Записки солдата
Шрифт:
Истребители-бомбардировщики противника каждый день совершали налеты на мост, но, к счастью, их бомбы падали в воду, не причиняя вреда. Однако 9 марта снаряд дальнобойной артиллерии попал в мост, повредив его; движение по мосту было нарушена в течение пяти часов. Через два дня новый снаряд ударил по мосту. Наконец 17 марта мост качнулся, накренился и обрушился в воду. Более двух десятков саперов из 200 человек, ремонтировавших мост в этот момент, было раздавлено рухнувшими фермами. Многие потонули, упав в ледяные воды Рейна. По мнению наших инженеров, мост можно было спасти, если бы только он простоял еще 24 часа. Однако Ходжес уже успел закрепиться на плацдарме у Ремагена. Он перебросил на этот "пятачок" четыре дивизии и расширил его, захватив широкую автостраду, ведущую на Франкфурт. Первое время реакция противника была замедленной. В результате
В тот же день, когда был захвачен Ремаген, Булл приехал в Намюр. Однако он прибыл не для того, чтобы помешать нам создать предмостное укрепление у Ремагена, а с целью забрать у нас часть войск и передать их Деверсу, который должен был очистить Саар от немецких войск. После того как Паттон вышел к Мозелю, в руках противника западнее Рейна оставался только Саарский бассейн. Линия Зигфрида отделяла 7-ю армию Пэтча от Саара.
Хотя Эйзенхауэр предпочел бы сначала выйти к Рейну на всем фронте, а уже потом приступить к его форсированию, все же он не решался перенести намеченный Монти день начала форсирования Рейна. Поэтому в верховном штабе экспедиционных сил союзников стремились выделить Деверсу силы, необходимые для быстрого овладения Сааром. Взять войска из 9-й армии было нельзя, так как она входила в состав группировки Монти и пользовалась приоритетом. Поэтому мы подозревали, что нашей незадачливой 12-й группе армий снова придется послужить донором. Вскоре после ликвидации арденнского выступа мы уже передали Деверсу три дивизии для наступления на Кольмар. Мы опасались, что в случае еще одного такого поползновения на наши силы мы будем совсем обескровлены и форсирование Рейна на южном направлении может быть сорвано.
Я предвидел, что попытка Деверса прорвать линию Зигфрида может закончиться неудачей, и предложил Эйзенхауэру повернуть войска Паттона на юг. Паттон мог, переправившись через Мозель, ворваться в Саар с севера и отрезать противника, засевшего в укреплениях, с тыла. С предмостного укрепления на южном берегу Мозеля в районе Кобленца 3-я армия могла нанести удар в южном направлении, выйти к западному берегу Рейна и перерезать линию снабжения противника. Тем временем в окрестностях Трира на границе с Люксембургом 3-я армия в период активной обороны очистила от противника треугольник южнее Мозеля. С этого удобного трамплина Паттон мог сделать бросок на юг в тыл линии Зигфрида, обойдя с фланга ее укрепления, в то время как Деверс наносил удары по ним с фронта. Как только Эйзенхауэр услышал про мой план, он дал мне приказ приступить к выполнению.
Я немедленно вылетел в Люксембург и изложил свой замысел Джорджу Паттону. Я застал его за стрижкой волос в доме для престарелых, в котором он развернул свой командный пункт. Джордж вызвал второго парикмахера, и мы обсуждали наш план, пока нам делали горячий компресс. Этот план не только сулил рискованную операцию, граничащую с авантюрой, к которым Паттон инстинктивно питал особое предрасположение, но и давал ему возможность протащить группу армий Деверса через укрепления линии Зигфрида.
– Во всяком случае, нам не придется бесцельно просиживать штаны, - сказал Паттон, - пока главное командование решит, должны ли мы форсировать Рейн.
Деверс относился к нашему плану если не враждебно, то, во всяком случае, без особого восторга. Его пугала мысль, что войска 6-й группы армий могут перемешаться с армией Паттона, наступавшей в его полосе. Но перспектива ликвидировать столь мощный укрепленный рубеж, как линия Зигфрида, была слишком заманчивой. Ее нельзя было отвергнуть, и Деверс скрепя сердце согласился.
Понятно, что сейчас, когда эта операция уже разрабатывалась, я не мог пойти на дальнейшую передачу 6-й группе армий Деверса своих соединений. Но Булл потребовал отдать Деверсу еще три дивизии и части усиления. Мои возражения привели его в ярость.
– Для 1-й армии это равносильно приказу разоружиться, - сказал я Буллу. Вы знаете, что мы не можем трогать Симпсона, пока он подчинен Монти. А Джорджу нужны все его дивизии для выполнения задачи южнее Мозеля. Простите, Пинк, но мы не можем на это пойти.
Булл был раздражен моим отказом.
