Заповедными тропами
Шрифт:
Холодно было выбираться из-под полушубка, но все же я встал и начал осматриваться кругом. Наш лагерь помещался на маленькой площадке горного выступа, края которого круто обрывались к Кара-Балте. Кое-где подымались деревья арчи.
Я разбудил Андрея:
— Посмотри-ка, куда мы залезли, знакомо тебе это место?
Андрей неохотно встал и с удивлением осмотрелся. Потом подошел к краю обрыва, заглянул вниз и резко отшатнулся, даже в лице изменился, как мне показалось.
— Что там? — спросил я и вскочил на ноги.
— Осторожно! — крикнул мне Андрей.
Я заглянул за край обрыва и так же, как Андрей, попятился назад. Мурашки забегали у меня по спине. Внизу под нами лежала пропасть. Глубоко-глубоко
— Как это нас занесло сюда! — дрогнувшим голосом сказал Андрей. — Ведь вчера в темноте стоило только сделать еще лишний шаг и… — Андрей махнул рукой. — Знаешь, где мы с тобой ночевали? Это место называется «орлиное гнездо».
Глава третья
ЧО
Как-то зимой я получил письмо из Киргизии. Мне писал старый приятель — охотник Андрей. После обычного приветствия всей моей семье он сообщил интересную новость.
«Недавно, — писал он, — в наших горах убили интересного зверя, я никогда такого не видел. Величиной этот зверь немного меньше волка, рыжий, как лиса, и хвост у него, как у лисы, длинный и пушистый. Морда узкая, длинная, уши толстые и круглые, по-киргизски называют чо. Как называют такого зверя по-ученому?»
Этого краткого описания для меня было достаточно. Рыжая окраска, толстые и круглые уши — эти признаки давали возможность предполагать в убитом звере красного волка.
Десять минут спустя я уже был на почте и дал телеграмму следующего содержания: «Срочно купи красного волка, сохрани шкуру и череп, оплатим пятьсот».
Ответ Андрея привел меня в уныние: «Зверя сдали на заготпункт, череп брошен в горах, искал, не нашел».
Какая досада — упустить такую редкость, притом найденную в Средней Азии, где его обитание не вполне доказано и вызывает постоянные споры среди ученых! Но жизнь идет своим чередом, а время делает свое дело. Острая досада переходит в сожаление, сожаление — в воспоминание.
Прошла зима, потекло с крыш, оживленно зачирикали воробьи. Как и всегда в это время года, меня потянуло из многолюдного города на свободу, к природе. Пять суток пути в скором поезде, и я вновь в прохладной Сосновке, где нет изнуряющей жары, где ночи прохладны, как на севере. Первые увалы уже покрылись яркой молодой зеленью, а выше, где крутые склоны поросли темным арчевником, пятнами белел снег, в ущельях клубились туманы. Я вновь экскурсировал, собирал птиц и млекопитающих, записывал свои наблюдения в дневник. Но в первое время мои экскурсии ограничивались окрестностями селения, и я только с завистью поглядывал на вершины, казавшиеся мне недоступными.
Прошло несколько дней, я достаточно свыкся с разреженным горным воздухом, все выше поднимался в горы и наконец предпринял поход в Битью. Это ущелье уже издавна привлекало меня обилием животных, необыкновенной красотой и суровостью.
Мы с Андреем вышли из Сосновки ранним утром, поселок еще спал, сумерки окутали нас, впереди шумела и пенилась Кара-Балта, от нее тянуло холодом. Двадцать километров — это не расстояние для людей, привыкших к дальним переходам по равнинам, но двадцать километров в горах — это не шутка. Нельзя спешить, необходимо бережно расходовать свои силы. И хотя нас тянет скорей вперед, мы медленно идем по ущелью, поднимаясь все выше и выше. Узкая тропинка извивается змеей то у самой Кара-Балты, то взбегает по крутому склону, чтобы вновь спуститься к потоку. Мы минуем легкие мостики, преодолеваем обвалы, загромоздившие нашу дорогу, и с каждым пройденным часом приближаемся к цели. Но чем выше поднимаемся мы, тем уже становится ущелье. Местами оно переходит в узкий коридор, на дне которого ревет вода, катятся по руслу и рокочут тяжелые камни, а по сторонам — отвесные утесы, там, в голубой выси, прикрытые арчевым лесом.
