Записки жандарма
Шрифт:
Я представился новому генерал-губернатору еще в Петербурге, будучи там в первые дни после его назначения. Это был бравый величественный генерал, цветущего здоровья, с бородой по-скобелевски. Он говорил важно и высокопарно и при этом часто подбоченивался одной рукой, а другой молодцевато разбрасывал бороду-баки. В громадном петербургском кабинете, с массой гипсовых моделей разных монументов, он был великолепен.
Тогда он сразу же спросил меня, знаком ли я с его «литературными трудами», как выразился он, и узнав, что нет, предложил мне обратиться в градоначальство. Я обратился, и мне прислали с десяток разного формата инструкций для общей полиции и большой том «Основы полицейской службы». Почти на всех инструкциях красовалась надпись: «по распоряжению санкт-петербургского градоначальника свиты его величества генерал-майора Клейгельса, составил капитан Галле».
Директор
Новый генерал-губернатор своими широкими взглядами и сдержанными поступками как бы старался заставить забыть, что он служил раньше по полиции, и показывал себя просвещенным администратором. Он очень внимательно занимался разрешениями на покупку земель в крае и давал их на великолепной бумаге. Весь пол, диваны, кресла его обширного киевского кабинета бывали иногда покрыты этими аккуратно разложенными разрешениями – то подсыхала свежая подпись генерала-губернатора, дабы сохранился блеск чернил.
Конкретных указаний генерал Клейгельс вообще не любил давать и предоставлял каждому широту действий. Так однажды, когда я согласно его приказания протелефонировал ему около 11 часов вечера, что на банкетном обеде судебного ведомства произносятся речи о конституции, генерал, выслушав меня, сказал внушительно: «Надо действовать быстро и решительно; завтра вы доложите мне подробно» – и повесил трубку. Я подумал, подумал и лег спать.
Генерал Клейгельс не жаловал нашего губернатора П. И. Саввича. Последний был очень хороший и здравый человек, честный службист, разумно понимавший свою роль и положение. Их взгляды не сходились. Дошло до того, что при беспорядках, когда требовалось иногда получить категорические указания генерал-губернатора, генерал Саввич брал меня с собой. При третьем разговаривать оказывалось удобнее.
При подобных взаимоотношениях высшего местного начальства мое положение было довольно щекотливо. Но к нам генерал-губернатор относился хорошо, хотя его отношения с нашим начальником А. А. Лопухиным были неважны. Он вообще не ладил с министерством юстиции еще с Петербурга, а Лопухин вышел из него.
С новым начальством у нас совпала и новая полоса во внутренней политике в России. Убийство Плеве, в котором широкие и бюрократические круги общества и ближайшие сотрудники убитого министра видели главное препятствие к широким реформам, нужда в коих назрела до очевидности, было встречено не только дикой радостью революционных партий, но и нескрывавшимся сочувствием всей оппозиции. Государь, склонный уже в то время к изменению курса внутренней политики, назначил министром внутренних дел виленского генерал-губернатора генерал-адъютанта князя Святополк-Мирского [153] .
153
[153] Святополк-Мирский, П. Д. (р. 1857) – князь, генерал, губернатор пензенский и екатеринославский. В 1900 году был назначен товарищем министра внутренних дел и командиром отдельного корпуса жандармов. С 1902 по 1904 г. – генерал-губернатор виленский. 26 августа 1904 года, после убийства В К. Плеве назначен министром внутренних дел. Эпоха Святополк-Мирского названа эпохой «весны» и «доверия», потому что в речи, произнесенной 16 сентября 1904 года, он обещал относиться с доверием к сословным учреждениям и населению вообще. За время его управления политика репрессий немного смягчилась, но перед 9 января 1905 года Святополк-Мирский отказался принять необходимые меры к недопущению кровопролития. После январских событий, 18 января 1905 года, Святополк-Мирский получил отставку. Святополк-Мирский был представителем того слоя помещичьего класса, который считал необходимым с либеральной улыбкой на устах и немного более мягкими мерами проводить политику эксплуатации масс и подавления всякого выступления рабочего класса. [С. 254]
Человек высоких нравственных качеств, милый и воспитанный, как говорили о нем поляки в Вильне – «бардзо цивилизованный чловек», – князь Святополк-Мирский по уму и по характеру совершенно не был пригоден к должности, на которую он был призван. Либерал по мышлению, он, вступив в половине сентября месяца в должность, изменил с высочайшего одобрения курс внутренней политики в сторону либерализма, заявив на всю Россию, что отныне таковая будет базироваться на доверии власти к обществу. Была объявлена политическая «весна».
