Записки военного священника
Шрифт:
Но, конечно, духовный диапазон в восприятии всего происходившего тоже был несомненной реальностью. Я никак не могу пожаловаться на непосещаемость церковных служб. Народу было много и столовая не пустовала, ее нельзя даже было назвать полупустой. Иногда она была полностью заполнена молящимися. Но также никак нельзя утверждать что на богослужениях присутствовала вся школа. Конечно, нет. Было достаточно лиц, не хотевших их посещать по всякого рода соображениям. И нельзя было последнее отнести только за счет сознательного атеизма. Вернее всего не посещали храм люди равнодушные к религии, не имеющие в себе соответствующей духовной настроенности, предпочитавшие свободный воскресный день провести по-своему, "закатиться" в Берлин или использовать день иначе, по своему усмотрению. Многие ответственные деятели из командного состава были заняты и в воскресный день. Обстановка была особая и в этом не было ничего удивительного.
В нашем импровизированном
{39} Но в храме находились не только верующие или возвращающиеся к вере. Были просто любопытные, интересовавшиеся происходившим, хотевшие послушать проповедь священника. Были и такие, которые присутствовали "из вежливости" и для своего рода перестраховки, наследия советского бытия. Были люди разного мировоззренческого толка, были, очевидно, и соглядатаи, присылаемые обеими противостоящими сторонами. Были разные посетители, но вся эта человеческая мозаика, и положительного и отрицательного полюса, не меняла основного вывода, к которому я пришел за свое не слишком продолжительное служение в Дабендорфе шел неуклонный процесс постепенного воцерковления значительной части насельников лагеря. Это было видно по богослужениям и по требам, по количеству причастников и по многим другим признакам. Я мог судить об этом также и по вопросам, задаваемым мне, и по беседам с отдельными людьми.
Некоторые дополнительные штрихи ко всему сказанному в данном разделе даны в одной из моих старых работ, написанной в свое время по инициативе Института по изучению СССР, в Мюнхене. Работа эта является сейчас библиографической редкостью, но она попала в СССР и была использована представителями религиозной оппозиции, о чем свидетельствуют их некоторые труды и соответствующие высказывания
(Протоиерей Д. Константинов. Православная молодежь в борьбе за Церковь в СССР. Институт по изучению СССР, Мюнхен, 1956. См. стр. 40-42. Но и не только эти страницы. Многое из написанного в ней косвенно дополняют наши замечания о Духовной обстановке в Дабендорфе. Последний был в сущности кусочком реальной родины, перенесенный в особые условия на Западе.).
{40}
МЮНЗИНГЕН
Насколько мне помнится, в начале февраля 1945 г. мною было получено неожиданное предписание церковных и военных властей немедленно выехать в Мюнзинген для совершения богослужений в формировавшейся 1-ой дивизии Вооруженных Сил КОНР-а. Был указан поезд, которым мне надлежало ехать, а также сообщалось и о резервированном для меня номере в местной мюнзингеновской гостинице. Вечером того же дня мы с A. A. Орловым, уложив все необходимое, были на Ангальтербанхофе. Вокзал был переполнен людьми, стремившимися куда-то уехать из Берлина, подвергавшегося почти ежедневным разрушительным бомбардировкам союзной авиации. Стоял сильный мороз с ветром, гулявшим вовсю по полуразрушенному вокзалу и его платформам. У одной из пассажирских платформ стоял поезд, наполненный военными в форме РОА. Как выяснилось, с этим поездом ехал генерал A. A. Власов со своим штабом и ближайшими сотрудниками, направляясь в Мюнзинген. Мы оба были гостеприимно встречены и устроены в небольшом купе, где не без удовольствия расположились в тепле после пребывания на морозе. В поезде было довольно людно. Царила несколько нервная обстановка, ибо ожидался очередной налет на Берлин.
Еще направляясь к поезду мы заметили группу духовных лиц, сидевших на своих вещах и чего-то ожидавших. Указанное обстоятельство меня, естественно, заинтересовало и я, устроившись в поезде, вышел вместе с A. A. Орловым на платформу (время до отхода поезда еще имелось) и прошел к группе духовенства на вокзале. К некоторому своему удивлению я обнаружил, что указанные духовные лица были, главным образом, священнослужители Берлинского кафедрального собора или иногда {41} служившие в нем.
