Записки Замухрышки (сборник)
Шрифт:
На помойке за сараями мы нашли дохлую кошку. Тело ее было вытянуто в длину и страшно заморожено. Вот эту кошку мы с трудом засунули через форточку между рамами в соседкино окно, надеясь, что скоро теплые лучи весеннего солнца растопят кошкино тело, и нелюбимая тетя Катя нанюхается вони, лежа в своей кровати.
Непонятно, кто наябедничал на нас. Меня с Доходягой никто вроде бы не видел, но потом слышали все, потому что мать лупила меня за печкой мокрым полотенцем. Этот предмет ей очень нравился в качестве «назидалки». Не могу сказать, что она специально мочила полотенце, чтобы мне больнее попадало. Просто я ей подвертывалась в тот момент, когда она мыла посуду.
Иногда
Однажды мне попало за воровство. Не знаю, кто уж меня попутал украсть маленький бронзовый колокольчик из песочницы соседских девочек, когда я была у них в гостях. Этот колокольчик я вырыла из песка, и мне очень хотелось видеть в нем свою находку, а не чью-то потерю. Колокольчик звенел. Это меня очень привлекло. Сама для себя я сделала вид, что он ничей. Просто попал в песочницу с песком. Внутри я понимала, что так нельзя делать, но очень хотелось.
Идя домой, я придумала историю, как легализовать свою «находку», чтобы впоследствии спокойно играть, не прячась. Но мать сразу всё просекла, шлепнула пару раз гадким, липким полотенцем и велела отнести назад.
Нести колокольчик назад и объясняться было стыдно. Я целый час вертелась у чужого забора и не могла постучать в калитку. Потом перебросила «находку» через забор, уговаривая себя, что колокольчик все равно был потерян, а теперь он валяется на виду, и его сразу найдут хозяева.
Матери я не созналась. Просто сказала, что всё в порядке. Но вечером я стояла в углу за печкой и опять лила слезы, потому что получила за воровство и от отца, но уже не полотенцем.
БОЛЬНИЦА
Моя любовь к животным привела меня первый раз в больницу лет в пять. Я была худенькой, и моя мать решила проверить, есть ли у меня глисты. «Есть!», – сказали врачи.
Глисты оказались крошечными. Их можно было рассмотреть только в микроскоп. Назывались они «карликовые цепни». Трудно догадаться, чей это был подарок. Круг общения у меня, несмотря на мою застенчивость, был довольно обширный.
Врачи посоветовали положить меня в больницу. Родители согласились. Мне же ничего не оставалось делать, как, обливаясь горючими слезами, подчиниться.
Так я впервые оказалась в лечебном заведении. Впечатления остались на всю жизнь. За мною захлопнулись двери. Я попала в руки каких-то теток, которые сначала окунули меня в воду, а затем обрядили в огромную пижаму, рубашка которой волочилась по полу. Штаны я несла в руках. Места в женской палате не оказалось, и меня положили в палату к мальчишкам.
Дети там были всех возрастов, но я оказалась самой маленькой. Кровать стояла в дальнем углу палаты, в которой помещалось около десяти больных. Больными этих «мужиков» назвать можно было только условно. Они носились по кроватям, орали, возились друг с другом, играли в карты и почти все матерились. Самым здоровым, по параметрам тела, был парень со сломанной ногой, годов пятнадцати. Кроме постоянной игры в карты он еще и покуривал. В палате была популярна игра, как ни странно, в цветочное лото и, конечно, в расшибалку и ножички.
Я лежала в кровати, отвернувшись носом к стенке, и почти все время тихо плакала. Лечили меня какой-то жуткой гадостью, похожей на зеленую тину. Запах от нее был такой противный, что меня бесконечно тошнило. Мне приносили мензурку лекарства после каждой
В палате часто мыли пол и всех выгоняли в коридор, чтобы не путались под ногами. Я стояла у стены, а пробегающие мимо меня «мужики» показывали на меня пальцем и орали: «Она девка, она из нашей палаты, она глистастая!». Почему они так ко мне относились, я не понимала. Наверняка у половины этих уродов были глисты, только не обнаруженные, а попали в больницу эти ребята с другими заболеваниями. Мне казалось, что я очутилась в обезьяннике с сумасшедшими животными, а не в больнице с детьми.
В один из обедов на третье блюдо раздавали очищенные апельсины, которые доставали из большого алюминиевого бака. Одна тетка несла бак, вторая клала апельсин рядом с тарелкой обедающего. Ко мне подошли в последнюю очередь, и я получила свой апельсин. Когда же я попыталась его разломить, он начал крошиться, потому что был совершенно сухой. Есть я его не стала, деть его мне было некуда, и я взяла апельсин с собой в палату.
После тихого часа начался обход палаты группой людей в белых халатах. Они открывали тумбочки и выбрасывали в ведро все, что не полагалось хранить. Дошло дело и до моей тумбочки, в которой кроме несчастного сухого апельсина, ничего не было.
Толстая тетка начала на меня орать, что я развожу в палате всякую гниль. Я ответила, что такой апельсин достался мне за обедом. Она же не захотела поверить и сказала, что апельсин лежит у меня уже целую неделю и поэтому засох. А в столовой такого не могло произойти, потому что, все продукты в столовой свежие. Мой апельсин полетел в ведро.
Я опять отвернулась к стене и зарыдала. Что я могла сказать им? Я даже не сообразила ответить, что я новенькая, – так была ошарашена всеми этими воплями. Мне в первый раз захотелось умереть, чтобы навсегда избавиться от этого кошмара. Самое страшное для меня было то, что я не ощущала себя больной и никакие глисты мне не мешали. Я могла бы преспокойненько жить и дальше дома. Зачем мне все это устроили родители?
В больнице я пролежала месяц. За мной пришла Лариса. Она принесла мне шоколадный батончик. Мы медленно шли домой. Одной рукой я крепко держалась за руку сестры, другой – сжимала шоколадку. Мы ни о чем не говорили по дороге.
МЕРЕСЬЕВ
До восьмого класса моя сестра училась в женской школе. Однажды их класс затеял ставить спектакль. Главная мужская роль была отдана моей сестре. Всей семьей мы готовились к премьере. Одним из элементов подготовки было доставание настоящей военной формы. Ларка должна изображать самого Мересьева, легендарного летчика, после потери ног успешно летавшего на истребителе и бившего, также успешно, фашистов во время войны.
Мать где-то узнала, что в начале нашей Кочновки проживает некая женщина, сын которой учится в Академии имени Жуковского и, следовательно, является военным человеком. Втроем мы двинулись в начало переулка, вооружившись чемоданом. Я сначала не очень поняла, зачем он нам нужен. Потом обрадовалась находчивости матери.
Женщина оказалась дома, но ее сын отсутствовал по причине отпуска. Переговоры шли туго. Без разрешения сына мать не хотела отдавать военную форму в чужие руки. Мало ли что могло с ней случиться. И правда, мы очень рисковали. В то же время она понимала и все трудности нашего, вернее Ларкиного, положения: не может Мересьев быть одет черт знает во что. Он же легендарный летчик! Сын ее тоже летчик и может стать когда-нибудь тоже легендарным.