Записки солдата

Брэдли Омар Нельсон

Несмотря на возражения Монтгомери, Эйзенхауэр разделял мое мнение. Он также считал, что, прежде чем произвести попытку форсировать Рейн крупными силами, необходимо выйти на западный берег этой реки на всем протяжении фронта союзников. Хотя Айк все еще не отверг наш план форсирования Рейна в районе Франкфурта и охвата Рура с обеих сторон, тем не менее в верховном штабе союзников было распространено мнение, что Монти в состязании со мной занимает более выгодную беговую дорожку. Но даже если бы Монти добился своего и настоял на наступлении на одном направлении восточнее Рейна, моя точка зрения о необходимости выйти к Рейну на широком фронте оставалась в силе. Ибо, если бы нам и пришлось сосредоточить основные силы на севере, удерживая небольшими

силами остальной участок фронта до швейцарской границы, все равно мы должны были занять такой рубеж, на котором противник не мог бы нанести нам упреждающий удар и, таким образом, сорвать наши планы. Для этого, доказывал я, лучшего рубежа, чем Рейн, не найти. Айк согласился со мной, он также считал совершенно необходимым очистить от немцев весь западный берег Рейна, прежде чем приступать к его форсированию.

Не менее заманчивой была представившаяся нам возможность уничтожить немецкие войска в Рейнланд-Пфальце. К февралю западнее Рейна действовали 85 немецких дивизий. Если бы нам удалось окружить и уничтожить эту группировку, у противника не осталось бы сил для организации устойчивой обороны на восточном берегу Рейна. Нашей важнейшей задачей было не взятие Берлина или какого-нибудь другого города, а уничтожение германской армии. Ибо, как только силы вермахта были бы разгромлены, для нас не представляло бы особых затруднений овладеть другими объектами противника.

* * *

Ожидая, пока Рур снова войдет в берега, я нетерпеливо мерил шагами коридоры дворца в стиле барокко, в котором разместился наш командный пункт в Намюре. Моей рабочей комнатой была богато украшенная гостиная губернатора провинции. На стене, покрытой фресковой живописью, между двумя группами улыбающихся херувимов была повешена огромная семиметровая карта обстановки. Хрустальный канделябр висел над моим рабочим столом, а когда я расхаживал около карты, великолепный восточный ковер заглушал мои шаги. В городе Намюр до нашего прихода размещался штаб передового участка зоны коммуникаций. Этот штаб с готовностью поступился своими правами на город и уступил свое место оперативной группе моего штаба.

"Игл ТАК"?
– говорили офицеры зоны коммуникаций, когда мы заняли город, пользуясь своим привилегированным положением вышестоящего штаба.
– Вас надо было бы назвать "Игл тук"{51}.

Мне уже приходилось раньше бывать в Намюре. Однажды, возвращаясь в Люксембург из штаба 1-й армии, я провел вечер в отеле "Харскемп", в котором размещался штаб передового участка зоны коммуникаций. Я хорошо запомнил название этого отеля. Было уже темно, и мы остановились посреди улицы, чтобы расспросить какого-то солдата, как проехать к отелю "Харскемп".

– Хорскемп?{52} - солдат растерялся, но вдруг его осенила догадка.
– А что, они в самом деле организовали здесь такой лагерь?

Холодная зима 1944 г. причинила бельгийским жителям Намюра немало неприятностей. Бельгийское правительство, которое следовало по пятам за армиями-освободительницами, немедленно провело денежную реформу, чтобы избавить от обесцененных бумажных денег, выпуском которых противник подрывал благосостояние нации и обогащал своих спекулянтов. Одновременно был установлен контроль над ценами и заработной платой. В течение года эта твердая позиция, занятая министром финансов Камиллом Гюттом, принесла свои плоды. В то время как все остальные государства Европы бились в тисках экономического хаоса, Бельгия стояла уже на пути к возрождению.

Прошла неделя, но уровень воды в Руре не понижался, и мы решили подождать еще одну неделю. Тем временем появились признаки накапливания противником сил перед фронтом 9-й армии. Вскоре нам пришлось выбирать одно из двух: или перейти в наступление в условиях половодья, или подвергать себя риску столкнуться с сильным сопротивлением противника. В то время я болезненно переживал всякую задержку, так как каждый прошедший день усиливал ложное впечатление, что противник потрепал нас в Арденнах

сильнее, чем было на самом деле.

