Записные книжки. Воспоминания. Эссе
Шрифт:
Разговор с Борисом <Бухштабом> об Олейникове. В.: — Он удивительно умен. Он как обезьяна — все понимает и говорит мало...
— Ты уверен в том, что обезьяны мало говорят?
— Так думают дикари. Они думают, что обезьяна не говорит, чтобы ее не заставили работать.
— А, вот это на Олейникова... действительно, очень похоже.
Вольпе — бакинец. В начале 1920-х бакинскую молодежь наставлял Вячеслав Иванов.
«Человек должен быть всегда погружен в свои мысли, если хочет чего-нибудь достичь...» — писал Левенгук. Конечно, работа, над которой человек думает, пока пишет (как на службе), — многого не стоит.
N. говорит: «Разговаривать со знакомыми это сейчас исследовательская работа».
Все служащие академическо-литературных учреждений подразделяются сейчас на два вида: те, которые хотят уйти со службы и их не пускают, и те, которые хотят остаться на службе — но их выгоняют.
Небывалое взаимо- и самосожжение ученых и литераторов в недалеком будущем должно прекратиться. Кто-то сказал, что оно прекратится — за отсутствием сражающихся. Кроме того, перестанут выходить книги, потому что опубликованная книга — это почти самоубийство. Придется либо закрыть литературу, либо успокоить обезумевших от страха людей.
После критики Z. немедленно написал доклад о футуристах, в котором, во-первых, получилось все наоборот, а во-вторых, подверглись разоблачению покойники и живые — особенно снабжавшие его материалом.
Прежде чем выступить в ИРКе, он прочитал доклад Вите. Посредине чтения вдруг спросил:
— А может быть, так неудобно?
— Не знаю, — сказал Гофман (должно быть, своим дидактическим голосом), — я ведь этим не занимаюсь; так что мне трудно сказать, что именно удобно, а что неудобно.
Бедный Z., вероятно, так и ушел в уверенности, что Виктор «не занимается» историей литературы.
На покаянии в Институте историк Р-ль сказал: — Всякая чистка и проверка ценна для меня тем, что нейтрализует то объективное зло, которое я представляю.
К. имеет мужество признавать ошибки Бориса Михайловича Эйхенбаума.
Речью Постышева стихийную проработку затормозили раньше, чем можно было ожидать. Вчера все и всюду говорили о выступлении Марра. Марр, по-видимому, очень кричал. Марр — ученый. Он, вероятно, догадывается о том, чего стоит наука без упрямства и слепоты. Сейчас некоторые примитивные вещи, произнесенные публично, производят потрясающее действие. Он между прочим сказал, что в лингвистике иногда нужно иметь мужество не признавать свои ошибки.
Детской секции, как видно,
О, сколь печальный иммунитет! Иммунитет больших потерь, упавших на самое начало жизни, на 20 лет. А в 23—24 года испытать такое ощущение деятельности (не в смысле достижений, конечно, а в смысле потенций), чтобы к 30-ти годам всякое отношение к человеку и всякое дело казались пресными.
— Если «Молодая гвардия» доведет меня до точки, я обращусь в Издательство писателей.
— Это им совсем не подходит.
— Почему?
— Они ведь издают только идеологически невыдержанные книги...
— Правда — моя книга идеологически выдержана... Но это компенсируется моей фамилией.
О, наши имена! Они недостаточно известны, чтобы это могло принести нам честь. И достаточно известны для того, чтобы испортить жизнь.
Разговор с Брискманом у кассы ОГИЗа.
Я: — А я расплевалась с Библиографическим институтом. Больше не аннотирую.
Б: — Вам что! Вот я так действительно счастлив, что с ним расплевался (он там служил).
Я: — Хорошо вам, что вы сели в спокойное место (он служит теперь в Публичной библиотеке).
Б: — Да. Если бы только они лучше платили...
Я: — Вы не правы. Платят за беспокойство. Например, на рабфаках можно спокойно работать, потому что ставка 2 р. 75 к. Но получать 4-50 в час и выше — уже вредно для здоровья. Заметьте, даже Библиографический институт стал беспокойным только с тех пор, как они в три раза повысили расценки.
ИРК занимает теперь верхний этаж бывшего Зубовского дворца. Назаренко сказал про сотрудников Института истории искусств: «Эти голубчики утонули в первом этаже и выплыли в пятом!»
Икс кричит, что теперь он должен быть жесток до конца; он должен поставить точку над i, сжечь свои корабли, проклясть все, чему поклонялся, и пр. В результате Икс помогает Малахову травить Эйхенбаума, приняв позу человека, который имеет силу воли и дерзость мысли не щадить вскормивших его учителей.
Все это не столько ложь, сколько защитная окраска, которую слабые души выделяют против собственной интеллигентской совести.
Религиозный интеллигент не постится, но разговляется, — и разговляясь думает сделать угодное богу.
11-го я попала на пленум правления Союза советских писателей (ВССП). Оглашался список исключенных и условно перерегистрированных. Что делать с Ивановым-Разумником? Одни считали, что нужно предложить ему признать свои ошибки; другие находили это бесполезным.