Заповедник для академиков
Шрифт:
— Вы ставили эксперименты над страной, Владимир Ильич, — ответил Сергей. — По какому праву вы делали это?
— Не смей! — замахал руками Фрей. — Забудь мое имя. Я не хочу, чтобы меня убили. Ищейки еще бегут по следу!
Казалось, что он отбивается от роя пчел.
— Я не убийца, — сказал Сергей. — Этот мальчик не может расти. С его болезнью дети не дотягивают до года. И конец. Я же удерживаю его в младенческом состоянии, ибо, как только его организм перешагнет через границу, соответствующую развитию годовалого
— И сколько же вы намерены продолжать… эту пытку?
— Вы сама чувствуете, что пытка — неточное слово. Ребенок не мучается. Я же жду, когда будет изготовлено лекарство от его болезни.
— А если это случится через сто лет?
— Будет решать мать.
— У вашей Женьки в голове солома! Неужели вы на самом деле доверяетесь ей? — Фрей был возмущен.
— Я слежу за исследованиями, — сказал Сергей. — И убежден, что результаты будут получены уже в ближайшие годы.
Говорил Сергей нехотя, словно этот диалог повторялся не впервые и Сергею не удавалось убедить самого себя.
— Там есть второй ребенок, — произнесла Лидочка. — Это тоже неизлечимая болезнь?
— Нет, другая проблема. Тот ребенок не может стать большим, он не хочет.
— Вы шутите?
— Возможно, в один прекрасный день я его задушу, — пообещал Фрей.
— Помолчите, — отмахнулся Сергей. — Мне самому не все понятно.
— Вам хорошо. Вы гормон знаете! — крикнул Фрей. — Чуть что — помолодеете, жену молодую возьмете. Я знаю, у вас все готово. Другие помрут, а вы наших внучек будете бесчестить!
— С меня этой жизни хватит, — усмехнулся Сергей. — Я пожил достаточно.
— Врешь! Самому скоро сто лет, а крепкий, как боровик!
— Если бы я мог ввести гормон по желанию… неужели я бы не спас Галину? Но решаю не я. Решает сам организм перед лицом смерти. Или страха, сопоставимого со смертью.
— Может, ты и не хотел ее спасать, — сказал Фрей и отступил к двери, словно испугался, что Сергей его ударит. — На молодой хочешь жениться.
Но Сергей вовсе не рассердился, он пропустил обвинение Фрея мимо ушей.
— Гормон, синтезированный мной, не может стать просто лекарством. И я убежден, что запрет на это лежит в самой природе жизни, — сказал он.
— А как же младенцы? — спросила Лидочка.
— Да, младенцы! — подтвердил Фрей.
— Здесь работают механизмы, которые включаются раньше, чем просыпается сознание. Я могу помочь младенцу. Но не взрослому. И не спрашивайте меня — как и почему. Я уверен только в одном — я старался выйти за пределы дозволенного человеку. Это слишком опасно.
— Но будут другие люди, другие ученые, — сказала Лида.
— Возможно, — ответил старик. — Надеюсь, это случится, когда нас с вами уже не будет на свете.
— И вы храните это в тайне?
— Разумеется. Как любой человек, владеющий пробиркой с бациллами чумы. Я могу
— Тогда молчи! — крикнул Фрей. — Не открывайся этой красотке.
— Не могу, — улыбнулся Сергей, — любому ученому страшно, что его знания умрут вместе с ним.
— Вам страшно? — спросила Лидочка.
— Не знаю. Возможно, уже не страшно. Потому что мне страшнее представить себе мобилизационные пункты, на которых древних стариков вновь превращают в юношей и выдают им гранатометы. Человечество всегда стремится обратить свои знания во вред людям.
— Ну уж это чушь! — воскликнул Фрей.
Сергей словно не слышал его.
— Я понимаю, — сказал он, — что через год или пять лет кто-то обязательно придет к этому открытию. Но, дай бог, к тому времени человечество станет лучше и добрее.
— Оно не станет таковым, если я его не сделаю свободным! — сказал Фрей, и в тот момент Лидочка окончательно убедилась, что он — оживший Ленин. Каким-то образом это было связано с тайной Сергея. Фрей был Лениным. И это находилось за пределами чуда и здравого смысла. Лида не могла поверить в то, во что уже уверовала. И совершенно непроизвольно она сказала:
— Но ведь я же была в Мавзолее!
Ей никто не ответил, а она поняла, что в Мавзолее может лежать кто угодно — был бы похож на фотографии. А может, и фотографии сделали задним числом?
Лидочка ушла тогда домой, одурманенная невозможностью поверить и бессилием не поверить. Она пыталась осознать масштаб и значение открытия, сделанного так давно и еще не повторенного. И в то же время она ужасалась возможности стать жертвой старческого розыгрыша.
Потом, уже поздней ночью, не в силах заснуть, она вдруг поняла, где таится главный обман. Он во Фрее. Фрей не может быть Лениным. Он — не великий человек. Он просто старый приживала…
Лидочке больше не хотелось возвращаться к Сергею, хотя положено жалеть стариков, тем более стариков такой тяжкой судьбы. Она даже не подходила к телефону, если подозревала, что звонит Сергей. А может быть, он и не звонил. Для собственного спокойствия было куда удобнее думать, что два сумасшедших старика разыграли ее. Правда, с каждым днем испуг таял как айсберг, и Лида уже готова была позвонить соседу. Но не успела.
Недели через две Лидочка шла из булочной. Перед ней мирно шествовали две молодые длинноногие мамаши в похожих кожаных куртках. И коляски у них были одинаковые.
Лишь поравнявшись с ними, Лидочка догадалась, что это Женька и Лариса. Они узнали Лидочку, сдержанно поздоровались, а она замедлила шаг, непроизвольно заглядывая в коляски.
Младенцы в них лежали строго, как персональные пенсионеры на пляже. Они догадались, зачем Лида косит на них взглядом, и встретили его молчаливым презрением.