В стратегическом отношении отсрочка вела к потере удобного момента для наступления: Красная Армия, наконец, перешла в успешное наступление после трехмесячного перерыва, который продолжался во время нашей битвы в Арденнах. Если бы мы только могли согласовать наше наступление с ударом советских войск, то лишили бы противника возможности маневрировать своими резервами между восточным и западным фронтами. Хотя генерал Булл, начальник оперативного отдела верховного штаба экспедиционных сил союзников, еще в январе вернулся из Москвы с радостным известием о предстоящем советском наступлении, тем не менее Эйзенхауэр сомневался, чтобы русским удалось в ходе зимнего наступления выйти на западный берег Одера. Все же отчет Булла внушал веру, что советские войска, перейдя в наступление, ослабят сопротивление немцев на западном фронте. Но эти надежды не сбылись: если немцы и ослабили свою оборону на западе, то наши фронтовые войска этого не заметили{53}.

Все сведения о Красной Армии мы продолжали получать из передач Би-Би-Си, однако в конце февраля мы имели возможность в течение одного дня общаться с советскими дипломатами. Однажды советский посол во Франции приехал к нам в Намюр для того, чтобы вручить русские ордена за операцию "Оверлорд". После официальной церемонии во дворце губернатора провинции посол г-н Александр Богомолов, чиновничьего вида человек, провел вечер с нами в Шато-де-Намюр. На следующее утро я пригласил его на секретное совещание в штабе. Мы ознакомили советского посла с диспозицией наших войск и планом завершения кампании в Рейн-ланд-Пфальце. Возвращаясь в Париж вместе с полковником А. Дрекселом Бидллом из верховного штаба экспедиционных сил союзников, Богомолов с восхищением отзывался об оказанном ему приеме, подчеркивая, что мы не скрывали от него никаких секретов, и обещал сообщить о нашем гостеприимстве маршалу Сталину. Однако эти похвалы не помешали мне пять лет спустя занять почетное место в списке англо-американских поджигателей войны, составленном советскими руководителями. Если бы я мог тогда, в 1945 г., предвидеть этот результат, то чувствовал бы себя гораздо увереннее, ибо английские и американские газеты подняли шумиху по поводу присутствия Богомолова на нашем секретном штабном совещании. В течение нескольких дней я боялся, что мой поступок будет неправильно истолкован в Вашингтоне. Наконец Левен Аллен успокоил меня, сказав: "Не беспокойтесь, Брэд, когда федеральное бюро расследований начнет проверку, мы не дадим вас в обиду".

В 10 часов утра в четверг 22 февраля было принято решение форсировать реку Рур на следующее утро на рассвете. Река все еще не вошла в берега, но мы уже не могли больше откладывать. Прошло 22 дня с тех пор, как Эйзенхауэр перенес направление нашего главного удара. Теперь мы наступали не на Эйфель, а в направлении на реку Рур. Если бы нам разрешили наступать через Эйфель, мы бы уже далеко продвинулись вперед по пути к Рейну. Каждый новый день задержки позволял противнику подтянуть силы, и становилось ясно, что дальнейшее укрепление обороны немцами на этом участке может сорвать весь наш замысел. Даже и теперь я опасался, что война затянется до сентября 1945 г. и что она достигнет своей высшей точки в летних боях в конце июля и в августе. Если мы хотели форсировать Рейн в конце весны, то не могли больше прохлаждаться на Руре.

Тем временем наступление канадской армии Монти вниз от Неймегена, в обход линии Зигфрида, там, где к ней был обращен фронт армии Демпси, вскоре было остановлено. За 14 дней наступательных боев канадцы продвинулись менее чем на 32 километра, преодолевая упорное сопротивление противника на местности, размытой проливными дождями и затопленной немцами. Пока Симпсон не форсировал реку Рур и не вышел в тыл оборонявшихся немецких войск, командующий канадской армией генерал Крерар не мог рассчитывать на то, что немцы ослабят сопротивление.