– Черт возьми, но с людьми вроде вас чрезвычайно трудно иметь дело, сказал он, - и я могу добавить, что с каждым днем вы становитесь все более трудным человеком.
– Однако, - заметил
– С 12-й группой армий не труднее договориться, чем с 21-й группой.
– Он сделал паузу.
– Не труднее, но, поверьте мне, и не легче.
Меня злил резкий тон Булла, но я вынужден был согласиться на передачу трех дивизий, которые он требовал. Однако я отказался отдать артиллерийские дивизионы - они нужны были нам у Ремагена. Теперь в составе моих 1-й и 3-й армий оставалось всего 27 дивизий. В то же время Монти цепко держался за 12 дивизий, которые были выделены в состав 9-й армии Симпсона для форсирования Рейна. На юге у Деверса было 11 американских дивизий, не считая французской армии генерала де Латтр-де-Тассиньи. Ходжес, узнав о моей уступке Буллу, примчался ко мне из Спа злой.
– Они же забирают у меня все начисто, Брэд, - жаловался он.
– Как я могу наступать от Ремагена, если меня подрубают прямо под корень?
– Это последний раз, Кортни, - успокаивал я Ходжеса.
– Больше мы не отдадим ни одного батальона.
К счастью, требование Булла действительно было последним. Темпы боевых действий настолько ускорились, что верховный штаб экспедиционных сил союзников больше уже не успевал создавать нам новые помехи.
* * *
Когда 3-я армия изготовилась к броску на юг с предмостного укрепления на южном берегу Мозеля, имея задачу выйти к Рейну в районе Майнца, Эйзенхауэр уже не мог больше откладывать решение давно обсуждавшегося вопроса о том, охватывать ли Рур с одной или обеих сторон. Этот вопрос назревал в течение почти уже полугода. В распоряжение Монтгомери для наступления на главном направлении уже были выделены три армии: 1-я канадская, 2-я английская и 9-я американская. Однако Монтгомери этого было мало, он требовал, чтобы верховный штаб создал ему второй эшелон в составе десяти дивизий, которые он предлагал "занять" у 1-й армии. Учитывая это требование, верховный штаб вначале и предложил мне ограничить группировку на ремагенском плацдарме четырьмя дивизиями. Если бы верховный штаб удовлетворил требование Монти в отношении десяти дивизий, то в моем подчинении осталась бы только одна 3-я армия. В результате мы с Паттоном, вероятно, проторчали бы весь оставшийся период войны в обороне на западном берегу Рейна.
К счастью, Эйзенхауэр не поддался на удочку Монтгомери. Он заявил ему, что если эти десять дивизий 1-й армии будут переброшены на северное направление, то вместе с ними последует и штаб 12-й группы армий, который примет командование над 1-й и 9-й американскими армиями. Как только Монтгомери узнал, на каких условиях Эйзенхауэр соглашается передать ему десять дивизий, он предпочел остаться с тем, что у него есть, и сохранить монопольное руководство операцией за 21-й группой армий. В результате мы выиграли борьбу, длившуюся шесть месяцев, и Эйзенхауэр смог разрешить самый ожесточенный за все время войны спор относительно тактического плана действий союзников. Из верховного штаба экспедиционных сил союзников последовал приказ 1-й и 3-й армиям окружить Рур с юга. Вопреки возражениям Булла Ремаген должен был послужить трамплином для прыжка 1-й армии к Эльбе.
* * *
К 12 марта 3-я армия вышла к Мозелю на всем его протяжении: от впадения в Рейн у Кобленца и до треугольника у Трира, где 20-й корпус Уокера создал плацдарм на фланге линии Зигфрида. Прошло 18 дней с того дождливого февральского утра, когда армии Симпсона и Ходжеса переправились через Рур. За это время мы уничтожили противника севернее Мозеля и западнее Рейна. 1-я и 3-я армии захватили в плен 51 тыс. человек, а войска Монтгомери на севере-еще 53 тыс. Наш стремительный бросок к Рейну захватил противника врасплох, боевой дух немецких солдат был подорван, немецкие части, попавшие в окружение, без сопротивления сдались в плен. Гитлер надеялся, что оборона родины вызовет моральный подъем и укрепит у армии и народа волю к сопротивлению, но сознание, что война проиграна, действовало угнетающе на немецких солдат. Только фанатики продолжали цепляться за любую иллюзию, но их ряды быстро таяли. Процесс распада шел с такой быстротой, что даже немецкие командующие потеряли связь со своим разваливавшимся фронтом. Однажды командир немецкого корпуса подъехал к большой группе апатичных солдат и спросил, почему они не дерутся с союзниками. Только после того, как солдат американской военной полиции положил ему руку на плечо и предложил присоединиться к толпе солдат, немецкий генерал понял, что он оказался в лагере для военнопленных.