Записки ведуна. Утопленник Васька и другие истории
Шрифт:
Он голову в плечи вжал, испуганно на меня взглянул. А я и не сержусь даже. Он как мог честно свою работу тут делал, страха нешуточного натерпелся. Чего зря ругать.
– Проспал, - отвечает. – Днём пришли они…
– Смотри, доспишься – так и сожрут, - припугнул чутка. – Шугай их лучше.
Он закивал, обещает следить как должно, а я на часы глянул и обратно пошёл. Что мог здесь - сделал, пора и реалом заняться.
Всё же к месту назначенному я пешком прогуляться решил: подарка не нашёл, так хоть цветы куплю.
Иду к цветочному и вижу вдруг:
– Пятьсот, - тётка мне. – Последняя осталась, задаром отдаю почти.
– Не так чтобы задаром, - я усмехнулся, кошечку на руки взял, а она голову подняла и так серьёзно на меня взглянула: бери, мол, чего зря стоишь…
И разом я вдруг понял: это мне и нужно. Говорила Настя, что кошку хочет, а всё завести не может – свою не найдёт никак. А её - вот она. Чёрненькая, умненькая, красивая и серьёзная, зараза. Один в один Настя моя.
Погладил я подарок, под джинсовкой укрыл, а кошечка и свернулась клубочком, замурлыкала довольно: всё, дома, мол, теперь. Молча я тётке деньги отдал и пошёл подарку приданое искать.
Хоть и опоздал я немного, пока по магазинам шарился, а Настю мне подождать пришлось. Да мне и не скучно было: Марьку гладил, так она назвалась – марькнула в ответ, когда спросил.
Сижу на скамейке, кошку глажу, смотрю – идёт моя Настенька, красивая вся, торопится. Встал я, Марьку за пазухой спрятал. Кто на свиданку с цветами, а я с кошкой…
Ахнула Настя восторженно от такого подарка, на руки взяла, гладит, Марька мурлыкает, ластится, у Насти моей глаза сияют.
– Я такую и хотела, - говорит.
– Как ты угадал?
– Увидел, что она твоя, - улыбнулся в ответ, - вот и взял. А здесь приданое к ней.
Посмотрела Настя на пакет, на меня, Марьку прижала к себе и засмеялась счастливо.
– Мне никогда таких замечательных подарков не делали. Спасибо тебе…
Весь вечер мы с Настей Марьку с новым домом знакомили. И до того хорошо и легко нам вместе было, что понял я – ни за что от Настеньки своей не откажусь.
Ещё неделю я за Настей ухаживал, звонил да с работы встречал, да радовался, что оттаивает она со мной рядом. И уж совсем было позвать её в гости собрался, с дедом да с квартирными познакомить, как снова нас работа позвала.
На островах, когда солдатам пути прокладывал, я метки оставил для связи: мало ли что, вдруг парням позвать нужно будет. И пришли ко мне с этих меток, только другие. С другого кладбища городского, тоже старого. Я там бывал с дедом, друзья у него там лежали. Тихое оно, сосны здоровые, народа не бывает почти. Пока себя не помнил, не любил там бывать: дело молодое, по бабам да по кабакам гулять самое то, а не по могилам об умерших слёзы лить. Но и деда одного не бросишь тоже. В общем, про кладбище это я вспоминал, только когда дед туда собирался, своих помянуть, да и то в последние лет пять он уже и не ездил.
И вот теперь они меня нашли.
Ночью
– Слышали про тебя, - старший из них говорит, матрос в бескозырке. – Нашим ты уйти помог.
Вздохнул я, сел.
– Случилось что? – Спрашиваю.
– Уйти хотим, - отвечает. – Помоги, если можешь.
Помолчал я, место вспоминая да ощущения свои, когда был там, и понял: не для меня одного работа, Настя там нужна. Как на островах вместе работали, так и тут надо.
– Придём, - говорю. – Потерпите только чутка.
– Подождём, - отвечает. – Столько лет ждали, что нам дней несколько.
Ушли они, а я полночи не спал, думал, как да когда сделать лучше. Утром Насте позвонил, рассказал, что за дело нашлось для нас с ней. Помолчала она, потом сказала серьёзно:
– Как время выберешь, так и сделаем.
– Завтра тогда, - хоть и знал, что не откажет, а всё равно пониманию её обрадовался. – Собрать надо, что нужно.
Договорились мы с ней, на другой день и поехали.
Кладбище за городом, далеко. Но ограда там и ворота как должно. Охрана вроде как и есть, да дорожки подметать ушли, а простого народу - там двое да тут один. Нам и славно. Огляделся я, прислушался, позвал души. Тихо откликаются, в деревья многие вросли и уснули почти. Но матрос тот отозвался.
– Хорошо, что пришёл, - говорит. – Тяжело нам тут.
– Вижу, - отвечаю. – Уснули почти все.
– Разбудим, - улыбнулся. – Не все мы спим. Ты только покажи, куда идти.
– Покажу, - отвечаю. – Сделаем вам выход.
Идём с Настей, я души бужу, да матрос со товарищи тоже помогают. С неохотой спящие откликаются, сколько лет уж спят…
Место для врат на центральной аллее нашлось. На зелёной травке участок свободный от могил – неровно там, а за спиной у нас через площадь церковка и лавочки вокруг. Облюбовали мы с Настей лавочку нужную, я ключи взял, пошёл врата открывать. Тяжело идёт, застойно тут всё, инерция большая. Сделал как мог, вернулся, Настя посмотрела, своего добавила и встали врата как нужно. Зажгли мы с ней свечи – парням живой огонь как маяк, на него идти будут, и позвал я души.
Услышали они, матрос тот первым пришёл. Посмотрел на врата, засмеялся счастливо.
– Наконец-то в новую жизнь уйдём! – говорит. – Спасибо тебе, браток!
– Будьте, - отвечаю. – И возвращайтесь. Нужны вы тут живыми.
– Вернёмся, - смеётся, зубами на чумазом лице сверкает. – А пока нам туда надо.
– Надо, - отвечаю. – Идите, мы всех здесь подождём. За вас, - водку достал, парням дал, и мы с Настей глотнули. Выпили они, улыбнулись, да и пошли.
Долго мы с Настей сидели, врата держали. Нельзя их было открытыми оставлять, а солдат раненых да покалеченных много, пока все доползут-доковыляют… Но дождались, когда последние уйдут, я врата закрыл, с облегчением вздохнул: справились. Хоть и устал здорово, а на душе и горько, и радостно за парней: отмучились наконец, отдохнут теперь да вернуться снова...