Записки

Энгельгардт Лев Николаевич

Для охранения и соблюдения спокойствия во Франции от всех союзных государей оставлена часть их войск под начальством фельдмаршала всех дворов лорда Веллингтона, пока Франция не выплатит положенную контрибуцию; а прочие войска возвратились в свои государства.

Мюрат, думая играть Наполеона, явился в Калабрии и некоторых возмутил, но вскоре маловажная его толпа была рассеяна, сам был взят и, как возмутитель, расстрелян.

[1816]. В 1816-м году император ездил на конгресс в Аахен, а потом на короткое время был в Париже.

В оном году скончался в Смоленске мой отец в своих деревнях Смоленской губернии на 78-м [году] своей жизни.

[1817]. В 1817 г. устроены военные поселения в Новгородской, Белорусской, Воронежской и Харьковской губерниях, по поводу чего происходили беспокойства, а особенно за бритие бород, но строгими мерами все приведено в порядок.

[1818]. В 1818 г. двор прибыл в Москву и нашел ее уже выстроенною, как феникс, возродившийся из своего пепла.

Заложена была церковь Христа Спасителя, о которой сказано было в манифесте по изгнании неприятеля из российских пределов, за Москвой-рекой, у Воробьевских гор. К торжеству сему собран был большой корпус войск; государь со всем двором прибыл в церковь, что на Лужниках, отслушав литургию, которую совершал преосвященный Августин, за крестным ходом всего московского духовенства шествовал император с императрицами, матерью и супругою, за ними великие князья и весь двор, император сам положил первый камень. После чего произведена пушечная пальба с батарей, поставленных у стоящего в параде корпуса войск.

Должно сказать, что план сего огромного храма сочинил по сонному видению архитектор Витберг, который не только ни одной церкви, но даже ни одной часовни и никакого дома не построил; хотя назначена была

комиссия к построению сего храма, но он один распоряжался суммою 10 миллионов рублей, покупал деревни, 20 т<ысяч> душ для работ оного [288] . Сам получал в год 10 т<ысяч> рублей жалованья до тех пор, пока [не] окончит здание, имеющее строиться 50 лет.

288

Храм Христа Спасителя по проекту А. Л. Витберга был заложен 12 октября 1817 г. на Воробьевых горах. Витберг, человек честный и порядочный, не смог справиться с огромными злоупотреблениями на строительстве. По результатам проведенной проверки он был сослан Вятку, где и умер; проект его так и остался неосуществленным.

Король Прусский, прибыв в Москву, до церемониального въезда остановился в Кунцове, принадлежащем А. Л. Нарышкину, расстоянием 5 верст от Москвы, взошед на бельведер, откуда видна вся столица, снял шляпу и сказал свите своей: «Господа, поклонимся сему преславному городу, пожертвовавшему собою для спасения своего государства, и который был и избавитель нашего отечества»; король Прусский, пробыв в Москве остальное время пребывания двора, отправился с оным в С.-Петербург.