Труден и опасен был путь по Кара-Балте в то время. Горные обвалы иной раз совершенно загромождали дорогу, не позволяя двигаться дальше. Но и тогда по Кара-Балте шли скотоводы. Они стремились к перевалу, за которым широко раскинулась высокогорная долина Сусамыр — «дом отдыха для киргизской лошади». Худых, с разбитыми спинами, едва передвигавших ноги лошадок медленно гнали по ущелью. Местами, там, где путь становился для утомленных животных слишком тяжел, их втаскивали на арканах по крутой дороге. Проходило время — и прохлада, здоровая пища, отсутствие оводов и мух делали свое дело. К осени табун красивых и бодрых лошадок спускался по ущелью.
Ныне из Чуйской долины вдоль по Кара-Балте проложена дорога. Упорный труд человека сделал Сусамырскую долину вполне доступной. А в то время… Я никогда не забуду один сыпец. Громадный и крутой, на сотню метров он делал дорогу крайне опасной.
Когда я приближался к нему, у меня всегда появлялось желание вернуться обратно. Едва вступал на него человек, как он, глухо рокоча камнями, начинал двигаться вниз все быстрей и быстрей, пока не обрывался к потоку. Никаких промедлений, спешно бежать вперед, а иначе вместе с камнями вас унесет к отвесной стене и дальше, в Кара-Балту. Но вот сыпец позади, еще один предательский мостик, узкий, гнилой и скользкий от сырости и плесени. Стесненный обломками скал, под ним пенится и ревет поток. Три быстрых напряженных шага, вас обдает водяной пылью, и вы вне опасности. Риск позади. Слева от нас начинается боковое ущелье Битья. Перед входом в него мы отдыхаем. Рядом катится вода, в стороне ворчит побеспокоенный нами сыпец, над потоком свистит и поет синяя птица.
В Битье, в километре от ее выхода в ущелье Кара-Балты, жил киргиз-охотник Мурат. Я с ним еще не был знаком, но его хорошо знали жители Сосновки. Зимой он туда постоянно привозил мясо. Его прокопченная дымом юрта стояла на зеленой лужайке в глубине ущелья. Мы не застали хозяина дома — он с утра ушел за козлами. Нас встретил шестилетний черноглазый мальчик — сын Мурата. Уже с первого момента нашего знакомства он расположил меня к себе живым и веселым характером.
Сбросив с себя заплечные мешки и ружья, мы устроились близ юрты на воздухе. У основания огромного камня, величиной с двухэтажный дом, запылал костер. Нам нужно было сварить ужин, состоящий из пшена и убитых по пути кекликов. Когда все приготовления были закончены, каждый из нас занялся своим делом. Я снимал шкурки с добытых птиц и заносил наблюдения в дорожную книжку. Андрей чинил свою обувь, а кругом свистели сурки — их было множество, на сизых скалах перекликались альпийские галки.
Наш юный хозяин, оторванный от сверстников и вообще от людей, видимо, крайне тяжело переживал свое одиночество и был очень рад нашему приходу. Он всем интересовался: нашими ружьями, патронами, инструментами, расспрашивал о назначении того или другого предмета. Но в то же время его маленькая фигурка носилась от костра к юрте, от юрты к большому камню. Он вмиг натаскал дров, умело разложил костер, ощипал кекликов и разделал их мясо, а сейчас следил за огнем и болтал без умолку своим мягким говорком. С ним невозможно было скучать. За несколько минут он сообщил нам массу всевозможных новостей.