Заполье
Шрифт:
— А ты прав, Дим, даже и рубрику можно по случаю завести… Заведем. А что ж на летучке сейчас не заявил статью? В номер?
— Да как-то перебили… перешибли, у всех же горячее. С ходу же полосы компоновал, вот и подзашился. Но утрамбую, найду местечко ей. Она-то стоит того.
— Ладно, пробегу сейчас. С типографией как — звонил, столковался наконец?
— Да на мази все, башлей подкинул им, они и… Кто-то роет там постоянно под нас, график печати сбивает, путает, а кто — не могу вычислить пока. Сколько нам срывали уже!..
— Не трудись искать — не они это, а сверху…
Никак уж не серьезны, по правде если, все эти сбои и срывы, похоже больше, что дразнят, нервируют.
Статья, впрочем, малодоказательной была, больше на эмоциях, даже на истерике некоторой по отношению к тому Абросимову, скопищу негатива, выстроенная, фактов какого-то злого умысла, считай, не имелось. Ну, акционировались, бумажки акций работникам раздали, даже народным предприятием назвались — якобы для прикрытия хищнических посягательств директора, якобы готового остановить производство и бумажки эти по бескормице несчастных работяг за бесценок скупить… Да, схема обкатанная, классикой «большого хапка» уже ставшая, но где доказательства-то, что так именно и будет? А ничего, одна ругань, да к тому ж еще и партвзыскание за самовольство восемьдесят восьмого года припомнено этому негодяю Абросимову… Нет, мелко все, мелочно, и не навредить бы, не озлобить поставщика.
Хотел было Левина позвать, но тут же раздумал: к первоисточнику надо, а им мог быть, скорее всего, только сам Воротынцев. И еще одно всплыло, вразумило: если стратегию менять, о чем подруга проболталась, то чего лучше завод подставить… да, поссорить с важным поставщиком, трудностей всяких нагородить ему, а тем паче инициаторам сотрудничества из правления концерна. Убытки, протори возможные заводские сущий пустяк, когда столько бабла спекулятивного будущего на кону стоит…
Некогда было удивляться всем изыскам вполне вероятной интриги, тут же набрал номер шефа. Ответила Елизавета — с грудной воркотцой нежной, и он сразу вспомнил ее всю, представил себе. Сказал, что надо бы срочно переговорить и встретиться с Леонидом Владленовичем. «Срочно? Но он же улетел еще утром… да-да, в столицу. На сколько? Дня на три ли, четыре, точно сам не знает… А что, проблемы?» — «Они самые, Лиза, без них не живем. Но не буду вас огружать…» Скучает сидит, женские журналы листает, наверное, их сейчас прорва какая-то объявилась, все киоски позабиты цветастой пустотой этой — пустоту другую заполняющей…
Совпаденье, нет? Воротынцев отбывает, и тут же ответсекретарь статью в зубах приносит — как пес верный, с порученьем посланный. А у хозяина его случайности если и бывают, то больше метафизического свойства, под настроенье экспромтом может всякого наговорить. Хотя совсем уж пустыми импровизации эти назвать нельзя, есть там некое ядро, как не быть…
Не случайность, скорее всего, и потому ходу статье давать нельзя. Правду же наверняка знают многие правленцы, вот только довериться некому, расклад мнений средь них ему неизвестен, считай, и застольные симпатии-антипатии ничего, конечно, тут не решают: посидели-выпили иногда, покурили-поговорили… Ах да, Народецкий! Добрый малый Слава, секретарем и подавалой у шефа бывший и вполне ему преданный, — вот кто должен знать, юридическую службу банка и концерна теперь возглавляя, все тонкости отношений, по должности обязанный распутывать,
В разъездах по городу, ответила некая сотрудница — почти мужским басом, как нарочно Елизаветиному образу противопоставясь, даже темные волоски на морщинистой верхней губе обнаруживши в базановском воображении, этакая тертая бабеха с тяжелым взглядом то ль адвоката, то ли следователя, без разницы, все и всякие изнанки человеческих жизней видавшая-перевидавшая, в многолетних изматывающих распрях и сутяжничествах, человеческих тож, погрязшая — а ведь девчушкой-первоклашкой некогда была… Будет когда? Так ведь начальство нам не докладывается, мил человек…
Безошибочно угадала, что ему и так можно ответить.
Кто знает всю ситуацию до донышка, так это неизвестный ему директор завода, с год как заступивший место старого зубра Никандрова, не пожелавшего подогнуться под министерские и местные власти и раздербанить производство, а теперь, по слухам, негласный совет «красных директоров» возглавившего. Новый же и молодой оказался погибче, как-то сумел вот связи страховочные заиметь и основные цеха сберечь, заказы выбить им… Карманова послать к нему, тот разведает.
Николая не нашлось уже, не любил засиживаться в редакции, вольный поиск предпочитая; и Базанов в комнатку другую заглянул, где Ермолин с Сечовиком обитались, кивнул Михаилу Никифоровичу: зайдите. Придется его попросить, больше некого.
— Да он что… он совсем охренел?! — Сечовик и до середины не дочитал статью, заглянул в концовку. — Этот Надеждин? Я ж Абросимова знаю немного, не тот человек Вячеслав Алексеич, чтобы…
— Вот как? Да вы дочитайте прежде…
— И откуда эта дрянь? — уже гневно вопросил, пробежав глазами до конца, потряс ею в воздухе Сечовик. — Принес кто, прислали?
— Есть источник…
— Акционировались, да — так ведь заставляют! И чтоб это в нашей газете?! Одно дело — ложь, а другое… Что Леонид Владленыч скажет? Они ж однокашники, связаны с каких пор, вроде даже семьями дружат!
— Да все ясно, Михаил Никифорович… ясней некуда.
— Нет, но кто это мог, кто такой Надеждин, паскудник этот?!
— Смогли… — Не стоило посвящать его во все, самому бы до конца разобраться… да и есть ли он, конец? — Вот что попрошу вас: снимите-ка мне копию на ксероксе. Только не у Левина, а у Лили, и незаметно. Сделаете — принесите сразу.
— A-а, так вот оно откуда надуло…
— Все-все, Михаил Никифорыч… остальное — потом. И строго между нами.
Под Воротынцева клин, теперь-то хоть с этим вполне понятно. Но и его же, Базанова, под удар подставляют, хотели подставить, вернее, им прикрыться — некие, в то же время на него виды имея? Это-то как понять? Или уж так уверены в силе своей, в том, что могут защитить его перед шефом, прежней власти уже не имеющим?
Обольщаться ни в каком варианте не стоило, он для них — расходный материал, и только. А как таковой он может быть более или менее ценным, даже дорогим, но оставаться все тем же материалом. С ним уверенно и, надо признать, достаточно точно играют втемную, учитывая все его психологические и прочие параметры, — если бы не некоторые случайности хоть с тем же Сечовиком теперь или вчера с подругой. Если б не единица поселянинская, по убежденью Лешки — Божья в его формуле «эн плюс единица», где «эн» — наиточнейшие расчеты человеческие. Играют на заведомое опережение, где он всегда будет в лучшем случае запаздывать с реакцией, сиречь вчистую проигрывать и все больше подпадать в зависимость — от них, разумеется. И единственное, что тут можно противопоставить, это знанье, информация, осведомленность. Не считая, заметь себе, сугубого умения ими пользоваться.