Заплачено кровью
Шрифт:
– Это как же вы сумели? Не у своих ли угнали?
– спросил их Шапошников.
– Там еще есть!
– ответил один из водителей.
"Ну и ивановцы, вот дали нам подлататься-то..." - довольно подумал Александр Васильевич.
– Агарышева убило, - подошел к нему Терещенко, когда шофера отъехали.
– Как же так, Борис Тимофеевич, такого парня... Ну, что же вы... Как я теперь его матери напишу: единственный сын!
Лейтенант Николай Агарышев, командир похлебаевской батареи, весельчак, удалец, любимец бойцов лежал на телеге, покрытый с головой шинелью.
–
– Похороните его как следует. Матери я сам напишу, - сказал Шапошников и вспомнил ее, старушку.
– Она до войны часто бывала в гарнизоне и перед отправкой просила поглядеть за Николаем, все еще считая его мальчишкой.
– Вот и остались, Борис, мы двое, - тяжело вздохнул политрук батареи Иванов.
– Сасо в первом бою, Похлебаев, теперь вот Николай... А давно ли на танцы вместе бегали... Так и не узнает, кто у него родился. В сентябре, говорил, жена должна родить...
Похоронили лейтенанта Агарышева у трех берез, на высоком, чистом месте...
Вечером 5 сентября к Шапошникову приехал полковник Гришин.
– На тебя жалуются, что ты у ивановцев снаряды увез, - сухо поздоровавшись, сказал он.
– Не надо было бросать. Мы их вывезли, можно сказать, у немцев из-под носа. За их счет и ожили, и кухоньками опять разжились, и пушечками. Неужели опять отдавать?
– Нет. Ты нашел - твое. Не чувствуешь: немец как будто отходить собирается?
– спросил Гришин.
– Южнее Трубчевска Крейзер и Чумаков сильный контрудар нанесли, отбросили километров на пятьдесят. Нам их давить, увы, нечем, но есть данные, что и на нашем участке они уйдут за Судость. Так что готовься к преследованию... Начальник политотдела у нас новый - Кутузов, добавил после паузы Гришин.
– Откуда?
– Из Ивановской дивизии. Перевели с полка. Хваткий мужик, дело знает. Да, доведи до личного состава, что товарищ Сталин за оборону Трубчевска дивизии благодарность объявил, - с удовольствием сказал Гришин.
– Да, устояли на этот раз...
– Крейзер помог. Когда немцы на Михеева пошли, а там же ни одного орудия, все, думаю, крышка, так попросил огоньку тяжелого артполка из-за Десны, и, какие молодцы - так точно дали! Да и помог-то он, считай, по знакомству, что в академии вместе учились. А так бы - отбивайтесь своими силами, "изыскивайте резервы на месте", у этого артполка каждый снаряд на особом учете.
В районе Карбовки ударная группа генерала Ермакова нанесла тяжелое поражение 47-му моторизованному корпусу гитлеровцев. Отбросила их на несколько десятков километров, и дивизия полковника Гришина, используя общий успех, за двенадцать дней, преследуя отходящие части немцев, вышла к реке Судость.
Как только полк капитана Шапошникова вышел к Судости, к нему снова приехал полковник Гришин.
– Смотри на карту, - сухо поздоровавшись, раскрыл он планшет, - Вот Баклань, вот Юрково. Здесь берег пониже, тут и надо захватить плацдарм. Зацепимся - дальше пойдем. Приказываю: боем руководить лично. Я буду в Березовке, связь - туда...
Настроение у всех в дивизии
Капитан Шапошников, придя в батальон Осадчего, который начал готовиться к бою за плацдарм, расположился с биноклем на бугре, откуда хорошо было видно и Баклань - справа, и Юрково - в центре, и Михновку - слева. Берег противника был заметно выше, пойма Судости - широкая по фронту, и Шапошников с неудовольствием думал, что атака будет явной авантюрой, тем более что без артподготовки и плавсредств.
Оторвавшись от бинокля, он спросил Осадчего:
– Что говорят ваши разведчики?
– Сунулись было, да обстреляли. Ничего толком не узнали. Засекли пять пулеметов. Траншеи у них отрыты по всему фронту. Когда только успели... Артиллерия и танки себя не проявляли.
– План боя продумал?
– Прикинул. Задачи ротным поставил, но все это "на авось".
С Шапошниковым на НП батальона были замполит полка Наумов и начальник штаба Филимонов. Тюкаева оставили на командном пункте полка для связи со штабом дивизии.
На душе у Шапошникова было нехорошо от предчувствия беды, но, посоветовавшись с Наумовым и Филимоновым, он все же решил отдать приказ на начало атаки, пока совсем не стемнело, да и Гришин уже два раза звонил и требовал начинать.
Около 7 часов вечера роты батальона Осадчего частично на лодках, плотах, а в основном вплавь перешли Судость.
Шапошников видел в бинокль, как фигурки его бойцов, выйдя на противоположный берег, быстро бежали через луг с кустарником к горе, как немцы, то ли прозевавшие переправу, то ли нарочно давшие возможность перейти реку всем, открыли огонь, когда цепочки атакующих уже начали подниматься в гору. Сначала огонь противника был довольно редким, и минут через десять бой шел на горе под Юрковом. В сумерках ход боя видно было плохо, Шапошников ждал первых донесений с того берега - вводить ли второй батальон, готовый к атаке, как с КП полка позвонил лейтенант Тюкаев.
– Товарищ командир, полковник Гришин спрашивает, как идет бой.
– Передай: переправились, бой идет в траншеях, для развития успеха готовлю второй батальон.
Но через десять минут поступило донесение, что противник атакует батальон с флангов, крупными силами, да Шапошников видел это и сам. Огонь со стороны немцев резко усилился, начали бить минометы и скоро стало ясно, что батальон Осадчего от реки отрезан.
– Надо вводить второй батальон!
– сказал Шапошникову Наумов, - Выручать надо, а то получится, как с Леоненко!
– А если и этот батальон также? Теперь им ничем не помочь... "Эх, знали же, что авантюра - все равно лоб подставили!" - ругался Шапошников.
К ночи из батальона вышли около ста человек, мокрые, злые. Еще несколько часов с противоположного берега то и дело раздавались короткие очереди.
– Почти двести человек потерял!
– ругался капитан Осадчий.
– Полезли, "разведка боем"!
– Доложите в штаб дивизии об итогах боя, - вздохнул Шапошников, посмотрев на Филимонова.