Запоздалый суд (Повести и рассказы)
Шрифт:
— Ты думал обо мне? Вспоминал?
— Да. — И я хочу ей рассказать о Наде, о том, какое письмо от нее получил, но Люся перебивает меня, она говорит, что все знает, все знает. И еще она говорит, что ничего не могла с собой поделать и вот пришла ко мне, и даже если бы я прогнал ее, она бы не рассердилась, нет, ведь ей просто хотелось поглядеть на меня.
Я снимаю с нее пальто, но она сама нетерпеливым движением сбрасывает его с плеч, и оно падает на пол, и мы опять стоим обнявшись, и я целую ее в глаза, в волосы, в шею, и у меня перехватывает дыхание, я уже не владею собой, — о, эти минуты, эти мгновения!.. Весь мир, (всю жизнь они превращают в какое-то неземное чудо, рассвечивают эту обычную жизнь всеми цветами радуги, превращают в какой-то праздник, в неистовое торжество,
18
Вот опять я в Хыркасах у мамы.
Скоро зима, и надо поправить завалинку, сменить столб у калитки, подремонтировать заднюю стену двора, а то опять набьет зимними метелями снегу. И как приятно мне работать с топором, тесать доски, ошкуривать бревнышко. И мама стоит неподалеку, смотрит на мою работу, и я чувствую, что на душе у нее тоже сегодня праздник.
Мама…
Ей уже за шестьдесят, и я у нее последний сын, «последыш», и вот теперь единственная реальная надежда и подмога. Два моих брата разлетелись в разные стороны (один на Урале, другой — на Украине), а я вот остался возле матери. Правда, у меня мало времени помогать ей по хозяйству, но скосить траву на усадьбе, привезти дров на зиму и вот подремонтировать что по мелочам, это уж мое. А она все равно перед людьми хвалится: «Младшенький-то дрова все переколол, уложил, мне теперь что!..»
Она получает пенсию рублей сорок, могла бы сидеть и дома, да вот то и дело тянется на колхозную работу. «Бригадир сам созвал, как же…» — оправдывается она, когда я ей говорю, чтобы сидела дома. Но вот не привыкла жить без работы моя анне.
— Анне, — говорю я время от времени, — продала бы корову-то, тяжело ведь одной-то с ней!
— Что ты такое говоришь-то, Санькка! — испуганно машет она на меня легкой коричневой рукой, точно я собираюсь у нее корову отбирать силой. — Что ты такое мелешь! Чего потом сноха-то скажет? Скажет: «Бедно живут, лентяи, даже корову не могут держать!»
И еще такое у нее оправдание:
— В войну держали скотину, после войны для одних налогов, считай, держали, а теперь чего не держать? Колхоз и соломы дает, а сколько люцерны на усадьбе — три укоса! А куда ее девать? Нет, Санькка, пусть уж будет корова, пока я могу за ней ходить.
Уж это у нас так. В Хыркасах нет дома без скотины, без коровы. Бывали годы, люди перебивались бог знает чем, а уж сена, корма для скотины запасали. Видно, чуваш просто не мыслит себе иной жизни…
Анне, моя анне!.. Отчего так внимательно наблюдает сегодня она за мной? Должно быть, что-то не сходится в ее размышлениях, чем-то нарушен их привычный ход. Чем? Должно быть, мой веселый вид не совпадает с Надиным замужеством? Или она думает, что я не знаю об этом замужестве, и теперь выбирает минуту сообщить мне об этом? Эх анне, моя анне!..
— Ты что-то хочешь мне сказать, мама? — спрашиваю я ее внезапно.
— Нет, Санькка, нет! — испуганно говорит опа. — С чего ты взял? Я просто смотрю на тебя, ведь ты так редко бываешь дома…
— А что, есть новости в Хыркасах?
— Новости… — Она смущенно опускает глаза. — Знаешь ли, Санькка, дочь Ивана Николаевича…
— Знаю, анне, она вышла замуж, и сноха уже не скажет, что мы бедно живем, так что продавай корову.
Тонкие запавшие губы ее расползаются в несмелой улыбке, глаза блестят, и она вытирает их ситцевым фартуком.
— Что ты говоришь такое, Санькка…
Но она рада и не может скрыть этой радости.
— И хорошо, Санькка, хорошо. Уж очень она капризная, Надя, и такая гордая… Разговаривает — будто за деньги слова покупает. Я уж и побаиваться начала, что она станет моей невесткой…
— Пусть теперь другие свекрови побаиваются ее, анне… — И я не могу сдержать тяжелого горького вздоха. — Да что теперь говорить об этом!..
