Записки солдата

Багмут Іван Адріанович

Чего стоит человек, если он может говорить только о засолке икры и своем заработке и все время старается подчеркнуть непрактичность ученого? Лучше жить совсем одному, чем с тем, кто тебя не понимает и не может понять.

И неприязнь к Кубу — так звали икрянщика — нарастала с каждым днем. Ученый прятал ее под маской легкой иронии, но боялся, что вот-вот нервы не выдержат и тогда они с Кубом станут открытыми врагами. Чего хорошего ожидать, если два человека, ненавидящих друг друга, живут вместе на пустынном побережье?

А как бы хотелось, чтобы рядом был простой, пусть самый посредственный человек, которому можно было бы открыть душу, не стыдясь сказать о своих обыкновенных человеческих чувствах.

Но сейчас весна, и дороги к людям отрезаны. В бухте только доктор филологических наук Петр Иванович, икрянщик Куб и безграничная, как море, тоска.

Неожиданно и громко заявил о своем существовании черный от сажи чайник. Ученый снял его с печки, всыпал в кипяток чай, поставил чайник на стол и открыл дверь. Солнечный луч упал на связки беличьих шкурок с черными пушистыми хвостами, заиграл на красных с черными крестами на спинках лисьих шкурах, развешанных на коричневых, блестящих от звериного жира рубленых стенах. Посмотрев на меха, Петр Иванович подумал, что они уже достаточно проветрились и их можно прятать в мешки. Он хотел было выйти, позвать своего товарища, но услышал знакомые шаги.

Хлопнула дверь, и в дом вошел Куб. Он повесил на стену ружье, оглядел унылую сервировку стола и сказал:

— Зверь пуганый — нет спасу!

Действительно, зверь, известный больше под названием дикая утка, был напуган беспрерывными выстрелами двух охотников, которые не давали себе труда подкрадываться к дичи, а шли во весь рост. Как только показывались знакомые фигуры, утки улетали.

Доктор, довольный неудачей Куба, снисходительно улыбнулся и посоветовал:

— А вы к зверю подползайте.

— Подползать к утке? — оскорбился Куб. — Я не знаю, о чем пишут в ваших книгах, но твердо уверен, что уток на Охотском побережье бьют, не подползая к ним.

— Так почему же вы их не бьете? — ехидно спросил Петр Иванович.

Охотник сделал вид, что отвечать на этот вопрос ниже его достоинства, и молча сел к столу.

Некоторое время он сидел задумавшись, потом взглянул на ученого и дружелюбным тоном, какого уже давно не было в их разговорах, сказал:

— А у нас новость. На море плавает бочка.

— Бочка? Какая бочка?

— Какая? Море принесло.

Петра Ивановича это очень заинтересовало. Два месяца они живут без всякой связи с внешним миром, и вдруг — бочка в море! Может быть, ее смыло с неизвестного чужого берега, а может быть, она с разбитого корабля?.. Ученый представил себе многолюдный берег, корабельные трюмы, уютную кают-компанию и до боли почувствовал свое одиночество. Появление бочки взволновало его, как давно ожидаемое письмо.

— Откуда она тут взялась? — возбужденно спросил он.

Его товарищ спокойно ответил:

— Меня

это меньше всего интересует. Меня интересует, с чем она. — Он немного помолчал и, как человек, взвесивший все «за» и «против», твердо объявил: — И я вам скажу — эта бочка со спиртом! Вот с чем эта бочка!

Ученый снова почувствовал приступ неприязни к своему товарищу, и радость, вызванная новостью, исчезла. Он равнодушно спросил:

— Почему вы так думаете?

— Почему я так думаю? Потому что бочка видна из воды на одну пятую.

— Может быть, она с керосином?

Это предположение вызвало презрительный смех:

— С керосином? Честное слово, я не знаю, чему вас учили в вашей академии, но, вижу, не тому, что нужно в жизни. Кто же держит в таких бочках керосин? В таких бочках держат только спирт!

Доктор, сдерживая раздражение, смотрел мимо Куба. Он представил бочку, фабричную марку на ней, надписи, пометку кладовщика. За этими буквами и цифрами он видел людей. Ученого снова охватило нервное возбуждение. Ему хотелось сразу же ехать в море.

Приятели заспорили: ждать, пока волны прибьют бочку к берегу, или откопать из-под снега лодку и выловить бочку. Петр Иванович горел нетерпением и предлагал сейчас же взяться за работу; Куб полагался на доброжелательность моря.

— Знаете что? Давайте выпьем ту, последнюю бутылку, которую вы прячете в пороховом складе, а потом поедем ловить бочку, — сказал икрянщик, пряча лукавую улыбку.

Ученый заколебался. У него в самом деле была бутылка спирта, и он держал ее на тот случай, если произойдет какое-нибудь несчастье.

— Давайте выпьем ее! Ведь скоро у нас будет целая бочка, — убеждал Куб. — Давайте выпьем, и тогда я готов идти не только в море, а хоть на край света.

Петр Иванович задумался, а Куб, увидев, что твердость ученого пошатнулась, добил его одним ударом:

— Как хотите: или давайте бутылку, или я не поеду.

Ученый молча встал и вышел из домика. Через несколько минут он вернулся и угрюмо поставил на стол бутылку.

Появление спирта вызвало у Куба такую широкую и солнечную улыбку, что, казалось, посветлело в комнате. Он проворно достал пустую литровую бутылку, добавил в спирт столько воды, чтобы получилось градусов семьдесят, и, постучав по бутылке ногтем, весело констатировал:

— Настоящий камчатский раствор!

Они вытащили охотничьи ножи и отрезали по куску рыбы. Потом Куб еще раз постучал ногтем по бутылке. Услышав звонкий звук, он осторожно наполнил стаканы.

— Выпьем за море! — сказал он, опрокинул стакан и сразу же налил себе второй. — Выпьем за нашу бочку!

Широким жестом он перебросил утку с галет на сахар, стряхнул с галеты каплю утиной крови с присохшим перышком, звучно хрустнул печеньем и весело сказал:

— Бочка! Бочка в море — это не то что бочка во дворе. Мне везет на бочки.