бумажкин, заинтересованно отложив газету.
– Да, прям так. У мамаши, естественно, шок, паника, ребенок рыдает. Ну, она в милицию давай звонить. А потом и другие граждане сообщать стали, которым на глаза эта собачка попалась. Животное голодное, а тут такой кусок мяса, свежий, да на кости, на помойке валяется. Весь отдел местный на уши подняли, собаку разыскивали. Думали – убийство, расчлененка, какой-то псих орудует… В целом – недалеко от истины, Петя и впрямь малость не в себе был. В итоге докопались до истины, в морг пришли. Татьяну Петровну, заведующую, чуть инфаркт не хватил, бедную…
– А с Петей этим чего? – поинтересовался Плохиш.
– А чего с него взять? Он ни
– Да, история занятная, – согласился Вовка. – Давай-ка ты, Боря, дуй переодеваться. Время уж без пяти, пора.
– Все, я мигом, – отозвался Плохиш, скрывшись за порогом.
– Про ящик помнишь? – строго спросил меня Бумажкин.
– А как же… Кондиционер, радиосвязь, ароматизатор, подсветка, запас кислорода. Я в нем сегодня спать буду.
– Я тебе дам! Спать он будет… – погрозил он мне кулаком, улыбаясь. – Береги его как социалистическую собственность, понял? Если что – хватай нож, гвоздодер – и мочи злоумышленника, – ехидно напутствовал меня старший санитар.
В самом начале шестого мои напарники покинули отделение, как и остальные коллеги, спешившие оставить меня наедине с Царством мертвых. Большую часть из них ждали два дня вдали от микроскопов, диагнозов, изношенных людских останков и запаха полов, которые санитарка Катя так щедро натирала дезинфицирующим раствором, будто старалась добиться стерильности. Целых два дня вокруг них будут только живые, а мертвые станут покорно дожидаться встречи, назначенной на утро понедельника.
И только немногочисленная дежурная субботняя смена придет сюда завтра к девяти, чтобы до трех нести ритуальную вахту, завидовать остальным и считать минуты, частенько поглядывая на часы.
Я же останусь здесь, в Царстве мертвых, зажатым в его стенах. Став Хароном, буду прятать в себе санитара, и наоборот, секунда за секундой пропуская сквозь душу оставшиеся шестьдесят четыре часа моей Большой недели.
Последним отделение покинул заведующий Ситкин, около половины шестого. Пожелав мне спокойного дежурства, он спросил:
– Пятые сутки работаешь?
– Ага, пятые, – кивнул я.
– Все-таки живучий народ, эти санитары! – сказал шеф, рассмеявшись.
– Так ведь постоянно с мертвецами… У нас к смерти иммунитет выработался.
– Молодость – вот твой иммунитет, – вздохнул он. – Я в твои годы тоже жил, будто у меня заводной механизм в заднице имелся. И ведь был уверен, что всегда так будет.
– А разве нет? – пошутил я с серьезным видом.
– Скоро узнаешь. Лет двадцать-то всего осталось…
– А Бумажкин? Ему уже давно за сорок, а вон какой живчик.
– Вовка, конечно, молодец. Но… если этого живчика в такую неделю запрячь, он к среде поломается. А все потому, что вы, молодые, на количество событий живете, а мы – на качество. Ладно, Артёмий, пойду я. Отдыхай по возможности.
– Постараюсь, Виктор Михалыч.
Остановившись на пороге служебного входа, шеф обернулся ко мне, сказав:
– Сегодня, товарищ круглосуточный санитар, разрешаю вам откушать горькой и приглашать дев младых, но только после того, как гроб привезут для Варапаева. В кладовку его, а ключ убрать подальше и до утра не трогать. Как понял?