[1819]. По случаю смерти моего зятя Вязмитинова, за несколько перед оною месяцев пожалованного графом, приехал я в Петербург навестить овдовевшую сестру мою и записать сына моего в гвардию. Граф Сергей Кузьмич Вязмитинов был из незнатного и небогатого дворянства Курской губернии, Рыльского уезда; записан был на службу почти ребенком в армейский полк, там квартировавший, сержантом; вскоре тот полк для содержания караула назначен был в Петербург. По прибытии туда потребован был от сего полка в канцелярию президента военной коллегии графа З. Г. Чернышева унтер-офицер, знающий хорошо писать; Вязмитинов был для сего наряжен. Остротой, прилежанием и поведением своим снискал он благосклонность правителя канцелярии, который, видя его дарования, отличал его и обращался с ним ласково; по поводу сего он познакомился и с графскими адъютантами. Праздное время от должности употребил он на изучение французского языка, в котором по времени был очень силен, занялся чтением касательно разных наук. Ум его, трудолюбивый и острый, доставил ему то, чему редкие могли выучиться, получа рачительное воспитание. Он пристрастился к музыке, и как в штате графа некоторые были музыканты, то по охоте своей скоро выучился на виолончели, и играл на оном инструменте не как артист, но как охотник и знаток очень хорошо. Вскоре и граф Чернышев его узнал, сделал его своим флигель-, а потом и генерал-адъютантом. Он был при нем пятнадцать лет и управлял уже его канцеляриею и всеми делами. За учреждение белорусских губерний особенно он был графом рекомендован, за что императрица пожаловала ему в Белоруссии 800 душ. По истечении шести лет в звании генерал-адъютанта при фельдмаршале пожалован он полковником, и дан ему Вологодский мушкатерский полк, который он довел до того, что полк этот служил образцом во всей армии. Потом сформировал он Сибирский гренадерский полк, также доведенный им до совершенства. Обратил на себя внимание фельдмаршалов графа Румянцева и светлейшего князя Потемкина и стал известен самой императрице. По старшинству пожалован он был генерал-майором; по болезни же глаз и худому зрению принужден был оставить военную службу; пожалован был губернатором в Могилев, а потом сенатором. Императрица, почитая пост генерал-губернатора Уфимской губернии важным касательно башкирцев и Оренбургской линии, возвела его в сие достоинство, при котором он и оставался до вступления на престол Павла I, который, оттуда его вызвав, сделал губернатором Петропавловской крепости и генерал-кригскомиссаром и пожаловал тысячу душ в Минской губернии. В конце царствия его он был в опале. Император Александр пожаловал его генералом от инфантерии, вице-президентом военной коллегии; при учреждении министерства военным министром и главнокомандующим С.-Петербургским, но после Аустерлицкой баталии на него прогневался и отставил даже без мундира. Место его заступил граф Аракчеев, который, по некоторым обстоятельствам, был личным его неприятелем. Но к чести графа Аракчеева, и, можно сказать, в одном только сем случае, он показал себя незлобивым. Чрез две недели по приеме сей должности он подал государю просьбу об увольнении его от службы. Государь удивился и спросил своего любимца, какая тому причина? Тот ему отвечал: «Когда Ваше Величество отставили с таким позором Вязмитинова, то все думали, равно как и я, что он найден вами в нерачении, изобличен в злоупотреблении и расстройстве в делах; но когда я принял его должность и вошел в подробность дел, то увидел, что коллегия, департамент, равно и канцелярия главнокомандующего, все было в совершенном порядке: не только не заметил злоупотребления, но, напротив, я увидел редкое его бескорыстие; а по тому судя, что ежели такой человек, каков Вязмитинов, служа всегда с такою честию столь долгое время императрице — бабке вашей, императору — родителю вашему и вашему величеству, отставлен так позорно, то я и всякий другой должны ожидать такой же участи, без всякой причины, по одному только вашему капризу. Для чего и прошу меня отставить, и я иначе не соглашусь служить, если не отдадут должной справедливости Вязмитинову». По поводу сего государь в приказе объявил, что Вязмитинов отставлен по просьбе его с мундиром и всем получаемым им трактаментом [289] , притом препроводил к нему лестный рескрипт. По некотором времени поместил государь его в Государственный Совет и возвратил к нему его доверенность: в начале 1812 года опять сделал его главнокомандующим в С.-Петербурге и министром полиции, пожаловал ему аренду на двенадцать лет, приносящую более сорока тысяч рублей ежегодного доходу. Возвратясь по взятии Парижа, он пожаловал ему орден Св. Андрея, а сестру мою кавалерственною дамой ордена Св. Екатерины 2-го класса; неоднократно жаловал его деньгами и один раз сто тысяч рублей под видом на экстраординарные расходы, без отдания в оных отчета, незадолго перед его кончиной и графским достоинством. Он во всю свою жизнь и службу не имел и не искал ни у кого протекции, приобретая чины и все единственно своею ревностною службою. Как он сверх родства был мне благодетель и дружески ко мне расположен, то я за долг почел изложить его биографию [290] . Скончался он семидесяти восьми лет, после пятидесяти лет службы. Похороны его были великолепны: сопровождали его гроб весь сенат и войска до Александро-Невского монастыря, где он и погребен. Государь посетил два раза вдовствующую его супругу, мою сестру, и пожаловал ей по жизнь все, что получал покойный Сергей Кузьмич.

289

Искаженное французское traitement — жалованье.

290

Ф. Ф. Вигель оставил следующее описание С. К. Вязмитинова: «Покорность к предержащей власти была девизом старика Сергея Кузьмича. Его доброта и честность были столь же известны, как ум его и деятельность: трудолюбием и долговременною беспорочною службою попал он, наконец, в люди. К сожалению, нахождение его в малых чинах при лицах строгих и не весьма вежливых начальников оставило на нем какое-то раболепство, не согласное с достоинством, которое необходимо для человека, поставленного на высокую степень. Ни английского, ни какого другого иностранного в нем решительно ничего не было; в нем также никто не мог бы узнать и древнего русского боярина, а старинного, честного, верного и преданного русского холопа» (Вигель Ф. Ф. Записки. Ч. 2. М., 1892. С. 11). Как лицо, характерное для своей эпохи, Вязмитинов упомянут Л. Н. Толстым в романе «Война и мир». См. также «Детские годы Багрова-внука» С. Т. Аксакова, где он именуется В.

