Записки школьницы
Шрифт:
— Ой, девочки! — всплеснула Нина руками. — Я тоже придумала! Уже придумала!.. Экспонат… Напиток!.. Вечная молодость!
Пыжик помотал головою:
— Не интересно.
— Почему же не интересно? Мы скажем, что напиток надо принимать по две капли, и тогда каждый может прожить до ста лет.
— Ерунда! — отмахнулся Пыжик. — Человеку полагается, по науке, жить до ста двадцати пяти лет.
— Но не живут же, — защищала свой экспонат Нина. — По науке положено, а люди умирают в семьдесят — восемьдесят лет.
Пыжик пожал
— Просто… ну… Привычка, что ли, такая, умирать в это время. Человек доживёт до семидесяти лет и уже говорит: пора умирать. А почему пора, — и сам не знает. Просто привыкли умирать в это время — и всё! Я, например, умру не раньше ста двадцати пяти лет.
В это время вернулась с работы Софья Михайловна.
Очень довольная, что мы пришли к Пыжику, она усадила нас ужинать.
За ужином все весело смеялись, потому что Софья Михайловна очень интересно рассказывала забавные истории о своей собственной школьной жизни. После ужина Софья Михайловна играла на пианино и пела. Голос у неё замечательный. И песни удивительные. Она сама придумывает мотивы на разные стихи. Мне особенно понравилась песенка её собственного сочинения:
Пора бы растянуться на кроватиИ от окна уйти. Но сон некстати!Зачем мне спать? Какой мне сон приснится,Который с жизнью наяву сравнится?Какой чудесный вечер провели мы!
На прощанье Софья Михайловна сказала:
— Заходите почаще! Я очень рада, что вы подружились с Лёней! Женское общество облагораживает мужчин.
Пыжик сделал такую уморительную рожицу, что мы расхохотались.
— Это я облагораживаю их! — сказал он важно.
Софья Михайловна засмеялась:
— Хвастун! — и щёлкнула его по носу. Потом посмотрела грустно на Марго и поправила на её голове беретик. — А ты, Машенька, передай маме, что завтра я приду к ней с одним профессором. В семь часов придём.
Пыжик пошёл проводить нас. По дороге мы стали хвалить его маму. Она у него такая хорошая и совсем даже не похожа на маму.
— Твоя мама, Пыжик, всё равно, что хороший товарищ! — сказала Нина. — Но иногда ты всё-таки чувствуешь, что она мама? Ссорится она с тобою хоть нередка?
— Ну, — развёл руками Пыжик, — от неё, конечно, подзатыльников я никогда не получал. И никогда она не кричит на меня. Но разные… как это сказать… неприятности, что ли, у нас бывают… Мама нервная, горячая очень… Сделаю если что не так, она тогда не замечает меня, не разговаривает… А я подойду к ней, потрусь носом о её руку, ну, она и засмеётся. И всё простит… Мы-то что, — чурки берёзовые? Разве кто-нибудь из нас не понимает, что наши мамы, да и папы тоже, хотят для нас только хорошее?
Ну, не все, подумала я, вспомнив мать Марго. Но сказать ничего не сказала.
30 сентября
Новое
Ребята роются в справочниках, перечитывают старые учебники, запоминают разные исторические случаи, и всё для того только, чтобы сделать экспонат поинтереснее.
Лийка принесла золотую нитку с новогодней ёлки, завёрнутую в целлофан и упакованную в красивый футляр из-под часов. Целый час мы ломали головы, стараясь угадать, что же это такое. А это оказалось самой обыкновенной нитью Ариадны.
Конечно, экспонаты делать не так просто. Надо всё-таки знать, и кто такая Ариадна и что такое нить Ариадны. И тут уж никак нельзя путать Тезея с троянским конём, кентавров с кенгуру или Нерона с Немвродом. И вообще надо соображать немного, иначе получаются не экспонаты, а чепуха на постном масле. Вот недавно Марго принесла пуговицу с якорями, как самый настоящий экспонат. Пуговицу она завернула в розовую прозрачную бумажку и укрепила на кусочке красного бархата. Все стали догадываться, что бы это могло быть, а когда не могли угадать, начали кричать, дурачась.
— Это, — закричал Славка, — пуговица от штанов господа бога!
— Деньги планеты Марс!
— Глаз Полифема!
Марго сказала, что это самая первая пуговица на земле. Но её тут же разоблачили.
— Пуговица — с якорями, — сказал Ломайносов, — а люди не могли строить корабли и делать якоря, если у них не было ещё одежды. Значит, пуговица с якорями не может быть самой первой пуговицей.
— Ребята, — закричал Пыжик, — да это же пуговица капитана Кука, которого съели дикари! А у тебя, Марго, есть пепел того костра, на котором жарили Кука?
— Конечно, есть! — кивнула Марго, не моргнув даже глазом. — Пеплу сколько угодно. Завтра и пепел принесу! Пожалуйста!
Не забудь тогда поставить дату на экспонате! Укажи число, месяц и год, когда съели отважного Кука! Вот это уже будет ценный экспонат. Помнишь, когда его съели?
— По-моему, — неуверенно сказала Марго, — его съели в тысяча восемьсот двенадцатом году.
— Вздор! В тысяча восемьсот двенадцатом году били Наполеона в России. И бил его Кутузов. При чём же тут Кук? Кутузов — да! Кук — нет!
— Кука, — сказала Дюймовочка, — съели в тысяча пятьсот каком-то году! Или в тысяча семьсот семьдесят седьмом году.
— Здравствуйте, тётя, я ваш дядя! — насмешливо оскалился Пыжик. — К этому можешь добавить: «А было Куку в то время не то шесть лет, не то шестьдесят, а может, и все шестьсот»! Какой же это экспонат, если всё с потолка берётся? Липа, а не ценность!
Из-за этих экспонатов теперь каждый день спорят до хрипоты и в классе, и на школьном дворе, и по дороге из школы или в школу.