Записки
Шрифт:
Беседа его была очень оживлена этими воспоминаниями, к которым он беспрестанно возвращался, но утомляла слушателей тем, что всегда и везде на первом плане являлся он сам. Давно сойдя с театра действительности, мало зная, по отношению к России, современную обстановку и возникших после него новых деятелей этого театра, живя вообще только в прошедшем, он представлял в моральном мире род «бывшего юноши», который все еще кокетничает своим былым, в уверенности, что оно точно так же интересует других, как и его самого. В разговорах о своем брате он часто жаловался мне, что факты о нем в известном «Донесении следственной комиссии» были изложены превратно и иногда даже и совсем ложно. На вопрос мой, отчего же не представить всего этого нашему правдолюбивому государю,
— А вы можете представить себе, — прибавил Тургенев, — каков был бы этот суд, при влиянии и власти тех же лиц, которые, естественно, употребили бы все усилия к прикрытию своих тогдашних ошибок, невольных или преднамеренных. Впрочем, — продолжал он, — у брата моего давно уже написано как оправдание во всем этом, так и многое другое о происходящем у нас, и если он удерживается издавать в свет свою книгу, то единственно из того, чтобы не компрометировать меня.
Действительно, вскоре после смерти Александра, и именно в 1847 году, появилось в Париже сочинение его брата под заглавием: «Россия и русские», в котором он, среди разных предметов, представил и свои оправдания — на общий суд Европы.
XIII
1845 год
Закавказский край и его управление — Барон Ган, его командировка на Кавказ для соображений по введению нового управления в крае — Главноуправляющий на Кавказе генерал Головин — Меры, принятые правительством для улучшения администрации в Закавказье — Отозвание Головина и назначение главноуправляющим генерала Нейдгардта — Князь Воронцов — наместник Кавказа — Статс-секретарь Позен и его деятельность — Отъезд императрицы на зиму в Палермо
Борьба на Кавказе ознаменовала все почти царствование императора Николая не только рядом непрерывных военных действий, которые, среди всех доблестных подвигов и чудес храбрости, более или менее состояли именно только в борьбе, а не в решительном преоборении, но и рядом непрерывных переворотов в лицах и в учреждениях существовавшего там гражданского порядка. Проходили годы в колебаниях, опытах, соображениях, предположениях, и за всем тем, после истекших из них мер, когда все казалось уже решенным и оконченным, дело возвращалось к прежней точке, т. е. к убеждению, что необходимо отменить и бросить все сделанное и приступить вновь к другим соображениям, которые, в свою очередь, имели опять тот же исход.
Закон, не успевший не только укорениться сознательно в народе, но даже и сделаться ему вполне известным, уступал место новому, который вскоре постигала та же участь; правители сменялись один за другим; издерживались огромные суммы на множество комитетов, комиссий, экспедиций, чиновников и проч.; сыпались, наконец, щедрые награды, и все это обращалось, более или менее, в одни результаты личные, между тем как горячо желаемая правительством польза для края оставалась все недостигнутой. История этих колебаний, этого, так сказать, ощупывания, вместе с историей лиц, принимавших в нем участие и падших его жертвами, представляет много любопытных подробностей, из числа которых не все, по свойству их, могли сохраниться в официальных бумагах.
По присоединении Грузии к России она была образована в виде губернии и в ней введены общий порядок русского управления и одинаковые с прочими губерниями должностные места и лица. Впоследствии, однако же, с переменою главных местных начальников, система сия мало-помалу подверглась изменениям, и в Грузии, равно как и в прочих наших Закавказских владениях, установилось почти столько же различных форм правления, сколько было там уездов, округов и проч.
По окончании в 1829 году войны против турок главноуправлявший тогда этим краем, генерал-фельдмаршал граф Паскевич-Эриванский, впоследствии князь Варшавский, приступив к рассмотрению гражданского учреждения Грузии и других Закавказских провинций, нашел в нем, кроме разнообразия в организации, совершенную
Для отвращения сих неудобств князь Варшавский в рапорте императору Николаю от 24 апреля 1830 года признавал лучшим и действительнейшим средством: ввести во всех Закавказских провинциях русский образ управления и русские законы, и для сего: 1) разделить эти провинции на две губернии: Грузинскую, из 10 уездов, с губернским городом Тифлисом, и другую, наименовать ее, по высочайшему усмотрению, из 8 уездов, с губернским городом Старою Шемахою, или Баку, и одну область, Армянскую, с областным городом Эриванью; 2) губернские присутственные места установить тоже и с теми же названиями, как в России, соединив только, во второй губернии и в Армянской области, палату уголовную с гражданской; 3) места уездные составить также по образцу русских, но для примирительного разбора тяжб между магометанами по их законам учредить суды вроде медиаторских (шариат), из туземцев; 4) во всех других местах, губернских и уездных, руководствоваться во всем нашими законами, не основываясь уже ни в каком случае на законах грузинских или на обычном праве; 5) суд военный в гражданских делах отменить.
Проект этот по высочайшей воле был сообщен ревизовавшим в то время Закавказский край сенаторам — графу Кутайсову и Мечникову, которые во всем согласились с мнением князя Варшавского. На общем их с ним совещании предположено было еще сверх того: 1) учредить верховное Закавказское правительство (в Тифлисе) из главноуправляющего, Закавказского военного губернатора и пяти непременных членов, с обязанностями, правами и властью департаментов Сената и с переносом в общее собрание сего последнего только вопросов законодательных;
2) разделить уезды на земские округи и на волости;
3) сделать некоторые, не весьма важные, местные изменения и дополнения против общего губернского устройства. Сии предположения внесены были 22 мая 1831 года в Государственный Совет с тем, чтобы он представил мнение свое «в самом непродолжительном времени, и, если можно, до начатия вакационных дней (т. е. до 15 июня)».
Несмотря на столь положительное высочайшее повеление, дело это оставалось в Совете без движения целые два года. На вопрос о том государя, в мае 1833 года, государственный секретарь Марченко отвечал, что дело о преобразовании управления Закавказского края, с присоединенными к нему впоследствии вопросами, так трудно и обширно, что департамент законов «при многих других своих занятиях не мог еще привести его к окончанию». Государь на это отозвался (8 мая, через статс-секретаря Танеева), «что дело сие откладывать никак нельзя: ибо весь край от сего в ожидании и напряжении, и кончить оное тем удобнее, что имеется в виду представление сенаторов, очевидцев положения того края, и бывшего там начальника князя Варшавского; а потому его величество изволит находить, что должно сим делом заняться немедленно и никак не откладывая».
Вследствие того департамент законов (Васильчиков, Кушников, Сперанский, Энгель) немедленно приступил к исполнению высочайшей воли и еще в том же мае представил мнение свое, которого главные черты заключались в следующем:
1) Разделение края принять в предположенном Паскевичем виде, назвав вторую губернию Дагестанскою.
2) Признав необходимым учреждение в Закавказском крае высшего места, как для суда, так и для управления, не смешивать, однако, сих двух властей воедино, а разделить их на два установления: а) главный Закавказский суд для окончательного решения дел тяжебных и уголовных, с допущением переноса только в общее собрание Сената, и то единственно вследствие жалоб, по примеру принимаемых на департаменты Сената; б) верховное Закавказское правительство, из главноуправляющего, Закавказского военного губернатора и трех или четырех членов, для дел высшего управления, в котором сие верховное правительство имеет представлять соединенные советы всех министров, исключая военных.