В июле сгорела часть дворца в Царском Селе и лицея. Император был чрезвычайно огорчен, сказав, что до сих пор он был так избалован счастьем, что от сего времени страшится противного себе. На сей случай А. Л. Нарышкин сказал, что дворец царскосельский сгорел оттого, «que la cour n'a pas de pompe» [291] , ибо там не было пожарных инструментов.

Государь отправился в Варшаву на сейм [292] , где объявил в своей речи, что, дав Польскому Царству конституцию, даст таковую же и всей Российской империи. Откуда приехал в Вену на конгресс, где сделан был Священный союз главнейших держав европейских, по положению которого ни одно государство Священного союза не могло объявить войны; если в котором возникнет мятеж и какой-либо беспорядок, то оный общими силами тотчас разрушить и водворить спокойствие.

291

«Что

при дворе не было помпы» (франц.) — игра слов, основанная на том, что слово «помпа» означает и пожарный насос, и торжественность, пышность.

292

Этот сейм происходил в марте 1818 г.

Войска наши, быв долгое время в чужих краях, видя все государства во всей Европе управляемые законами и постоянными конституциями, и притом наклонность самого государя к таковому образу правления, как и подал повод к таковому ожиданию в торжественной его речи на Варшавском сейме, заразились духом времени. Молодые люди уже в 1818 г. составили тайные общества в Москве, а потом в Петербурге и в некоторых других губерниях, которые отчасти были известны императору, но он их пренебрег, дальнейших изысканий не делал, а искра сия тлелась [293] . Самые нижние чины почувствовали разность в обращении и содержании чужеземных войск, а притом и сами содержимы были за границею инаково, нежели в России. Там от них не требовалось изнурительной вытяжки, не занимали их беспрестанными учениями, довольствовали их лучшею пищею, и спали [они] на тюфяках; возвратясь в Россию, редко для постели имели хорошую и свежую солому, ели пустую кашицу и очень редко по небольшой порции мяса; требовалась от них чистота и опрятность в узких мундирах, без отдыха их учили, что и произвело между ними ропот.

293

В 1818 г. был образован «Союз Благоденствия» — ранняя декабристская организация.

Император увидел, что гвардейский Семеновский полк, которого, будучи наследником, был шефом, им самим избалованный, от прочих полков гвардии в экзерцициях отстал, [то] пред отъездом своим определил командиром оного полка полковника Шварца, служившего всегда в армии, не имевшего никакого воспитания, но отличавшегося чрезвычайной строгостию фронтовой службы. При отъезде своем государь сказал ему, что он надеется по возвращении своем не только найти Семеновский полк сравнившийся с прочими полками, но чтобы он, как первый полк, был бы во всем лучший.

Семеновский полк наполнен был офицерами из лучшего дворянства, людьми воспитанными и гордящимися пред прочими, быв в любимом полку государя. Солдаты были выбраны из всей армии лучшие. Уже само определение Шварца было им тягостно: как, армейский полковник будет ими командовать? Видя его грубое и неблаговоспитанное обращение, еще более против него вооружило. Офицеры говорили между собою, но так, чтоб некоторые нижние чины могли слышать: «Шварц может командовать скотами, а не людьми». К тому же, как он хотел, чтобы к приезду государя представить полк во всей исправности, стал беспрестанно учить без отдыху. По обыкновению, полки гвардии в летнее время по частям отпускались работать на биржу [294] , где они вырабатывали много денег для улучшения своего содержания и чтобы чище одеваться, но за беспрестанным учением семеновские не имели на то времени, да и Шварц их не отпускал, что и обратило на него общее полка негодование. Всякий день требовал он, чтобы фельдфебели из каждой роты приводили к нему по десяти рядовых во всей амуниции и чтобы перевязи к сумам и тесакам были чисто выбелены; сам их учил ружейным приемам и маршированию; за малейшую ошибку наказывал их строго, к чему они не привыкли; а еще более несносно им было, что он их ругал поносно и непристойными словами, плевал им в лицо и прочее. Ежели [он] кого из них наказывал строже других, офицеры таковым давали деньги, браня Шварца. В один день лейб-роты фельдфебель привел, по обыкновению, 10 солдат с худо выбеленною амуницией. Шварц его выгнал, приказав привести других, а если они будут также неопрятны, то обещал дать 500 лозанов; а он уже имел три нашивки, означавшие 25-летнюю службу, и имел орденский знак, по которому от телесного наказания освобождается. Фельдфебель, пришед в роту, стал наряжать других солдат, но те ему сказали, что им амуницию нечем выбелить, что как они на работу не отпускаются, то и не на что купить ни мыла, ни клею, ни мела. Тогда фельдфебель сказал: «Ну, братцы, так мне придется принять 500 лозанов, ежели не приведу в таковом виде, в каковом полковник приказал». Вся рота закричала в голос: «Мы до того никак не допустим» [295] . Как он ни упрашивал, чтобы перестали противиться, но они и слушать не хотели. Фельдфебель пошел доложить ротному командиру капитану Кашкареву об ослушании роты. Кашкарев пришел к роте, стал увещевать, но солдаты отвечали: «Ваше Высокоблагородие, мы не ослушиваемся, но нам нечем белиться, как вам угодно». Капитан донес о том полковнику, а он поехал доложить великому князю Михаилу Павловичу как бригадному командиру. Великий князь прибыл в казармы и некоторых наказал; но солдаты в один голос и его высочеству сказали, что они не выходят из должного повиновения, но докладывают, что они не имеют денег, на что выбелиться, и просят его высочество сделать инспекторский смотр, по которому начальство усмотрит варварские с ними поступки полковника. Великий князь поехал к командующему гвардейским корпусом генерал-лейтенанту Васильчикову, который приказал всю роту в шинелях привести в экзерциргауз [296] , где собран был вооруженный гвардейский Павловский полк. Как скоро рота была приведена, то тотчас полк ее окружил и отвел со всеми офицерами в Петропавловскую крепость под арест. На другой день 1-ый батальон Семеновского полка должен был вступить в караул. За недостающим числом людей приказано было нарядить оных из других батальонов. Весь полк в шинелях без ружья вышел на плац-парад и требовал 1-ую роту, как составляющую голову полка, без которой отрекались идти в караул. Офицеры как ни уговаривали рядовых, чтобы перестали бунтовать, но они, снимая перед ними фуражки, отвечали с вежливостью одно и то же. Некоторые ворвались было в дом Шварца, но он скрылся.