Мать с минуту молчит, наблюдая за мной, а я с такой яростью всаживаю гвозди в доски, что весь двор гудит.
— Слышь, Санькка, а вчера они с мужем приезжали сюда на железном копе (так моя анне называет легковые автомобили).
— Ну что ж, зато, может, душа у человека большая, ума много…
— Про это не скажу, не знаю, а что квартира у него есть хорошая и что потому Надя и пошла за пего, про это говорят люди, про это скажу.
— И квартиры на дороге не валяются…
— А когда поехали обратно-то, три мешка картошки загрузили. Слышь, Санькка? Будто Чебоксары в Сибири где-нибудь, нельзя словно приехать лишний раз. Ну да по хозяину и скотина!
И тут мама дает себе волю! Пока мы с Надей, так сказать, «дружили», она слова худого не сказала про ее родителей, хотя я прекрасно знал, что не жалует наша деревня их добрым словом. Но сегодня она выложила все, что держала под семью запорами несколько лет. И что Иван Николаевич до того жадный, что на своем огороде и тропочки не проторит — чужими усадьбами ходит. И пчел-то у них двадцать семей! И коровы-то им одной мало, так каждый год еще телку держат. И свиньи-то у них до десяти пудов. А уж жене-то Ивана Николаевича, «самой-то», досталось по первое число! «Сама-то хоть бы разик до поту поработала в колхозе! Только и знает, что по базарам шастать! У нас вон яблоки-то гниют, а она аж до Свердловска их возит!..»
И заключила так:
— Кроты, одно слово — кроты!
Смотрите-ка вы на нее, на старую, как разошлась!
И мне воображается такая картина. Муж Нади, Николай Николаевич, маленький плечистый мужичок, таскает в машину картошку, а сама Надя с беспокойством посматривает в нашу сторону: «Не дома ли Санькка? Только бы не видел!..»
Ладно, все, хватит о Наде и о ее прекрасном Николае Николаевиче с его гарнитуром производства ГДР! Оборвись, лопни тяга уже ненужного теперь воза! Мне надо работать, надо еще поставить столбик, а вечером хочется посидеть над своей лекцией. Здесь, в Хыркасах, у меня много книг еще с институтских времен, вся этажерка забита книгами. В основном это учебники, книги по специальности, то есть по зоотехнике, но не меньше и политических, то есть марксистско-ленинская классика: Маркс, Энгельс, Ленин, а также три тома истории КПСС, «М. И. Калинин. О молодежи», сборники статей и речей современных руководителей партии и правительства. Во время учебы в институте я много читал Маркса, Энгельса и Ленина, даже законспектировал «Капитал». Конечно, главное внимание я обращал на те труды, какие входят в программу, но ведь классики марксизма-ленинизма не могли не осветить и историю народов, их обычаи, бытовые традиции, в том числе и вопросы семьи, брака и любви. Я помню точно, что натыкался на высказывания по этим темам, и теперь мне хочется найти их в книгах. Без этого мне кажется просто невозможным моя лекция, ведь получится какая-то примитивная самодеятельность, кустарщина, вот и все. Без этих основополагающих мыслей классиков я просто могу вконец запутаться сам и запутать людей. Это я хорошо знаю и по себе. Бывало, думаешь о чем-нибудь, думаешь мучительно, слова подыскиваешь умные, а все как-то сводится к каким-то мелочам, которые при желании можно толковать и так и этак. Но вдруг нападешь в книге на точное высказывание, и мысль сразу возносится, все становится ясно и понятно, сам себя дайте видишь как бы в другом свете. Великое дело — истина!..
Да, вот оно! Энгельс говорит, что как нет способа спастись от смерти, так нет и лекарства, которым можно было бы заставить мужчину и женщину обманывать друг друга. Прекрасно! Фридрих Энгельс! И я выписываю цитату. Возможно, я не воспользуюсь ею в своей лекции, но такие высказывания будут мне хорошим фундаментом, ведь можно и своими словами выразить эту мысль, в этом ничего плохого нет, я знаю, что многие ораторы очень часто так делают. А как же иначе? Если дети пользуются наследством родителей как своим личным богатством, почему труды классиков не могут быть таким же богатством для нас?.. Да и как же не прав Энгельс! Коли нет любви между мужчиной и женщиной, их не удержишь вместе ни побоями, ни цепями! Тысячу раз прав!