Записки Шанхайского Врача
Шрифт:
Проблема учебников решалась своеобразно. Китай не считался с авторским правом других стран и перепечатывал иностранные книги фотоспособом. Такие книги стоили в десятки раз дешевле оригиналов. Я начал писать свои лекции, пользуясь английскими и американскими источниками, которых в Шанхае было больше, чем французских, и это были новейшие издания. Университет быстро размножал их на ротаторе, и они продавались студентам за гроши.
В начале семестра для каждого курса публиковался список письменных и устных экзаменов по разным предметам на все субботы. Отметки за эти еженедельные экзамены записывались в досье студента в течение всего времени пребывания в университете. На выпускных экзаменах они учитывались для выведения итоговой отметки.
Некоторые китайцы с трудом овладевали французским, и на письменных экзаменах иногда были такие ответы, что их невозможно было прочитать. Столкнувшись
В университете была стобалльная система оценки знаний, и за правильно подчеркнутое лекарство ставилось десять баллов, за неправильно подчеркнутое - ноль. Такие задания, где ничего не надо было писать, а только подчеркивать правильное, были облегчением и для студентов, и для профессора. В других заданиях по диагнозу болезни и ее стадии нужно было описать метод лечения. За такой ответ давалось двадцать баллов. Ответ на вопрос о механизме действия лекарства также оценивался в двадцать баллов. Правильный ответ на вопрос о диагнозе и схеме лечения по клинической картине заболевания мог принести тридцать-сорок баллов. Знания по дозиметрии лекарств оценивались по количеству правильных ответов в предложенном задании. Например: укажите средние дозы и пути введения для неосальварсана, меркузала, аметина, неостибозана, апоморфина, морфина, гидроксида алюминия, глицерина, сульфата железа, витамина В1. Десять правильных ответов - десять баллов. Правильные ответы на все вопросы и задания письменного экзамена в сумме давали сто баллов. Такая система была удобна для проверки знаний студентов по разным темам предмета. Стиль французского языка и орфографические ошибки не учитывались: китайцы писали на чужом для них языке. Эти факторы принимались во внимание только в письменных работах по французской литературе и философии.
Что касается политических предпочтений, то я заметил одну странную вещь (мне приходилось встречаться со студентами медицинских факультетов и других университетов Китая, в частности, американского и гонконгского (английского). У китайцев, учившихся в американском университете, явно просматривались проамериканские настроения, в английском - проанглийские, а вот у всех студентов «Авроры» почему-то преобладали антифранцузские настроения. Как ни пытался я разгадать эту загадку, не мог найти сколько-нибудь приемлемого объяснения. Все три университета имели весьма сходные характеристики: учились в них сыновья и дочери из богатых китайских семей, принадлежали они колониальным странам, во всех был силен религиозный элемент, но не было никакой религиозной дискриминации. Правда, у французов в меньшей степени проявлялась расовая дискриминация, чем у американцев и англичан, однако это не снижало антифранцузского настроя студентов «Авроры». Одна моя читательница, видевшая эти строки еще в первом варианте рукописи, высказала предположение о причине подобных настроений. Думаю, что она права, и привожу ее доводы.
Американский университет св. Иоанна находился на территории международного сеттльмента, и сами американцы всегда поддерживали фикцию, что США не колониальная держава. Названия улиц в сеттльменте сохранились китайские (Нанкин роуд, Сачуан роуд, улица Бьющего Ключа), а если и встречались среди них английские, то такие, которые не вызывали у интеллигентных китайцев неприятных ассоциаций. Я не помню ни одной улицы, названной в честь какого-нибудь английского генерала.
Университет «Аврора» был расположен на территории французской концессии, то есть на явно захваченной у Китая территории, а оккупантов китайцы ненавидели. Здесь, помимо улиц Мольера, Расина, Корнеля и Масс-нэ, были авеню Петэна, авеню Жоффр, авеню Фош, улица имени какого-то французского адмирала, принимавшего участие в подавлении антииностранного восстания в Китае, улица адмирала Курба, который воевал против китайцев во время боксерского восстания, авеню Дюбай, названная в честь французского генерала. Я забыл уже многие названия улиц, но французы не стеснялись называть их именами героев антикитайских акций. Получалось, что французы были явными шовинистами, а англичане скрытыми.