294

Вокруг здания Санкт-Петербургской биржи на стрелке Васильевского острова располагались таможенные и коммерческие склады и прочие сооружения такого рода.

295

На самом деле повод к выступлению подал сам Шварц, во время учения плюнувший в лицо рядовому и заставлявший делать то же других солдат; фельдфебель 1-й роты Брагин, в противоположность тому, что пишет Л. Н. Энгельгардт, не пользовался доверием солдат. О восстании Семеновского полка см.: Лапин В. В. Семеновская история. Л., 1991.

296

Экзерциргауз — помещение для проведения экзерциций — строевых учений.

Вскоре дошло об этом до великих князей и корпусного командира. Они, прибывши к полку на плац-парад, спрашивали о причине их бунта. Они отвечали: «Возвратите нам лейб-роту, иначе в казармы не пойдем». — «Лейб-рота за ослушание арестована, — отвечал Васильчиков, — она в крепости». — «Извольте и нас арестовать; если лейб-рота виновата, то и мы с нею виновны». Васильчиков приказал им идти в крепость. Весь полк пошел без малейшего сопротивления. В крепости их разместили в разные казармы. Лейб-гренадерский полк с заряженными ружьями назначен был в крепость, в караул к арестованному полку.

Через день Семеновский полк по частям за караулом отправлен в Кронштадт, а оттуда морем по разным приморским крепостям; одна только лейб-рота оставлена в Петропавловской крепости, как первая, которая возмутилась.

Во все время мятежа Семеновского полка тишина не была нарушена, и многие узнали о том спустя несколько дней после [297] . О всем том происшедшем отправлен к государю курьер с донесением [298] , по которому получен от государя указ: Семеновский полк кассировать; по частям нижних чинов разместить в разные отдаленные полки армии; офицеров [перевести] по Табели о рангах, также и юнкеров, в армейские полки [299] ; Шварца отставить; Семеновский полк сформировать лучшими людьми из гренадерского корпуса, равно офицеров выбрать исправнейших, но считаться им наравне с молодою гвардиею [300] .

297

Волнения в 1-й роте произошли 16 октября, полк был арестован 18 октября.

298

Этим курьером был П. Я. Чаадаев.

299

Лишив их, таким образом, преимущества в два чина, которое офицеры гвардии имели перед армейскими (по обыкновенному порядку гвардии капитан при переводе в армию становился подполковником).

300

Права молодой гвардии были впервые пожалованы Лейб-Гренадерскому и Павловскому гренадерскому полкам за доблесть, проявленную в войнах с Наполеоном; в отличие от старой гвардии офицеры этих полков (так же как и артиллеристы и инженеры) пользовались преимуществом в один чин; права старой гвардии были возвращены Семеновскому полку за отличие в подавлении польского восстания 1830–1831 гг.