Записки юного боцмана
Шрифт:
Ну, то есть, и с этой стороны я был в авторитете — вот откуда Малыш прознал о моих марксистско-ленинских наклонностях — он сам был должен сидеть наравне со всеми на этих занятиях.
И вот, накануне рокового дня экзаменов в партшколе его посетила счастливая мысль уговорить меня поехать туда вместо него. После согласования условий оплаты контракта в виде всего лишь одной бутылки 0.7 литра марочного портвейна плюс порция копченой колбасы с шоколадкой моё слабое сопротивление преступлению против заветов Ленина-Сталина было сломлено.
В день «Д» я взял военный билет Малыша (это вместо паспорта, кто не знает), что было
Вызвали в кабинет серьёзные дяди в погонах со звёздами, захожу, как положено, строевым и чётко: «Товарищ капитан какого-то там ранга, старшина второй статьи Малышев для сдачи экзамена прибыл», чем уже заслужил удовлетворительную оценку, но нам с Малышом нужно было только «Отлично». «Берите билет, старшина» — Беру, отхожу, сажусь за стол. Три вопроса (без задачи)…
Не помню, конечно, насчет чего конкретно там было, но, разумеется мне, знавшему назубок даты всех съездов РСДРП-ВКП(б) — КПСС, а также почему поссорились Иосиф Виссарионович со Львом Давидовичем и какой вражина оказался любимец партии Бухарин Николай Иваныч — всё было семечки и трын-трава! Итог — отлично! Далее следовала поддельная подпись в получении заветной корочки и вот уже я (то есть Малыш) — выпускник флотской партшколы, а это вам не какая-нибудь колхозная изба-читальня.
Малыш, разумеется, был счастлив, бутылку марочного портвейна трехлетней выдержки он раздобыл заранее, что тоже было непросто, ибо в нашем военторге кроме пуговиц и мыла с заржавленными пряниками со вкусом того же мыла ничего не было. Конечно, можно было выменять у снабженцев сухое вино с подлодок, но эта кислятина мне была не нужна (хотя она тоже была марочная и импортная из соцлагеря).
Завладев заветной наградой, я после отбоя спокойно отправился на верхнюю палубу к себе в одну их боцманских баталерок, где хранились флаги расцвечивания и где обычно никого не бывало, кроме меня и северного сияния. Дело было в июне, стояли белые ночи, вопли бакланов и монотонный шум десятков кораблей не помешали мне вкушать божественный (как мне тогда показалось) напиток, покуривая сигареты «Ленинград», которые я дополнительно выторговал у этого афериста. Все это действо происходило при возлежании на штабеле флагов Советского военно-морского флота — мягонькие из чистой шерсти, чтоб быстрее сохли в бурю и шторма. В мою обязанность как старшего боцмана входило, в том числе, вывешивание по праздникам этих флагов на фалах в произвольном порядке (в виде флагов расцвечивания) и подъём блоком по команде командующего парадом: «Флаг, гюйс, стеньговые флаги и флаги расцвечивания — поднять!» — ту-ту-ру-ту-ту-ту … (это музыка такая от оркестра на пирсе). Красотища!
А флотский флаг — это вам не какое-нибудь хухры-мухры: каждый имел свое название, сообразно старославянской азбуке (рцы, аз, буки, мыслете,
Вот, в общем-то, и всё. Этот жлоб Малыш потом еще на меня наехал — почему я портвейн в одиночку выпил — не, ну какая скотина! А большевики с комсомольцами они все такие: лишь бы крестьянина обидеть.
Осенью он дембельнулся, следом за ним и я, но уже к Новому году. Напоследок этот без трёх минут коммунист выцыганил у меня (не помню уже за что) великолепную шинель тонкого офицерского сукна — чистая шерсть! И пришлось мне на дембель ехать в его обрезанной по самые помидоры грубой матросской шинельке, в которой я выглядел как последний портовый бомж. Но все равно Малыш остался в моей памяти очаровательным мерзавцем, я все равно его любил, как кота, который хоть и гадит тебе в тапочки, но все равно для тебя остаётся очаровашкой…
Больше я нем не слыхал. Наверняка стал большим человеком, удачно прошел приватизацию и сидит теперь пожизненно счастливый в какой-нибудь думе.
Чего и вам всем желаю!
Как я плавказарму красил
Корабли положено красить, особенно военные, причем единообразно, чтоб глаз начальствующий радовали, а вражий отпугивали. Различными научными военно-морскими институтами было установлено, что цвет кораблям должен быть в масть морскому, а поскольку море издали кажется серым, то и корабли должны быть серыми…
Такая вот логическая парадигма. Короче, краска должна быть «шаровая» — и точка! «Шаровая» — это не от какого-то там шарика, а от древнерусского «серый, тёмно-серый», как море на горизонте (потому и собак зовут Шарик). Кто не верит — выйдите на палубу броненосца и гляньте в подзорную трубу на горизонт — вода там именно шарового цвета. С пенкой.
Процесс окрашивания ровных гладких поверхностей, разумеется, особых проблем не представляет, но это, если ты не болтаешься при этом в люльке за бортом, а в этот борт еще бьёт волна. По нормативам на Северном флоте плавсредства ВМФ положено окрашивать (возобновлять окраску, подкрашивать и т. п.) раз в год, а вот черноморцам дико не повезло — там дважды в год.
Плавказарма наша имела приличные габариты: длина 111 м, ширина 13,8 м, высота от киля до клотика (не знаю, ибо, что было ниже ватерлинии нас не интересовало), а вот от ватерлинии до планширя фальшборта первой палубы около 3 м, а до второй (ближе к носу борт достигал второй палубы) так все 5. Ещё выше все надстройки на четырёх палубах — это еще в высоту метров под 8. Якоря висели в клюзах (мы вечно стояли у стенки, как «Аврора») и обмазать их и якорь-цепи на баке «кузбасс-лаком» труда не представляло.
Напомню, я был рядовой матрос, правда с некоторым предыдущим опытом службы, поэтому по воле высших сил заведовал боцманской командой из 8–9 пацанов 18–19 лет (я старик и «годок» — мне уже 20 было). Пацаны эти в основном или городские, или — пара-тройка — из далеких азиатских кишлаков. Поэтому красить не умел никто. В том числе и я. Последний мой опыт работы с красками состоялся ещё во времена детского садика, когда я вместе со всеми раскрашивал акварелью Деда Мороза с надписью: «Дорогой мамочке на 8-е Марта».