Бытовую сторону жизни студентов университет решал традиционно. Большинство студентов, приехавших из других городов Китая, жили в университетских общежитиях — трехэтажных домах, соединенных между собой крытыми коридорами. В довольно большие по площади комнаты селили по четыре студента, поэтому в каждой такой комнате стояли четыре кровати, четыре стола со стульями,
Виктор Смольников, 1947 г.
Бывшие студенты сохраняли связь со своим университетом долгие годы после его окончания. Со временем выработалась и поддерживалась такая традиция: каждый, окончивший университет и работающий в провинции, приехав по любой причине в Шанхай, немедленно приглашался ректором на чашку чая, на которую приходили и все его однокурсники, находившиеся в городе. Сервировался чай с пирожными и ставилось французское вино. Я помню один такой чай. Гость, доктор медицины, во время своего учения никакими талантами не выделялся. Отличился он один раз - на занятии по анатомированию трупов. Поссорившись со своим напарником, он схватил «пластрон», вырезанный из передней части грудной клетки (друзья препарировали легкие и сердце), и огрел им своего друга по голове... Во время чая ректор расспрашивал гостя, как он живет, как идет медицинская практика. Оказалось, что практической медициной он занимается мало, французский язык тоже основательно подзабыл, но зато купил хорошую велосипедную мастерскую, в которой у него работает шесть рабочих, и торгует велосипедами, а также чинит их. Когда речь зашла о медицинской деонтологии, выяснилось, что несчастный вообще забыл это слово.
Разница в заработной плате у иностранных и китайских преподавателей университета была очень большой. Чтобы читатель мог оценить ее, приведу, вероятно, неточные, но все же близкие к истине цифры. Если иностранный профессор получал четыреста американских долларов в месяц, то китаец - от двадцати до тридцати американских долларов, но в китайской валюте, причем доллары все время росли в цене, а китайские деньги - падали. Когда я пришел читать лекции в университет, мне назначили жалование на уровне китайских профессоров в китайских деньгах, но я к этому отнесся равнодушно, так как намного больше получал в фирме «М». На свою китайскую зарплату я мог купить одну бутылку шотландского виски в месяц. Остальным профессорам-иностранцам платили в американских долларах. Однажды я заговорил с моим китайским приятелем о зарплате профессоров. Он сказал: «Профессор-китаец зарабатывает меньше, чем рикша или кули».
– «Почему же они не станут тогда рикшами?» - спросил я подсмеиваясь, на что китаец ответил совершенно серьезно: «Да не могут они, нет такой тренировки, чтобы бегать по десятку километров в день».
В 1950 году, как только китайцы забрали все иностранные университеты в свои руки, иностранным профессорам была предложена такая же зарплата, какую получали китайцы. Китайское правительство не увольняло никого, боже упаси, оно просто не хотело допускать расовой дискриминации в зарплате. Что ж, вполне справедливо, однако иностранные профессора тотчас ушли из университета. Меня же, все время получавшего китайскую зарплату, это не коснулось, и вскоре я остался единственным иностранным преподавателем в университете.
Французские профессора-иезуиты некоторое время тоже продолжали работать, потому что университет им ничего не платил - они жили за счет ордена, хотя судьба их уже была предопределена, так как они не знали китайского языка. Да и меня оставили еще на два года, только потому, что я преподавал на пятом и третьем курсах, то есть студентам, знавшим французский язык, однако в июне 1952 года университет полностью перешел на китайский язык, которого я совсем не знал, и моя преподавательская деятельность на этом закончилась.
Приход Мао Цзэдуна в Шанхай резко отразился и на китайской профессуре. У нас был блестящий профессор-китаец, окончивший парижский университет. Он был богат и приезжал на лекции в новой американской машине с шофером. И вдруг, хотя еще никакие меры против китайской интеллигенции не предпринимались, этот профессор появился в университете - пришел пешком - в синей простой китайской одежде (в нее Мао потом обрядил всех китайцев), на плече он нес палочку, на которой висели завернутые в тряпочку книги.