Это
Образовавшийся еще осенью 1903 г. и окончательно сорганизовавшийся в январе 1904 года тайный «Союз Освобождения» [154] , в который входили представители профессиональной и разночинной интеллигенции и левое крыло земцев-конституционалистов, признал наступивший момент удобным для открытия дружной кампании всех оппозиционных и революционных сил в целях свержения самодержавия.
154
[154] «Союз Освобождения» – организация буржуазной интеллигенции, создана в 1903 году за границей. Во главе «Союза Освобождения» стоял П. Б. Струве (см примеч. 163), редактировавший орган союза – «Освобождение». Союз принял платформу парламентского правительства с двухпалатной системой и всеобщей подачей голосов. В 1905 году «Союз Освобождения» слился с группой земцев-конституционалистов в одну конституционно-демократическую (к.-д.) партию, образуя в ней левое крыло. [С. 254]
В сентябре 1904 года в Париже состоялась «Конференция оппозиционных и революционных организаций Российской Империи» с участием представителей Союза Освобождения и партии социалистов-революционеров. Решено было добиваться уничтожения самодержавия, при чем «формы, методы, средства, тактика оставались своеобразными для каждой партии». Так писала «Революционная Россия». Не взяв бомбы в руки, наши либералы признали ее у своих союзников допустимым средством борьбы против правительства.
С этого момента Союз Освобождения руководит всем общественным движением в России, направляет действия земцев и всей оппозиционной интеллигенции и толкает их определенно на революцию. Оставаясь для правительства в подполье, он проводит земскую и судебно-банкетную кампании, проводит резолюции о требовании конституции, вынесенные на ноябрьских земских съездах, разносит их широко по России и тем окончательно поднимает все интеллигентные круги и профессии. Революционные партии, застигнутые как бы врасплох, идут поневоле за созданным Союзом движением, помогая ему террором, рабочими, крестьянскими и солдатскими беспорядками.
Так расцветала объявленная Святополк-Мирским «весна», сперва при осенней слякоти, затем при заморозках и морозах, и создала естественный хаос. На местах все было сбито с толку до представителей властей включительно. Даже чины судебного ведомства, блюстители закона, отклонились от него и поддались веянию министерской «весны».
Трудно было тогда служить в Киеве. У генерал-губернатора поддержки никакой. Он только пышнее и звонче стал говорить. Кругом все бредили свободами, не отдавая себе ясного отчета, чего хотят. Только губернатор Саввич, как всегда спокойный и ровный, решил не поддаваться никаким веяниям и действовать строго по закону и по существующим циркулярам и инструкциям, пока они не будут отменены или изменены формально центральной властью. А министерство, делая революцию сверху, продолжало хранить молчание относительно каких-либо руководящих указаний.
Спокоен был у нас и прокурор палаты, держась существующего закона, но некоторые маленькие товарищи прокурора бегали как угорелые. Один все приставал ко мне, на каком я основании делаю то или другое и так надоел, что однажды я сказал ему: «Да разве вы не знаете, что есть такое учреждение в Киеве на Бульварно-Кудрявской, где все и всегда делается без всяких оснований? Если не знаете, то знайте». Он обиделся, но больше уже не приставал.
Но это далеко не было так. Прокурорское око смотрело зорко, и мы очень считались с ним. Арест каждого лица, даже по охране, должен был быть обоснован серьезно. И если еще арест какого-либо рабочего не обращал внимания прокурора, то арест интеллигентного человека и в частности студента всегда влек за собою справку прокуратуры по телефону: за что и почему.
Перед каждой групповой ликвидацией я отправлялся к прокурору палаты и по наглядной схеме выяснял ему положение розыска по данной организации, указывал сношения отдельных лиц и выяснял сплетение наружного наблюдения с агентурой. Я указывал дома, где жили наиболее интересные в смысле революционном люди и где, по нашему предположению, может быть найдено что-либо предосудительное. Благодаря такому докладу, прокурор палаты видел, что мы разбираемся, а не бросаемся зря хватать правого и виноватого.