Среди "соборян" был митрофорный протоиерей о. Адриан Рымаренко (настоятель собора), о. Г. Бенигсен и, насколько мне и Орлову помнится, о. А. Киселев, с семьями, и некоторые другие духовные лица. Здесь же был недавно приехавший в Берлин отец архимандрит Серафим (Иванов) с некоторыми монашествующими (в том числе был игумен Иов). Поговорив с ними, я убедился в необходимости что-то предпринять. Как сообщил мне впоследствии о. Г. Бенигсен, у него имелась договоренность с одним из адъютантов генерала Власова, знакомого ему еще по довоенному времени; согласно этой договоренности, вся эта группа духовенства должна была быть взята во власовский поезд и вывезена из Берлина. Однако время шло, поезд должен был скоро отходить; к нему уже были прицеплены два паровоза, но все оставалось неподвижным на своих местах. Не зная ничего об имевшейся договоренности о. Г. Бенигсена, я счел своим долгом помочь духовным лицам находившимся на вокзале. Мне пришлось обратиться к одному из штабных офицеров. Последний пригласил меня пройти
Генерал отдал распоряжение и мне сообщили, что сейчас к поезду будет прицеплен отдельный вагон для духовенства. Так это и было. Поезд отошел от платформы, потом был снова подан задним ходом и в его конце оказался прицепленным пустой вагон, в который и были водворены духовные лица ожидавшие отъезда и впоследствии благодарившие меня. Все они туда поместились и мы с Орловым тоже перешли в их вагон, проехали с ними весь путь, коротая время взаимным обменом мнений.
Когда поезд пришел в Мюнзинген, ко мне {42} подошел один из встречавших офицеров и предложил нам с Орловым пройти в привокзальную гостиницу (гастхауз), где была предоставлена комната на двоих. На мой вопрос - куда же денутся приехавшие духовные лица, мне был дан ответ, что поскольку их не ждали, то и специального помещения им предоставить не могут и их всех поместят в отдельном бараке, находящимся в распоряжении дивизии. Понимая невозможность разместить их всех в одном маленьком номере гастхауза, я все же счел необходимым предложить архимандриту Серафиму (Иванову) расположиться с нами в этом же номере, что он и сделал, видимо, не без удовольствия. Мы втроем прожили в этой небольшой комнате довольно долгое время и за этот период отец архимандрит, будучи в церковном отношении весьма образованным человеком, пополнил мои знания в данной области, за что я ему был благодарен.
Среди приехавшей группы духовенства официальным священником РОА был я один. И я был единственным человеком уполномоченным на организацию духовного окормления 1-ой дивизии. Последнее было закономерно, ибо я возглавлял духовное окормление центра Освободительного Движения - Дабендорфа. Насколько мне помнится, на следующий день мы с Орловым направились в комендатуру лагеря для разговора по поводу организации богослужений и походной церкви. Для очередного воскресного богослужения был предоставлен огромный зал, дан строительный материал и большое количество простыней для приведения помещения в приличествующий вид.
Несмотря на мои полномочия, приехавшее духовенство решило само возглавить духовное окормление дивизии, игнорируя имевшиеся бесспорные реальности. Эта своеобразная узурпация, к сожалению довольно часто имевшая в то время место в наших внутрицерковных отношениях, имела свой резон. Было совершенно естественно использовать все {43} силы духовенства неожиданно сосредоточившиеся в Мюнзингене. Поэтому я был рад, когда в ближайшее воскресенье в отведенном нам зале была соборне совершена Божественная литургия, которую возглавил архимандрит Серафим в сослужении восьми священников. Трудно сказать сколько было молящихся. Причастников было очень много. Только благодаря большому количеству духовенства можно было осуществить исповедь и причастить всех желающих. На запричастном проповедовал отец Серафим, а в конце литургии он просил меня сказать краткую проповедь. Я сказал слово на тему о чуде, о его сущности и снисхождении. Просьба отца архимандрита подчеркивала мое официальное положение, которое оспаривать было невозможно, хотя я всегда и неизменно уклонялся от каких-либо проявлений этого положения, предпочитая наблюдать и делать выводы, весьма пригодившиеся мне впоследствии.
Через несколько дней, заканчивая свои дела в 1-ой дивизии, и будучи вполне убежден в полной ее церковной благополучности, благодаря присутствию в ней значительного числа духовенства и, в частности, о. архимандрита с братией, я разбирал некоторые материалы, связанные с моим отчетом о поездке в Мюнзинген. События развернулись так, что отчет мой оказался ненужным, но знать это тогда я, понятно, не мог. Мог только предполагать... Но последнее не избавляло меня от выполнения возложенных на меня обязанностей.
В комнату быстрыми шагами вошел о. архимандрит Серафим.
– Знаете, о. Димитрий, я назначен протопресвитером РОА.
– ?
– Я сейчас был у генерала и говорил с ним на эту тему.
– Но кто же Вас все-таки назначил?
– Андрей Андреевич (генерал Власов).
{44} Я был тогда начинающим, относительно молодым по возрасту священнослужителем, не имевшим того разностороннего и седого опыта, который я имею сейчас, после почти сорокалетней священнической деятельности.
Многого, к сожалению, творившегося тогда за церковным занавесом я еще не знал и довольно наивно воспринимал все в рамках допустимой канонической законности, даже понимаемой в достаточно широком плане. Я имел духовное образование, полученное с большим трудом и риском в СССР, в условиях, при которых нельзя было не иметь в нем серьезных пробелов. Поэтому я всячески старался использовать любое общение со встретившимся мне зарубежным духовенством, чтобы как-то пополнить то, чего мне не хватало, особенно в ряде чисто практических вопросов, моментально возникающих при приступлении к священническим обязанностям.