Запоздалая оттепель. Кэрны

Нетесова Эльмира Анатольевна

— Его душа уже перед Богом! И Господь увидел, простил и принял Трофимыча! Вишь, как обласкана могила? Куда нам до такого! — оглянулся старик, но рядом уже не было племянника.

Кузьма в эти выходные решил навестить бабу Надю, а от нее пойти к Александре.

Старушка была дома одна. Завидев столяра, тут же открыла дверь. Позвала в комнату, накрыла на стол. И ни за что не отпустила, пока Кузьма не согласился поесть.

Кузьма оглядел дом. В каждой комнате чистота, порядок, уют. Запах цветов и трав…

— Кузьма! Ты, если не тяжко, сделай рамку

для икон. А мебель нехай себе такой остается. Бог даст, сменит ее дочка, когда разживется. А вот иконы хочется обновить. Эти рамки старей меня. С этими иконами мою бабку с дедом в церкви венчали. Нынче, вишь, ремонт им надобен. Подсоби!

Кузьма замерил, записал для себя размеры, пообещал прийти через неделю, принести уже готовые рамки, собрался уходить, но в это время пришла Лилька.

Она удивленно оглядела мать, Кузьму.

Худая, черноволосая, с впалыми щеками и бледным широким ртом, она не без подозрения смотрела на гостя и даже не поздоровалась с ним.

— Это столяр из стардома. Вот попросила его рамки на иконах заменить. Обещает на другой неделе принесть готовые, — словно оправдывалась бабка, ежась под колючим взглядом дочери.

— Что ж вы стоите? Присядьте! В ногах правды нет! — предложила Кузьме.

— Не стоит. Мы уж все обговорили. Через неделю принесу рамки к иконам.

— Сколько будем должны вам?

— А ничего.

— Я не хочу быть обязанной никому!

— Чудная! Да о таком говорить совестно. К тому ж не для тебя, для бабы Нади, по ее просьбе сделаю. Другому кому–нибудь пальцем не пошевелю! Видал я гордых в своей жизни. Не приведись никому их доли тяжкой. Горькими умылись за гордыню. И никакой о них памяти нынче не осталось. И тебе, баба, единое скажу: не стоишь ты матери своей, подметки ее! — взялся за ручку.

— Вы не знаете меня. За что ж так?

— А и знать не хочу! Худое да гнилое враз видать! И званье ему единое — говно! — Шагнул за дверь и вышел, не оглядываясь, во двор, подошел к калитке и лицом к лицу столкнулся с Шуркой. Оба уставились друг на друга изумленно.

— Кузьма! Ты тоже гадать? Иль к Лильке? — выдала себя баба.

— К бабе Наде. Но не гадать. А ты зачем? На кого решила гадать? — глянул насмешливо.

— На тебя…

— На что? Я вот он! К тебе навострился!

— Не врешь?

— Нет. Я ж к бабке по делу зашел. Попросила рамки к иконам сделать. Размеры взял. А тут ее дочь приперлась. Коза облезлая. Ну, я с ней малость потарахтел и к тебе собрался.

— А о чем с Лилькой говорил?

— Полаялся! Дура она набитая. И голова у ней, как порожнее ведро. Едино звон и гордыня. Ума ни на понюшку! Бедная бабка с таким дитем.

— Так уж и полаялся?

— Да ты что? Уж не ревнуешь ли? — рассмеялся громко. И, обдав Шурку теплым взглядом, сказал тихо: — Ты ж глянь на себя! Кто ж эдакий цветок променяет на крапиву? А ну, пошли отсель! Нечего на меня гадать. Я весь — вот он! Нараспашку пред тобой. И никого другого мне не надо. Поехали к тебе.

— А я подумала, что ты неспроста тут объявился. По сердечным делам. Но скажи,

откуда знаешь бабу Надю?

— Она у нас в стардоме жила. Дочка ссылала за карты из дому на три месяца. Даже жила в моей комнатухе несколько дней. Хорошая бабка. Ее в стардоме все уважали. Признали враз. И нынче вспоминают добром, — шел рядом с Шуркой. — А ты как узнала про бабку?

— Ее весь город знает. Все бабы. Мне и подсказали.

— Уже была у нее? Знаешь?

— Была с неделю назад.

— И что она сказала про меня? — усмехнулся Кузьма.

— Нам Лилька помешала. Воротилась с работы. Бабка увидела, скорей карты собрала и спрятала под стол. Мне велела вот в это время прийти. Да вишь, опять бы не повезло, та чума уже дома.

— Так уж и ничего не успела сказать? — не поверил Кузьма.

— Совсем мало.

— А что успела? — взял под руку Шурку. Та дрогнула. Глянула настороженно по сторонам. Вокруг шли люди. Но никто не оглядывался на них. Баба посмотрела в лицо Кузьмы, взглядом указала на его руку. Он взял руку женщины покрепче, прижал к себе без слов, пошел шаг в шаг. — Так что она успела сказать про меня?

— Ты ж не веришь, смеяться станешь.

— Не стану. Мне она тож гадала единожды. Пред тем как твоему Василию помереть. Верней, перед письмом. И еще про детей. Все верно сбылось…

— А про меня говорила?

— Не помню! Может, самую малость.

— Тебе Лилька не мешала. Значит, бабка успела все предсказать. Чего ж скрываешь?

— Нет, Шурка! Не лукавлю! Сказала баба Надя про нас, что будем вместе. Но это по картам. А я хочу по судьбе в том убедиться.

Подошли к остановке. Ни Шурка, ни Кузьма не смотрели на дорогу и не обратили внимания на такси, резко затормозившее неподалеку. Оно внезапно задом подъехало, остановилось напротив. Кузьма увидел Максима и покраснел, растерялся от неожиданности. Он все еще держал Шурку под руку. Но невольно вздрогнул, представив, что сейчас услышит не только он, а и баба.

— Ну, чего стоишь, как усрался? Я тебя в твоем притоне шарил по всем клеткам. А ты тут рассекаешь, баб клеишь!

— Чего тебе надо? — покрылся потом лоб. И свободная рука невольно схватила зятя за грудки. — Ты как смеешь, говнюк, так со мной говорить? — сверкнули молнии в глазах Кузьмы.

— С чего хвост поднял? Чего надрываешься? Довел Ольгу до слез! А сам кайфуешь, как падла?

— Получила за дело! Мало ей — добавлю! И тебе заодно! Выискался защитник сраный! А ну, пшел отсель! — трясло Кузьму.

— Ты чего? Перед бабой выставляешься? Так их у тебя больше, чем волос на башке. Из–за каждой не нагавкаешься!

— Слушай, ты, щенок! Она — не каждая! Понял? Она — моя! Из–за вас, выродков, у нас откладывалось! Теперь все! Будет. Кувыркайтесь как знаете! А меня оставьте! — отпустил Максима, увидев автобус.

— Дед! Давай я тебя подброшу! Садись, старый черт! С ветерком домчу. На хрен тебе автобус? Да и поговорить надо, — предложил зять.

— Лады! Только мы вдвоем! — повел к машине Шурку. Та несмело села в такси.