Запоздалая оттепель. Кэрны
Шрифт:
Кузьма хотел проучить, помучить девку. Но вдруг увидел, как к Насте завернули сваты. И вот тогда он всерьез испугался: а что, коли согласится? За тот час, пока сваты были у девушки, Кузьма пережил слишком много. Об отказе догадался враз — сваты вышли недовольные. Но их приход стал предупреждением ему, и он вздумал срочно помириться с Настей.
Целый месяц ходил по пятам за ней с букетами сирени. Вздыхал, умолял простить его. О любви говорить боялся.
А она ждала именно этого, О том
— Настя! Солнышко мое! Клянусь, ничем не обижу больше. Ну прости. Выйди вечером погулять! — уговаривал девку. Та проходила мимо, не слышала его.
Соседская девка, Елизавета, с ума сходила по Кузьме. Сама вызывала на свидания. Но сердце к ней не лежало. Лишь через полгода помирился с Настей. На Новый год.
Слепил перед ее окном снеговика. И написал на снегу громадными буквами: «Настя! Я люблю тебя!» — выдал свою тайну всему двору.
Дрожали на ветру цветы, зажатые в руке снеговика.
«Возьмет она их или нет? — думал Кузьма. — Если возьмет — простила. А нет — ждать нечего. Значит, не нужен ей…»
Она взяла цветы… И на следующий день пришла на свидание…
«Я не первый дурак. Сколько мужиков сгорело из–за того же. Неприступность — не гордость и не невинность. Уловка бабья. И не больше того. Чего она стоила? Ну, потомила. А я уши развесил, болван. Не беда, что баба иль девка отдалась загодя, не терзая. Знать, любила меня, олуха. А я не понимал», — дошло запоздало.
Через полгода сделал ей предложение.
Кузьма и теперь помнил тот день, каждое слово. Он уже подготовил своих. И на свидание к Насте пришел нарядно одетый, тщательно побритый.
Настя, как всегда, немного опоздала. Но не извинилась. Тихо поздоровалась.
— Ты куда–то собрался? Нет? А с чего так оделся, будто на демонстрацию? — усмехнулась хитро. Она все поняла нутром.
— Какая демонстрация? Есть дело поважней, — ответил уклончиво.
— Какое, если не секрет?
— Хочу с тобой поговорить. О важном.
— О чем же?
— Да вот не знаю, как поймешь, станешь ли слушать или опять по морде надаешь? — говорил осипшим от волнения голосом.
— Смотря что ляпнешь!
— Да уж и не знаю, с какого конца начать…
— Может не стоит, если не знаешь?
— Нет! Стоит. Просто слова никак не подберу, — признался честно.
— Тогда скажи как есть! — смеялась Настя, поняв все без слов.
— Понимаешь, я хочу сказать, что люблю тебя! Не могу больше так. Не хочу жить один. Давай вместе!
— Это как — вместе?
— Ну, поженимся! Как положено! Если ты согласна, — глянул ей в глаза.
Настя не спешила с ответом.
— Мне подумать надо, поговорить со своими, — ответила неопределенно.
—
— Не знаю, — пожала плечами. И целую неделю не приходила на свидания, молчала, мучила неизвестностью. Он ждал.
Но как–то вечером открыла окно, увидев ожидающего угрюмого Кузьму, улыбнулась. Он понял: согласилась Настя. И на следующий день послал своих родителей сватать девку.
А вскоре сыграли громкую свадьбу. На весь двор. Три дня надрывались гармошки и баяны, радиолы и голоса соседей, друзей.
— Горько! — словно заранее определив судьбу Кузьмы, кричали гости.
«Каб знал заранее, ни в жисть не женился бы на ней!» — думал Кузьма. И, глянув в окно, приметил рассветную полоску на небе. Наступило утро. И он, вспомнив о заботах, решил сходить по объявлению.
Он вышел на кухню угрюмый. Ведь и сегодня никто, кроме Женьки, не зашел к нему.
— Ты все спишь? — встретила жена.
— Хватит попрекать меня! — грохнул кулаком по столу, так что посуда на нем звенькнула. — Чего шпыняешь, как пацана? Иль стыда не стало? Спробуй сама на работу устроиться! Слабо? А чем ты лучше других? Почему и тебе не определиться, коль так радеешь об семье? Во жопу отожрала! Ни в какой чувал не влезет. Сиськи с мою голову! Тебя впрягать надо! Чего дома сидишь, транду сушишь? Иди вкалывай!
Настя, услышав такое, онемело уставилась на Кузьму. Не ожидала. Не могла поверить своим ушам. И подавилась воздухом. Но вскоре пришла в себя, опомнилась и заорала, подбоченившись:
— Я на работу? Да если устроюсь, на хрена ты в доме нужен? Какой из тебя хозяин и мужчина? Мешок с трухой! Я троих детей вырастила…
— Ты растила? — рассмеялся Кузьма. — Хоть на кусок хлеба им заработала?
— А на кой черт ты имелся? Я и стирала, и готовила, и убирала! Сама сад и огород содержала! На базар и по магазинам — тоже я! Ты хоть когда–нибудь помог мне?
— А ты? Я в две смены вкалывал. Еще и халтурил. Ты даже нос в мою мастерскую не сунула. А ведь вся мебель в доме моими руками сделана! В деньгах нужды не знала! И этого мало? Я не пил, не таскался, не лупил тебя!
— Попробовал бы! — подбоченилась баба.
— Тебя не то колотить, убить мало! Стерва сракатая! — сорвалось злое.
— Тебя повесить надо! Таракан вонючий! Разве ты мужчина? Боишься выйти из своей комнаты! Прячешься, как сушеный клоп! А почему? Портки опозорил! Семью завел, а сам — никчемность! На моем иждивении жить вздумал? Ишь размечтался! Стану на своей шее катать бугая! Не обломится, не мечтай!
— Немецкая кобыла! Срака толще паровоза! Все тебе мало, прорва! Когда подавишься? — Выскочил из кухни. Спешно одевшись, вылетел во двор под визг и брань жены.